— Ладно, — проворчал, смягчаясь, Тиокан.
— Итак, мои воспоминания. Я, например, точно помню о том, как соперничала с мастерами Таваци, как перехватывала у них заказы, как подралась, — прошу прощения, но это так! — с их подмастерьем, Тайноном…
— Впервые слышу о такой истории, — недовольно пробурчал Тиокан. — Я и понятия не имел о том, что ты дерешься.
— В данных обстоятельствах важно не мое антиобщественное поведение, а нечто совсем другое, — парировала Деянира (она все-таки покраснела). — Важно то, что нынешняя реальность не предполагает даже возможности подобного столкновения. Не существует ни мастеров Таваци, ни их подмастерья.
— Но кого же ты, в таком случае, отдубасила?
Не отвечая, Деянира прибавила:
— Я помню и другие вещи, которые тоже не могли случиться… Например, Котта Таваци, моя добрая приятельница. Я иногда разговариваю с ней, если мы встречаемся на рынке.
— О чем? — насупился Тиокан.
— Мы обмениваемся рецептами блюд, — объяснила Деянира. — Я хочу добиться совершенства также в кулинарном искусстве.
— Ты мастерица-гобеленщица, зачем тебе кулинарное искусство? — возмутился Тиокан. — Нельзя смешивать два ремесла, нельзя соединять два ремесла, нельзя отбирать ремесло у соседа.
— Я женщина, а все женщины должны уметь готовить, — отозвалась Деянира. — Это залог будущего семейного счастья.
— Ты рассуждаешь о семейном счастье? — возмутился Тиокан. — Ты? Ты не должна даже и мысли допускать об этом! Это, в конце концов, неприлично! Не всякую непристойность, которая приходит тебе на ум, следует тотчас выбалтывать, да еще и при… — Он покосился на Евтихия. — При посторонних!
Деянира поклонилась:
— Благодарю за совет и больше не повторю ошибки.
— То-то же. — Тиокан немного успокоился, но видно было, что он не на шутку возмущен. На его сереньких щеках даже проступил румянец.
— Я хочу сказать, что существовала некая Котта Таваци, и я нередко с ней беседовала, — вернулась к прежней теме Деянира. — Недавно она поделилась со мной своей радостью.
— Только не говори мне, что эта несуществующая Котта Таваци ждала ребенка! — нервно попросил Тиокан. — Подобной распущенности я не выдержу.
— Хорошо, не буду, — сказала Деянира с лицемерным смирением и опустила голову, подсматривая за Тиоканом исподлобья.
Тиокан некоторое время молчал, то сжимая, то разжимая кулаки и самым пристальным образом наблюдая за движениями своих пальцев. Затем он встретился с Деянирой взглядом и спросил:
— Что ты хочешь, в конце концов, мне сказать?
— Реальность изменена, — выпалила Деянира.
— Такого не может быть.
— Такое случилось.
— Твое объяснение.
— Джурич Моран.
— Моран… Моран… — пробормотал Тиокан. Он выглядел растерянным, но быстро обрел самообладание: — А доказательства?
— Пока нет. Но должны быть.
— Для начала — почему ты заметила, что реальность была изменена, а вот другие горожане, и куда более почтенные, чем ты, ни о чем даже не догадываются?
— Очевидно, все дело в том, что я… — Деянира вздохнула. — Я чужачка. У меня нет корней в Гоэбихоне. Изменение ткани прошлого никак не сказывается на моем настоящем… Моих предков здесь попросту не было.
— Разве? — поразился Тиокан. — Мне всегда казалось, что ты родилась на Башмачной улице, в пристройке за домом Серебряной Ватрушки.
— Нет, — твердо сказала Деянира. — Я родилась далеко отсюда, и это непреложно.
— Ну, раз непреложно… — Тиокан вздохнул. — Выкладывай дальше. Что еще тебе известно?
— В книге уставов должна храниться какая-то запись… Заметка, где все изложено…
— Что такого может быть написано в книге уставов, чего я не знаю? — Тиокан медленно поднялся с кресла, навис над столом (для чего встал ногами на сиденье). — Ты хоть поняла, жаба безволосая, что ты сейчас сказала? По-твоему, я не знаю книгу уставов наизусть? По-твоему, я — плохой хранитель?
