– Разве вы не в печи готовите? – удивилась я.
Машка объяснила, что печь бабка топит только зимой, а летом использует ее в качестве запасного холодильника. И что вообще-то бабка живет здесь одна, и Машка с матерью ходят к ней в гости, а живут на другом конце деревни. Но я буду жить именно у бабки, потому что у тети Нины нет места.
– А здесь оно есть, ты хочешь сказать? – Я обвела взглядом комнату. – Как я понимаю, кровать бабушкина, значит, мне придется спать на печке?
– Не на печке, а на сундуке, – возразила Машка. – И не «я», а «мы».
– В смысле?
– Я тоже тут буду жить до твоего отъезда. Мать так сказала. Небось рада от меня избавиться на пару недель…
Я невольно обрадовалась этой новости. За полчаса знакомства Машка успела мне понравиться. Что касается спальных мест – разумеется, мне хотелось бы спать именно на печи, раз уж довелось пожить в деревне. Но я подумала, что на сундуке – не менее романтично.
– А как тут у вас развлекаются? – спросила я, когда мы вышли на крыльцо.
Машка пожала плечами:
– Да никак. Дискотеки в клубе по субботам. Кино показывают… Все обычно. Пьянки-гулянки. Ну, рыбу ловим…
– Ничего, – пообещала я, – скоро вы тут забудете, что такое спокойная жизнь. Только я сначала осмотрюсь…
С осмотром пришлось подождать: на крыльце нас перехватила бабка и загрузила трудовыми заданиями. В доме жизнь кипела ключом. Тетя Нина и с ней толпа еще каких-то сельских обитательниц в честь нашего приезда готовили грандиозное пиршество. У бабкиного крыльца скопилось уже не меньше десятка родственников, и постоянно подходили новые, требуя от мамы и папы, чтобы их узнали и расцеловали.
– Им только повод дай нажраться, – бурчала Машка, глядя на родственников с неприязнью.
За хлопотами незаметно наступил вечер. Родственники переместились в дом, поближе к столу, заставленному чудовищным количеством алкоголя. Усталая и голодная, я сидела на перилах крыльца, глядя, как солнце заходит на зубчатый край леса, и начинала скучать по городу.
– Гелечка, посмотри, какое небо! – раздался за спиной мамин голос. – Бирюзовое!
Небо действительно отливало зеленью, как на картинах Васнецова. К западу его необычный голубовато-зеленый оттенок бледнел и становился прозрачнее, постепенно превращаясь в холодный розовый – словно вино разлилось в морской воде.
– Нет, воздух-то какой! – продолжала восторгаться мама. – Пьянит! Голова кружится!
В небе уже начали появляться звезды. Я подумала, что сегодня ночью городской смог наконец-то не помешает мне увидеть Млечный Путь. Один раз я его уже видела, в Сиверской. Небо там казалось перевернутым сияющим колодцем; оно было усыпано звездами так густо, что для космической пустоты не оставалось места…
– Послезавтра мы уедем, а ты останешься, – задумчиво сказала мама. – Смотри, не скучай. Бабушку слушайся, по хозяйству ей помогай. Машке в обиду не давайся. Если за грибами в лес пойдете, то обязательно надевай резиновые сапоги и косынку – говорят, есть энцефалитные клещи…
– Да знаю я все, мам, что я, маленькая, что ли?
– …И гадюки водятся. Речка тут есть, Утка… – Мама вздохнула. – В общем, купайся, загорай, сил набирайся. Мозгу тоже надо отдыхать. Теобальд Леопольдович так и сказал…
– Кто?! – подскочила я.
– Твой учитель, кто же еще, – удивленно взглянув на меня, ответила мама. – Позвонил нам на той неделе и посоветовал увезти тебя из города. На природу, говорит, ее отправьте, или куда-нибудь подальше. Очень, говорит, ваша девочка устала, что негативно сказывается на ее успехах…
«Сволочь старая!» – злобно подумала я, сжимая кулаки. «Увезите ее куда-нибудь подальше!» Ишь, о здоровье моем позаботился! Кто его просил, гнома-переростка?
– Ты ведь действительно устала, Гелечка. Нервная, дерганая, кричишь на всех… Может, сердечные дела не ладятся? – лукаво спросила мама.
– Нет у меня никаких сердечных дел! – рявкнула я, кипя от злости. – Я же сто раз говорила, что всех людей ненавижу!
– Даже Сашу Хольгера? На мгновение я онемела.
