— Лучше бы она тебя вообще до смерти съела! — пожелал ей Моран. — Я из-за тебя свой полароид разгрохал. Как я теперь зарабатывать буду? Об этом ты подумала?
— Так вы его сами, что ли, об пол приложили? — спросила Юдифь.
— Не доброй волей, — ответил Моран, снова опрокидываясь на подушки. — Он как взорвется! Крабберздохх! — Моран взмахнул рукой, показывая, как «крабберздоххнул» злополучный полароид. — И все почему?
— Почему? — Юдифь видела, что Моран ждет этого вопроса и что он без этого ее вопроса ничего не скажет.
— Вот любопытная мангуста! — рявкнул Моран. — Все ей растолкуй да объясни! С чего все началось, а?
— С чего? — опять подтолкнула его Юдифь.
— Да с того, что тебя понесло на улицу гулять! — сказал Моран. — Ага, не ожидала? Не ожидала, что я сразу загляну в корень события? Ты забралась в газеты и ну рыдать оттуда, а тут эти двое идут. Они здесь давно шастают, ты ведь их видела… А? Признавайся! Признавайся, клеевой червяк, ты ведь за ними наблюдала!
— Ну, возможно, — призналась Юдифь.
— Не возможно, а точно.
— Я только краем глаза. Мне интересно было.
— И что тебе было так интересно? Жаба, глаз на ниточке!
— Найдут они дорогу или нет.
— Без тебя бы не нашли.
— Наверное… Я скучала по Авденаго, — призналась Юдифь. — Ну и побежала к нему, а тут — снег и такая сырость… Я и забралась в газеты. А наружу — никак. Мне ведь страшно.
Моран постучал себя согнутым пальцем по лбу, намекая на умственную отсталость Юдифи. Она пожала плечами, не решаясь возражать.
— Ты лишила меня средств к существованию, — сказал Моран. — Без полароида экстремальные путешествия невозможны.
— Да у вас денег куры не клюют, — возмутилась Юдифь. — Весь платяной шкаф забит купюрами, я сама видела.
— Кто тебе показал? — Моран поджал губы с крайне недовольным видом.
— Да вы и показывали, когда в шкаф лазили.
— А ты, конечно, сразу же глазюки выпучила и ну рассматривать, сколько у меня денег.
— Просто увидела, — возразила Юдифь. — Мне-то все равно, сколько их у вас. Разве что вот бумажные они.
Она вздохнула.
Тут вошел Авденаго с подносом и поставил на стол чайник и чашки.
— Выпейте-ка горячего, — обратился он к Морану.
Моран сел на диване, оглядел комнату.
— У меня щека поранена, — капризно проговорил он.
— Знаю, — сказал Авденаго, вынимая из кармана полоску пластыря. — Давайте сюда лицо.
Он подошел к Морану и аккуратно залепил порез. Моран потрогал пластырь пальцем.
— Ты что, насовсем ко мне вернулся? — с подозрением осведомился он у Авденаго.
— Вроде того, — криво улыбнулся тот.
Глава одиннадцатая
— Ты боишься смерти? — спросил Церангевин у Дениса.
Они разгуливали по саду и разговаривали. Денису было немного неловко; он не всегда понимал, как себя вести и каким образом отвечать на странные вопросы хозяина дома, чтобы тот остался доволен. Иногда от усилий быть вежливым у него вдруг ужасно ломило виски, а потом отпускало, и он с облегчением вздыхал. Но Церангевин держался так просто и спокойно, что постепенно успокаивался и Денис. Ничего особенного от него и не требовалось. Церангевин с самого начала дал понять, что Денис — не столько пленник, сколько гость. Хотя, конечно, покидать владения Церангевина без дозволения ему пока что не разрешалось. Денис как-то раз попробовал подойти к воротам и выглянуть наружу — просто из любопытства. Однако рядом тотчас же возник Ланьядо.
Доверенный человек Церангевина ничего не сказал, даже пальцем не двинул, но Денис сразу же отказался от всякой идеи высовывать нос за пределы имения. Денис отвернулся от ворот и зашагал по дорожке обратно к дому. Когда он спустя минуту бросил взгляд через плечо, Ланьядо уже исчез.