— По-моему, вашу память нарочно затуманили злоумышленники, — не сдавалась Деянира, хотя, следует признаться, вид разгневанного Тиокана мог напугать кого угодно. — И это произошло со всеми уроженцами Гоэбихона. Вы нарочно поручили мне следить за происходящим, зная, что я меньше других поддамся… э… — Она попыталась квалифицировать совершенное преступление, но не нашла подходящего слова.
— Ты говоришь об извращении ремесла, — с отвращением выплюнул Тиокан. Он опять уселся в кресло и притянул к себе книгу уставов. — Тут какая-то закладка, — заметил он с удивлением. — Я не помню, как вкладывал ее между страницами.
Деянира молчала.
Тиокан раскрыл книгу и погрузился в чтение. Деянира стояла неподвижно, не решаясь даже обменяться взглядом с Евтихием. Она боялась выдать себя. И напрасно она твердила себе, что Тиокану сейчас не до романов какого-то подмастерья, не до репутации Деяниры, вообще ни до чего — он полностью поглощен чтением.
Наконец Тиокан поднял глаза. Он выглядел потрясенным, если не сказать — убитым. Бородавки на его большой лысой голове пылали багрецом, они налились кровью, как рога оленя, готового к битве за подругу. Жилы на тонкой шее напряглись, губы тряслись. Несколько раз он раскрывал рот, чтобы сказать нечто, но не мог вымолвить ни звука. Он весь дрожал и наконец выпалил:
— Джурич Моран!
Имя, которым в Истинном Мире объяснялись многие странности и беды.
Тиокан перевел дыхание, показал пальцем на кувшин, стоявший на подоконнике. Деянира тотчас же подала ему и почтительно проследила за тем, чтобы хранитель уставов вполне утолил свою жажду.
Тиокан вернул ей кувшин и устало произнес:
— Гобелен. Работа Джурича Морана. Гобелен — ткань реальности Гоэбихона. Измени рисунок гобелена — и переменится реальность Гоэбихона. Гампилы действительно тайно завладели им и внесли какие-то новшества — разумеется, в свою пользу. Я был совершенно прав, когда поручил тебе, коза, наблюдать за событиями в городе. Если бы не моя предусмотрительность, мы окончательно погрязли бы во лжи. Во лжи этих злокозненных Гампилов.
Деянира молча ждала продолжения. Естественно, фразы типа «какая ты умная, Деянира, какая ты наблюдательная, какая отважная» были господину Тиокану совершенно чужды. Так что обижаться бессмысленно. Господин Тиокан выражает свою благодарность тем, что доверяет тебе какое-нибудь новое ответственное дело.
Так и произошло.
— Согласно моим записям, сделанным до всеобщего умопомрачения, я приказал тебе найти и уничтожить злополучный гобелен. Ты должна истребить всякую возможность повторения подобной ситуации. Никто и никогда больше не посмеет манипулировать с прошлым и трансформировать ткань бытия ради собственной выгоды. Ты все поняла?
— Да, — сказала Деянира. — Благодарю вас, господин Тиокан. До нашей беседы у меня еще оставались сомнения, ведь я все-таки успела врасти в ткань реальности Гоэбихона, хотя и не так прочно, как другие граждане. Теперь же моя задача ясна мне, как свежевыпеченная плюшка.
Тиокан поморщился:
— Увлечение кулинарией погубило не одного гобеленщика! Будь крайне осмотрительна в своих симпатиях, Деянира.
* * *Дом Руфио Гампила, огромный, помпезный, с вытаращенным солнечным ликом над окном второго этажа и растопыренными, весьма напоминающими копья, лучами по всему фасаду, был погружен в сон.
— Ты уверена, что это здесь? — шепотом спросил Евтихий.
— А где же еще? — тихо отозвалась Деянира. — Давай осмотрим дом.
— Я одного не понимаю: почему мы не могли сделать этого днем? — сказал Евтихий.
Деянира быстро повернулась к нему.
— Днем? Ты хоть соображаешь, где находишься?
— Где? — удивился Евтихий.
— Ты в Гоэбихоне! Здесь не бродят без толку. Не лоботрясничают. Не шляются попусту по улицам. И уж конечно не торчат перед чужими домами, рассматривая их. Так не поступают в Гоэбихоне, поэтому здесь и нет постоялых дворов…
— Ясно, — вздохнул Евтихий.
Но Деянира все не унималась:
— Когда чужаки приезжают сюда, они не тратят времени на осмотр достопримечательностей. Просто заключают сделки, осматривают образцы, обсуждают вид и форму будущего изделия — и сразу же уезжают. А если ты сейчас напомнишь мне, как я тебе показывала город при нашей первой встрече, — ну, когда мы с тобой еще на рынке познакомились, — я тебе на это отвечу, что для Гоэбихона я — нетипична. Я исключение.