– Что ты сказала?
– Совсем забыла: тетя Наташа звонила перед самым отъездом, просила тебе передать, чтобы ты зашла за фотографией. Самую красивую, говорит, подобрала…
– Какой еще фотографией?
– Сашиной. Ты ведь вроде просила у него фотографию на память?
Слушать этот бред было выше моих сил. Надо же все так извратить! Теперь, когда все уже давно умерло и отгорело! Еще и тетю Наташу впутали! Теперь вся Старая Деревня уж точно будет считать, что я влюбилась в Сашу Хольгера и преследую его, домогаясь взаимности.
На крыльцо очень своевременно вышла тетя Нина – скликать гостей к столу. С горящими щеками я сорвалась с перил и убежала в дом.
3
Семья вурдалаков
Праздничный банкет казался бесконечным. Время близилось к одиннадцати, а народ и не думал расходиться. Несмотря на шум и гам, я сидела и от усталости засыпала прямо за столом. Бабка и тетя Нина уже несколько раз предлагали мне пойти спать, но я упорно отказывалась, поскольку намеревалась попробовать местный самогон и ждала удобного момента, когда на меня не будут смотреть родители. Пьяные тосты мужиков и крикливое перешучивание теток, так раздражавшие вначале, теперь совершенно меня не трогали, как будто я оказалась в невидимом коконе, глушившем все звуки и запахи.
В дверях появилась Машка с недовольной физиономией. Она несла толстое сложенное одеяло.
– Ангелина! – позвала она. – Пошли спать, ну их к дьяволу!
Вокруг раздался хохот, посыпались шуточки. Бабка замахала мне рукой, изгоняя из-за стола. Я незаметно взяла соседскую стопку с самогоном, быстро глотнула, в ужасе закусила соседским же бутербродом с сервелатом и пошла за сестрой.
На выходе я столкнулась с тетей Ниной.
– Пошли, дам тебе одеяло, – сказала она и повела меня за печь. – Ничего, ночи сейчас теплые, а тут, сама видишь…
В комнате за печью в несколько глоток, с подвываниями, орали «Подмосковные вечера».
– А разве я не на сундуке буду спать? – упавшим голосом просила я.
– Завтра – на сундуке. А сегодня в доме спальных мест нет, так что поспите с Манькой на сеновале.
С меня тут же слетел весь сон. Я схватила одеяло и устремилась за дверь.
Единственным источником света в обозримом пространстве были луна и тусклый фонарь у дороги, метрах в ста от бабкина двора. Я шагнула с крыльца в ночь, как нырнула в океан тьмы. Но скоро глаза привыкли. Освещенные окна избы вместе с приглушенным пением остались позади. Я разглядела Машку, которая уверенно куда-то шла через двор, таща одеяло, приметила темные прямоугольники хозяйственных построек, огоньки вдалеке, в окнах других домов. Луна была настолько яркой, что ее свет не позволял разглядеть звезды. Вскоре мне начало казаться, что в лунном свете постройки отбрасывают тени.
– Вот это луна у вас, даже глядеть больно, – щурясь, сказала я.
– Так полнолуние же, – равнодушно сказала Машка.
Я еще раз посмотрела на луну, и у меня в голове начал зреть замысел.
Что собой представлял сеновал, в темноте было не разобрать, но забираться на него предстояло по приставной лестнице. Я с трудом затащила свое одеяло и провалилась в пахучее и колючее сено. На сеновале было темно, хоть глаз выколи. Это было царство звуков и ощущений. Я разровняла под собой сено и легла на спину, завернувшись в одеяло, как в кокон, и вытянувшись во весь рост. Рядом, вздыхая и что-то недовольно бормоча, ворочалась невидимая Машка. Где-то поблизости зудел комар. Сквозь щели полосами струился лунный свет.
– Ты спишь? – прошептала я.
– Почти, – сонно отозвалась сестра.
– А здесь классно. Я думаю, буду здесь все время ночевать.
Из темноты донеслось мрачное хихиканье:
– Посмотрим, что ты утром скажешь. Еще в избу греться убежишь. Все, спокойной ночи.
Но спать мне расхотелось, зато возникло желание поболтать.
– Маш, как ты относишься к тому, что сегодня полнолуние?
– Гм?
– Вампиры, оборотни и все такое. Ты веришь в вампиров?
Сбоку донеслось сонное «нет».