Большую часть времени Денис проводил в саду: рассматривал цветы, подгладывал за хорошенькими горничными, наблюдал за работой садовников или ел. Угощения ему приносили прямо в сад, причем слуги каким-то образом всегда безошибочно знали, где он находится.
Пару раз Денис пробовал завязать разговор с кем-нибудь из них, но в ответ ему лишь вежливо улыбались, кланялись — и исчезали.
Наконец Денису это надоело, и он нарочно выследил девушку, которая несла ему полдник: молоко в большой глиняной кружке и булочки с яблоками в корзинке. Денис приметил ее издалека и спрятался в кустах, а когда она приблизилась, осторожно обхватил ее шею сзади и прижал девушку к себе.
— Ой, — тихо проговорила она.
— Садимся вместе на корточки и ставим кружку на землю, — приказал Денис, дыша ей в ухо.
Она подчинилась.
— Я тебе плохого не сделаю, — продолжал Денис.
Она шевельнулась в его руках. Мягкие теплые плечи, гладкая кожа щеки.
— Да уж конечно, не сделаете, — согласилась служанка.
— Я тебя выпущу, только ты поговори со мной, — попросил он.
— Ладно.
Но стоило ему разжать руки, как она попыталась ускользнуть. Денис догнал ее в несколько прыжков и преградил ей путь.
— Ну ты и хитрая! Обещала же.
— Нам запрещено, — сказала девушка, облизывая губы и озираясь.
— Почему?
— Никто не спрашивает — почему. Просто запрещено, и все тут.
— Что плохого в том, чтобы поболтать со мной? — удивился Денис.
— Слуги глупы, могут наговорить лишнего, — ответила девушка. — Если бы ты стал хозяином такого имения, ты бы знал это.
— А ты откуда знаешь?
— Хозяин сказал.
— А вдруг он ошибается?
— Если бы он ошибался, у него не было бы имения. Он — Мастер, из великих Мастеров.
— Погоди, останься еще на минутку, — взмолился Денис. — Тебя что, накажут, если ты со мной поговоришь?
— Не знаю, — пожала плечами девушка. — Это всегда по-разному. Одним ослушникам все сходит с рук, другие просто исчезают куда-то… Увольняют их, наверное. Или еще что-нибудь. Я бы не хотела это выяснять.
— А как ты здесь оказалась? Ну, просто интересно. Ты просто пришла и сказала, что хочешь здесь работать? — спросил Денис.
— Вам-то на что это знать?
— Может, я тоже не прочь наняться, — предположил Денис.
Она засмеялась.
— Ой, насмешили! Вы — и наняться? К нашему господину? Так не бывает… Не с вами.
И она бросилась бежать. Денис не стал за ней гоняться. Мало ли что. Вовсе не обязательно подводить девчонку под неприятности, даже если она и посмеялась над ним.
Когда у Церангевина выдавалось свободное время, он беседовал со своим гостем. Денис хоть и напрягался в присутствии хозяина, все же ожидал этих встреч с нетерпением: ему все казалось, что Церангевин вот-вот проговорится и выскажет наконец всю правду — чего он от Дениса добивается, зачем похищал его и вообще, что тут происходит.
Но Церангевин с поразительной ловкостью обходил все острые углы и обсуждал преимущественно разные абстрактные темы.
Вот и сейчас.
— Боишься ли ты смерти?
Денис пожал плечами, надеясь, что этот жест не выглядит слишком картинным.
— Только не говори, что никогда над этим не задумывался, — настаивал Церангевин. Он пристально всматривался в лицо своего молодого собеседника. — Ты ведь был солдатом, а все солдаты — философы.
— Возможно, я и сейчас солдат, — ответил Денис. — Но вот философом не был никогда, это точно.
— Все воины так или иначе имеют дело с вопросами жизни и смерти, — проговорил Церангевин, — а это самый важный, основополагающий философский вопрос.
— По-моему, всякие там битвы, осады или, скажем, запас продовольствия для отряда, — это, скорее, вопрос практики, — высказался Денис. Он был очень доволен тем, как сформулировал мысль.
— Ты мне все-таки не ответил, — вздохнул Церангевин. — Люди избегают прямых ответов. Смерть — слишком интимное дело.
— Наверное, — сказал Денис. Ему не хотелось думать об этом.