— Ты всегда была и будешь исключением, Деянира, — сказал Евтихий, сжимая ее руку. — Ты единственная.
— Ненавижу всякие нежности и объяснения посреди серьезного дела, — заявила девушка и прижалась головой к плечу Евтихия. — Ну так что? Тебе доводилось когда-либо воровать гобелены из чужих домов, битком набитых лакеями, горничными и охранной сигнализацией?
— А что в Гоэбихоне делают с ворами? — спросил Евтихий.
Деянира уставилась на него широко раскрытыми глазами. Она явно не ожидала подобного вопроса. Более того, она ни разу не задалась подобным вопросом.
— И впрямь, — пробормотала она, — что? Отрубают руки? Сразу вешают? В Англии за кражу носового платка подростка могли отправить на галеры, а женщин вешали без разговоров.
— Значит, мы просто не должны попасться, — решил Евтихий. — Не будем проверять, насколько суровы здешние законы. Хотя в городе, где нет постоялых дворов, законы должны быть кровавыми.
— Логично, — кивнула Деянира. — Ну, начинай. Как мы заберемся внутрь?
— Когда мы штурмовали золотой замок, меня поставили и таранную команду, — сообщил Евтихий.
— В данных условиях это вряд ли подходит, — фыркнула Деянира. — Во-первых, у нас нет тарана…
— Точно.
— Во-вторых, грохот тарана разбудит всю улицу.
— Точно.
— В-третьих, это просто глупо!
— Ты права, как всегда.
— По-моему, ты насмехаешься, — сказала Деянира.
В тусклом свете фонаря с закопченными желтоватыми стеклами Евтихий смотрел на нее растроганно и обожающе. «Как на храбрую белочку или там хомячка», — подумала она, но не нашла в себе сил рассердиться. Напротив, она поняла, что счастлива. Не мимолетно, не случайно, не вымышленно, а вполне реально и прочно.
Евтихий между тем вынул нож и осторожно отжал замок. Войти в дом Руфио Гампила оказалось проще простого. Хвала людской раздражительности! Дабы не удручать хозяина скрипом дверных петель, слуги заботливо смазали их наилучшим маслом, поэтому дверь раскрылась бесшумно. Хороший знак, подумала Деянира. Вообще-то она не верила в приметы, но ведь это действительно очень хорошо, когда дверь не скрипит.
Все дома в Гоэбихоне имели приблизительно одинаковое устройство: на нижнем этаже имелись разделенные прихожей зал для приема деловых партнеров и родственников и кухня, а наверху размещались хозяйские покои, кладовые и комнаты слуг. Там же, поближе к свету, располагались обычно и мастерские. Некоторые мастера устраивали дополнительные окна в потолке.
Евтихий дотянулся до стены прихожей. Другой рукой он крепко взял за руку Деяниру. В полной темноте, ведя по стене пальцами, Евтихий осторожно двинулся вперед. Пол здесь был каменный — еще одна удача, деревянные половицы непременно скрипели бы под ногами.
— Куда мы идем? — беззвучно выдохнула Деянира.
— В гостиную.
— Почему?
— Гобелен там.
— Откуда ты знаешь, Евтихий?
— Я раздумывал над этим, — признался он. — На вещь, спрятанную в сундуке, могут наткнуться случайно. Пойдут вопросы: почему шедевр — и лежит в сундуке. Понимаешь?
— Тише, — зашипела она. — Потом объяснишь… Своими разговорами ты весь дом разбудишь.
— Хорошо. — Он замолчал.
Они прошли еще немного, и Деянира спросила:
— Ну и что? Ну, наткнутся на шедевр в сундуке… И что?
— В доме полно слуг. Шесть человек. Вероятность того, что какая-нибудь любопытная или не в меру трудолюбивая горничная найдет гобелен, — огромна. Шесть человек в доме — это много, Деянира. Среди шестерых всегда найдется место для предателя. А если она захочет продать гобелен? А если в сундуке он просто испортится? Скажем, мыши погрызут? Нет, Деянира, этот гобелен висит в самой большой и самой ухоженной комнате дома.
— Его же все увидят.
— Велика беда! Никто ведь не поймет, что это за вещь. Я думаю, сам Руфио Гампил уже этого не помнит…
— Слушай, ты сам до всего этого додумался?