– А хочешь, одну правдивую историю расскажу? Называется «Кровавый сеновал». Про мою подругу Маринку. Однажды она приехала к родственникам в деревню, а тетка ей и говорит: в доме места нет, пьянки-гулянки, иди-ка ты лучше ночевать на сеновал. А моя дочка тебя проводит. И подходит к ней девочка – в принципе, самая обычная, только глаза почему-то красным светом светятся. А звали ее… Марфуша.
– Чего? – услышала я после долгой паузы. Голос был уже почти не сонный.
– Дальше рассказывать?
Не услышав отказа, я азартно принялась фантазировать, накручивая одни ужасы на другие. Дела у Маринки складывались все хуже и хуже. Зловещая Марфуша завела ее в чащу, к кровавому тотемному столбу, увешанному черепами жертв, и там бросила; потом бедная девочка долго бродила по лесу, натыкаясь на обглоданные кости и странных существ, которые за ней гонялись с голодным воем. Машка меня не прерывала, и вскоре я разглядела, что она полулежит, опираясь на локоть, и внимательно слушает. Я слегка ослабила напряжение, позволив Маринке выйти к одинокому лесному хутору. Откуда же ей было знать, что именно этого места надо было избегать, как огня?
– …Когда она зашла в дом, там никого не было – только большое старинное зеркало. «Не смотри в него!» – сказал ей внутренний голос. Но она не послушалась и посмотрела. И увидела, что на нее из зеркала смотрит замученная принцесса. У принцессы было белое лицо, красные губы и повязка на шее, а левую руку она держала за спиной…
– Почему? – глухим голосом спросила Машка.
– Да, почему, спросила она. И принцесса из зеркала ответила: я – это ты в будущем, и рука твоя скоро достанется демонам, и, отведав твоей крови, они будут преследовать тебя до конца. До твоего конца, разумеется.
«Убегай отсюда!» – сказал Маринке внутренний голос, но она опять его не послушалась, продолжая рассматривать принцессу в зеркале и думая, о чем бы еще ее спросить. А принцесса вдруг высунула из зеркала другую руку с длинными острыми когтями, схватила Маринку и начала тянуть к себе. Лицо ее исказилось, изо рта показались клыки, и Маринка поняла, что зеркало было ловушкой, а принцесса – демоном. Маринка рванулась из последних сил и оторвала себе руку…
Я сделала паузу, ожидая Машкиного смеха, но не дождалась. Зато увидела, как лунный свет отражается в Машкиных широко раскрытых глазах.
– И чего дальше было? – нетерпеливо спросила она.
– Ну как, интересно?
– Угу. Только жутко очень. Я же теперь не усну…
– Да ты что? – поразилась я. – Правда, страшно? Ну ладно, тогда слушай дальше. В общем, побежала Маринка обратно в лес. Бежит, а кровь так и хлещет…
Еще с полчаса, не меньше, продолжались Маринкины хождения по мукам. Под конец у меня пересохло во рту и начала иссякать фантазия. Машка жадно слушала – я только поражалась ее дикости.
– В общем, нашла она наконец дорогу домой, – устало заканчивала я. – Входит, а там за столом – бабушка, тетя, дядя, куча родственников, Марфуша – и все вампиры. А на столе перед ними пустое блюдо. И бабушка ей говорит:
мы тебя специально из города сюда пригласили, потому что нам нужна была ежегодная жертва, и эта жертва – ты! Полезай-ка на блюдо! Ф-фу! Конец!
– И чего, так и сожрали ее? – потрясенно спросила Машка.
– Естественно.
– А как же она тебе потом эту историю рассказала?
– Кто?!
– Да твоя подруга, Маринка. Я не поверила своим ушам:
– Ты что, думаешь, это все правда?!
– Ты же сама говорила – правдивую историю расскажу…
Я была потрясена. Просто жуть, до чего здесь, в деревне, дремучий народ. В вампиров не верит, а байку от правды отличить не может! Зато передо мной замаячило новое развлечение. Я представила, как запугаю Машку за две недели, и усмехнулась.
Машка по-прежнему лежала, опираясь на локоть, и задумчиво глядела куда-то мне за спину.
– Маш, – прошептала я через полминуты, душа в себе смех, – может быть, мне кажется, но, по-моему, у тебя глаза светятся.
Троюродная сестра дернулась.
– Врешь!
– Ну-ка повернись… Слушай, точно сейчас что-то красное промелькнуло! Ой, а вдруг ты меня ночью загрызешь?