— Ты говорил, у тебя были друзья эльфы, — продолжал Церангевин, краем глаза наблюдая за Денисом. Тот сорвал травинку, сунул в рот, чтобы скрыть смущение, но как-то слишком уж быстро ее сжевал и потянулся за следующей.
— Ну, были, — признал Денис.
— У них чрезвычайно долгая жизнь.
— Если их не убить, — добавил Денис.
— Но если эльф не погибает насильственно, он живет весьма долго, — повторил Церангевин.
Денис кивнул.
Церангевин остановился, развернул юношу лицом к себе, заглянул ему в глаза.
— Тебя это никогда не оскорбляло?
Денис изумленно моргнул.
— В каком смысле — «оскорбляло»?
— Им даровано невероятное долголетие, можно считать — бессмертие, — объяснил Церангевин. — За что? Почему? Просто потому, что они — эльфы? Но что такое — эльфы?
— Раса, — сказал Денис. — Вроде негров, например.
Пример был не слишком удачным, но Денис не стал поправляться. Как сказанул, так и ладно. Церангевин все равно не знает, кто такие негры.
И действительно, ученый Мастер пропустил это сравнение мимо ушей. Он был слишком поглощен своими мыслями.
— Просто другая раса, — повторил он. — Отчего же такая привилегия?
— Просто так положено, — объяснил Денис.
— Но кем положено?
— Кем надо, — буркнул Денис. — Если начнешь обо всем этом думать, то свихнуться можно.
Он вспомнил Арилье, которому было больше восьмидесяти лет. Жуткая разница в возрасте не мешала им дружить.
Арилье пытался как-то раз объяснить Денису, что эльфийское долголетие вовсе не обеспечивает безбедного существования. «Для нас время течет немного по-другому», — говорил Арилье. И еще что-то там. Тоже про время, про восприятие жизни и смерти, разные такие философские штуки. Денис их сейчас не помнил. Он и тогда их не вполне понял. Главное — что они с Арилье приятели. В общем-то, даже близкие друзья.
— Если я буду думать про смерть, — сказал наконец Денис, — то вообще жить не захочется. И потом, может, еще есть загробная жизнь.
Церангевин поднял брови:
— Загробная жизнь?
— Ну, хотелось бы верить… — неопределенно произнес Денис.
Он вздохнул.
— С такими мыслями далеко не уедешь. В общем, что будет, то будет, — заключил он.
— В тебе говорит храбрец, — молвил Церангевин, — а я бы хотел услышать голос мыслителя.
«Ну вот, — уныло подумал Денис, — а я-то считал, что как раз это голос мыслителя и был…»
К его великому облегчению, Церангевин заговорил сам. Он рассуждал в присутствии Дениса, но как бы с самим собой, приглашая молодого собеседника принять участие в разговоре на правах слушателя.
— Любое существо желало бы жить вечно… — Церангевин мимолетно провел рукой по качнувшейся ветке куста. — Все живое противится умиранию. Это естественно… Для того, чтобы наступила смерть, необходимо, как это ни странно, согласие жертвы. Способность на это согласие, готовность умереть — что еще более странно — заложена в живом существе изначально. Но вот теперь представим себе, что это существо будет лишено даже возможности дать подобное согласие. Что произойдет в таком случае?
Церангевин выдержал паузу.
— Ну, если оно разумное, то все равно умирать не хочется, — высказался Денис.
Он очень надеялся, что не попал впросак.
— Точно! — воскликнул Церангевин. — И вот проблема: достаточно ли одного только желания жить, или же материя должна при этом обладать разумом?
— Ну, — протянул Денис, — это да.
К счастью, Церангевин не обратил на эту маленькую реплику никакого внимания.
— И не перестает ли живое быть по-настоящему живым, если ему не предстоит умереть? — сказал Церангевин.
Денис понял, что еще немного — и голова у него окончательно распухнет. Он поступил так, как наловчился делать еще в средней школе: полностью отключил сознание от того, что говорил ему собеседник. Это умение он отточил на маме и успешно применял во время наиболее нудных уроков.