— А кто мне, по-твоему, помогал? — удивился Евтихий. — Конечно, сам.
— Тише!
— Хорошо.
— Слушай, ты умнее, чем я считала.
— Возможно, и нет.
— Тише…
Они достигли проема, забранного занавеской. Евтихий осторожно отодвинул тяжелую ткань. Если он перепутал, и они выбрались на кухню… там вполне может ночевать кухарка. Или охранник. Интересно, есть у Руфио Гампила настоящий охранник? И какие вообще могут быть слуги в городском доме? Горничная, стряпуха, лакей… кто еще? Ничего больше не приходило Евтихию в голову.
— Что там? — прошептала Деянира.
— Не вижу, — признался Евтихий. — Темно…
Он и при солнечном свете видел не слишком хорошо. Надо же, у Деяниры — близорукий парень. Дома, в мире Екатерининского канала, она бы и внимания на это не обратила. Сейчас полно очкариков. И существуют контактные линзы. И вообще можно операцию сделать. Но в Истинном мире близорукость могла стать проблемой. Если уже не стала.
— Просто войдем, — решила Деянира. — Будь что будет. В крайнем случае меня повесят, а тебя как подростка отправят на галеры. Правда, река Маргэн пересохла, но там наверняка спрятана имитация галеры где-нибудь в кустах. С веслами, барабанами, плеткой-семихвосткой и прочими атрибутами. А больным и обессиленным привязывают каменное ядро к ногам и выбрасывают их в болото. Мы, гоэбихонцы, консервативны и в своем консерватизме чертовски изобретательны.
— Тише, — Евтихий поцеловал ее в ухо.
Они проскользнули в комнату и сразу ощутили вокруг себя большое пустое пространство. Зал для приемов. Хорошо бы теперь не налететь на стул или, того хуже, на шкаф с выставленной напоказ красивой посудой.
Евтихий преспокойно вытащил из-за пазухи маленькую глиняную лампу и зажег ее.
— Ты с ума сошел? — одними губами проговорила Деянира.
Ее лицо озарил теплый свет. Она выглядела милой и озабоченной. Такой она будет перед каким-нибудь праздником, когда придет к Евтихию сообщить, что тесто плохо поднимается и что она лично опасается насчет печеных лепешечек — не выйдут ли они недостаточно пышными. Вот так же она будет морщить лоб, рассказывая ему о своих сомнениях касательно желтой нити, недавно купленной у торговца, — не слишком ли ядовитый оттенок. И он будет все это выслушивать с серьезным и сочувственным видом. Он утешит ее, сказав, что любит ее печеные лепешечки, даже когда они недостаточно пышные (впрочем, такого конфуза еще никогда не случалось!). И желтые нитки, даже и ядовитого оттенка, пригодятся в работе, потому что у Деяниры — золотые ручки, и все ее творения совершенны и безупречны.
И еще он поцелует этот лобик, чувствуя под губами, как расходятся все эти мелкие морщинки. А когда он отстранится и посмотрит на нее снова, ее глаза станут ярко-зелеными и начнут сиять.
— Тут не один гобелен, а несколько, — прошептала Деянира. — Все стены увешаны ими… Для чего ты зажег лампу? Нас ведь увидят!
— Нет, — ответил Евтихий. — Кто-нибудь мог бы заметить свет из прихожей. Но зал закрыт плотной занавеской. Из спальни и из кухни никто ничего не увидит.
— Ты и это сам сообразил?
Евтихий пожал плечами.
Деянира отвернулась к стене.
— Я понятия не имею, какой гобелен нужно взять… Кажется, в сюжете картины речь шла о каком-то пиратском набеге… Но они все — с изображением кораблей!
— Руфио Гампил очень умен, — сказал Евтихий. — Он спрятал работу Морана среди других, похожих на нее.
— Заберем все, — объявила Деянира. — Некогда гадать и разбираться. Он умен, а мы будем действовать напролом, как заправские громилы. У нас только одна попытка.
Она принялась срывать гобелены со стен, а Евтихий складывал их на полу. В конце концов набралась целая гора. Деянира сняла последний и, вся потная, уселась прямо на полу.
— От пыли я чихаю, — сообщила она. — Аллергия. Слабенькая, но неприятная. Поэтому я никогда не разбираю вещи в шкафу. Мама, конечно, считала, что я просто неряха, но это не так.
— Постарайся не чихать, — попросил Евтихий.
Он свернул гобелены в трубу и затянул их своим поясом.