– Отвяжись ты от меня, и так тошно, – простонала Машка, поворачиваясь ко мне спиной.
Я, мысленно хохоча, поплотнее завернулась в одеяло и собралась спать.
Вскоре я уснула, и мне приснился сон. Сон был странный и неприятный, хотя вроде бы ничего плохого в нем не происходило. Мне снилось, что я нахожусь в бабкиной избе, рядом со мной – Машка, а в красном углу на месте телевизора стоит старинное зеркало из квартиры Хохланда. Мы с Машкой в него смотримся и спорим, у кого красивее глаза. Она говорит, что самыми красивыми считаются синие и зеленые глаза, а поскольку у нее есть и такой, и такой, то выигрывает, конечно же, она. «Ничего подобного, – говорю ей я. – Вот у меня глаза действительно зеленоватые, особенно при дневном свете, а у тебя они серые, как немытая шея». – «На себя посмотри!» – возмущается Машка. Я смотрю на свое отражение и вижу, что она права: у нас обоих одинаковые глаза – тускло-серые…
Испугавшись непонятно чего, я проснулась и увидела Машку. Она не спала. Снова приподнявшись на локте, она пристально смотрела мне в лицо. У меня по спине побежали мурашки.
– Ты чего? – сдавленным голосом спросила я.
Машка не ответила, только ее глаза блеснули в лунном свете.
– Чего уставилась, говорю?
– Так просто, – странным тоном ответила Машка, не отрывая от меня взгляда.
Мне стало жутковато. Может, она лунатик? Или на голову больная? Я же ничего о ней не знаю, полдня назад познакомились. Сейчас как набросится…
– Что-то мне не спится, – нервно сказала я. – Пойду-ка прогуляюсь до дома.
– Иди, – тем же странным тоном ответила Машка, провожая меня взглядом.
Я на ощупь нашла лестницу и спустилась во двор.
Во дворе было тихо, как в гробу. В городе даже ночью всегда есть какой-никакой звуковой фон от транспорта, но эта абсолютная тишина угнетала психику и давила на барабанные перепонки. Луна полностью доминировала над пейзажем. Ее холодный свет слепил, как направленный в глаза прожектор. Гульба в доме закончилась, и хотя в одном из окон еще горел слабый свет, ничто не нарушало покой бабкиного двора. Я перевела дыхание и пошла на огонек. Неужели там не найдется какой-нибудь свободной лавки? Ночевать поблизости от Машки мне расхотелось.
Я прошла уже больше половины пути, периодически спотыкаясь о невидимые кочки, когда мне почудилось какое-то движение в темноте слева. Я остановилась, пытаясь разглядеть. Все было тихо. Но стоило сделать шаг, как совсем близко от меня раздались звуки, от которых заледенела кровь. Это было низкое угрожающее рычание. Услышать такое звуки во мраке ночи – это уже чересчур. Я опрометью кинулась к дому. Мне в спину свирепо рявкнули, и снова наступила тишина.
Задыхаясь и чудом не падая, я добежала до крыльца. Дверь была приоткрыта, между ней и косяком пробивался слабый свет. «Спасена!» – выдохнула я, поднимаясь на крыльцо. В этот момент на меня обрушилась волна перегара, и вслед за ней раздался шаркающий звук шагов. Я рефлекторно отшатнулась назад, и не зря – существо, возникшее на крыльце, могло бы вселить ужас и в более здравомыслящего человека, чем я. Белесая перекошенная рожа, напоминающая маринованную бледную поганку; стоящие дыбом всклокоченные волосы; поступь и жестикуляция чудовища Франкенштейна; глухой невнятный хрип, доносящийся из зловонной пасти… Монстр вывалился на крыльцо, икнул, перегнулся через перила, и из его рта с отвратительными звуками потекло что-то черное. Своим воспаленным сознанием я первым делом подумала, что это опившийся крови вурдалак. Не к месту вспомнился эпизод из собственной байки: «И показалось Маринке, что тотемный столб выкрашен черным лаком, но, подойдя поближе, она поняла, что это блестит при полной луне свежая кровь…»
Прочистив внутренности, вурдалак поднял голову и вдруг заметил меня. Раздался невнятный возглас, и в мою сторону протянулась здоровенная лапа. Не тратя времени на размышления, я кинулась обратно к сеновалу. Машка с ее странным поведением казалась мне в тот момент милым и приятным соседом.