— Разрушить хрупкое очарование смертных вещей — не означает ли это также убить их, не прибегая к убийству? — вопрошал Церангевин. — Но где граница между согласием на смерть и желанием бессмертия? Любой цветок стремится избежать руки, которая тянется, чтобы сорвать его. Но вечное цветение — ужасно. Вот над чем стоило бы поразмыслить.
— Ну, — сказал Денис. — Да.
Он думал о своем друге, об Арилье. Все бы, кажется, сейчас отдал, чтобы только посидеть с ним за кувшином доброго пива и поболтать о какой-нибудь ерунде.
* * *Семья знатной троллихи Аргвайр исстари владела обширными землями за горным хребтом, отделяющим священную долину Комоти от той, что принадлежала Аргвайр. Там трудились сотни работников — и подчиненных троллей, и рабов. Все они были весьма усердными и толстыми. Для троллей-землевладельцев содержать работников в довольстве было делом чести.
Сама Аргвайр обитала в просторном, ярком шелковом доме, возведенном посреди огромного фруктового сада. В шатре она хранила великое множество расчудесных вещичек; все они лежали в сундуках с незапирающимися крышками, и в шкатулках, что стояли вдоль живых и дышащих шелковых стен шатра; и были развешаны на стенах, и разложены на коврах, что Аргвайр расстилала на земляном полу своего жилища.
Енифар часами сидела там, копаясь в материнских сокровищах, а Аргвайр устраивалась где-нибудь поблизости и грустно любовалась на дочь.
По древнему троллиному закону, подменыша нельзя обменять вторично, даже если встреча истинной матери с истинным ребенком все-таки произошла — каким-то чудом (обыкновенно подобных чудес не случалось). Аргавайр не могла оставить Енифар у себя. У нее уже имелась дочка — крестьянский ребенок со светлыми волосами. Низкий лоб и плоские скулы делали эту девочку похожей на тролленка — и все же до Енифар ей было как до звезды. В самом лучшем случае дитя-подменыш могло бы сойти разве что за тролленка из самой низшей касты, в то время как Енифар вся лучилась и сияла.
С того самого момента, как Арилье согласился на обряд усыновления и сделался как бы троллем, с ним действительно произошли существенные перемены, и главной из них была та, что внезапно, как по мановению руки, он перестал считать троллей безобразными. Раньше все они представлялись эльфу на одно лицо: смуглые, кривоногие, плоскорожие. Теперь он отчетливо видел различия между ними; более того, многие из них были по-настоящему красивы. От некоторых знатных троллих просто дух захватывало.
И все же Аргвайр превосходила любую из них. Такой красавицы Арилье не встречал прежде никогда, ни в одном из миров по обе стороны Серой Границы. Мать Енифар — из рода Эхувана, который претендовал на роль верховного вождя и был побежден Нитирэном, — принадлежала к числу знатнейших, и все в ее облике говорило об исключительном благородстве происхождения. Ее темно-синие волосы были разделены на пряди, каждая из которых оканчивалась золотым бубенцом. Иногда Аргвайр перевивала их серебряными нитями, иногда оставляла распущенными. Ее гладкий смуглый лоб украшал узор из золотых бусин, приклеенных к коже. Ослепительно синяя краска подчеркивала плавную линию раскосых глаз. Белые вертикальные полосы рассекали пухлые бледно-розовые губы.
Аргвайр не носила обуви и оставляла обнаженными свои царственные смуглые руки. Казалось, она способна на любую девичью шалость, и лишь памятование о злобе и хрупкости смертных удерживает ее от поисков счастья — ненадежного и кратковременного прибежища слабой души.
Аргвайр почти не разговаривала с подменышем, только поглядывала на нее любовно и снисходительно. Как и все подмененные дети, эта девочка была недоумком; выросшая среди троллей, она ничего не знала о людях и почти ничего — о собственных соплеменниках; ей довольно было тепла, которое она получала от своей приемной матери. Иногда она подходила к Аргвайр, пытливо рассматривала ее лицо, касалась пальцем бусины на лбу или полоски на губе, бормотала что-то и прижималась светловолосой головой к боку троллихи. Та осторожно накрывала ладонью тонкую спинку девочки и обменивалась со своей истинной дочерью быстрым, понимающим взглядом. Так проходили дни.
Однажды Аргвайр укоризненно сказала Арилье:
— Ты совсем не становишься толстым.