Но девочка оставалась непреклонной.
— Каким способом ты добыл это мясо, Арилье? — повторила вопрос Енифар.
— Это важно?
— Зависит от того, где ты его взял.
— Не с собственных костей срезал, если ты подозреваешь меня в подобной самоотверженности.
— Мясо эльфа! Фи!
— Не большее «фи», чем троллиная бабушка, — парировал Арилье. — Нет, Енифар, на сей счет можешь быть спокойна. Этот бесформенный красный кусок я отобрал у моей лошади. Понятия не имею, кого она поймала и загрызла, но отдавать не хотела — стало быть, добыча вкусная.
Енифар сразу успокоилась.
— Так бы и сказал. А там не осталось часом никакого ушка или куска ноги, чтобы можно было хотя бы приблизительно определить, что за животное?
— Нет, — сказал Арилье. — Извини. Я просто бросил это в котелок.
— Ладно. — Енифар вздохнула, потерлась о его бок головой. — Я посплю пока. Когда сварится — разбудишь, ладно? Я очень есть хочу.
И она действительно мгновенно заснула.
Арилье сидел у костра, смотрел то на спящую девочку, то на котелок, булькающий над огнем, то на темную реку внизу и на угрожающие громады кустов и деревьев. Очень далеко, в несуществующем мире фэйри, плясала Ратхис, не в силах остановиться после танца с Арилье. И некто стучал в дверь, и некто сидел в комнате возле мертвой Этгивы, и некто стоял на пороге в ожидании, пока ему откроют, но так никто и не открывал. Круг за кругом, глядя в лицо партнеру, рука в руке, колено касается колена. Почти непристойная близость, допустимая в танце публично и разрываемая сразу же после того, как закончится музыка. Ратхис никогда не танцевала с Арилье. С ним танцевала Этгива, но это было очень давно. Два сердца, и оба мертвы.
Умерло одно, умерло и второе.
Арилье смотрел на огонь, согревающий воду, на круг света, отвоеванный у ночи, не менее надежный, чем каменные стены. Ребенок мирно посапывал, приткнувшись макушкой к боку эльфа. Енифар выглядела младше своих лет, как будто во сне пыталась наверстать то, что упустила бодрствуя.
Сейчас Арилье был рад одиночеству. Он был рад тому, что сидит здесь, в лесу, рядом с Енифар, с тролленком, с подменышем, с царственным ребенком, с дочерью Джурича Морана. Он развел для нее огонь, он варит для нее похлебку. Мгновение честно завоеванного, совершенного, непререкаемого счастья.
Затем огонь шевельнулся.
Странно шевельнулся — не в том направлении, откуда приходил к нему ветер. Огонь разговаривал — молча, уверенно, точно подбирая жесты и знаки.
Арилье медленно потянулся к мечу, лежавшему поблизости, возле девочки, под плащом. На самом деле он почти не сдвинулся с места. Так, чуть-чуть шевельнул рукой, чтобы пальцы легли на рукоять.
Надежность световых стен оказалась полным обманом. Все рухнуло в единый миг: и дом, и стены, и покой. Они даже в дверь не постучали.
Арилье успел лишь закрыть собой Енифар и ощутить ее влажное дыхание на щеке и особенный ласковый запах сонного ребенка. Затем стрела вонзилась ему в спину, левее позвоночника.
Отвратительный тычок — вот что это было.
Енифар забарахталась под тяжелым, удушающим телом, которое вдруг навалилось на нее. Арилье пугал тролленка — остановившимися глазами, надутыми губами и особенно — блестящим от слюны зубом, внезапно обнажившимся в ухмылке.
Какие-то существа затопали поблизости. Они нагло вломились в световой круг, они приблизились к священному костру, к священному котелку, в котором булькало священная мясная похлебка, они опрокинули котелок, они выбросили мясо, они вели себя по-хозяйски тем, где им и вовсе-то не следовало быть.
Один из них повернулся к Енифар и засмеялся.
Она выбралась из-под тяжелого тела Арилье и посмотрела на врага исподлобья.
Этот, наглый, был широкоплеч и рыжебород, а глаза у него были медовые. И Енифар знала, что медовыми они стали потому лишь, что ему весело и хорошо, потому лишь, что он сейчас ничего не боится — ну еще бы, с целой оравой головорезов против одной маленькой девочки! — а в обычное время, когда рыжебородый знает и страх, и болезнь, и недостаток, глаза у него делаются грязно-зелеными, и никакого меда в них не налито.
«Липкие, должно быть, у него глаза, — подумала Енифар, — но некоторым женщинам наверняка нравится».
Так она думала, чтобы не думать об Арилье и о том, что он лежит со страшным, неприятным лицом и стрелой в спине.
Она тряхнула рукавом, роняя кинжал в ладонь. Все троллихи носят кинжалы в рукавах, когда приходит такая надобность. Один она потеряла, но еще три оставались в неприкосновенности.
И когда рыжебородый повернулся от костра, все еще ослепленный ярким светом пламени, Енифар, не раздумывая, метнула в него нож.
Она попала ему в основание шеи, и он упал на колени, подломившись, но все еще улыбаясь. А какие-то сильные и незримые вышли из темноты, они напали на Енифар и схватили ее за руки. Один бросил девочку лицом вниз, на траву, и встал коленом ей на спину, второй начал лихорадочно, точно воруя, связывать ее дергающиеся запястья.
Огонек костра дрожал и метался на земле, словно пытался убежать, но не мог — ведь у костра к земле приросли ножки…
И тут Арилье поднялся, стоя на коленях, и бросил нож в того, что удерживал Енифар. Девочка помедлила лишь миг, а после, как змейка, метнулась вперед и уронила того, что вязал ей руки: куда более нерасторопный, он потерял равновесие, и Арилье прикончил его вторым ножом.
Потом эльф упал и больше не двигался, а Енифар встала. Она тихо обошла свои владения, строго соблюдая тесные границы светового круга, очень маленького и дрожащего.
Ей было жаль похлебки. Впрочем, бульон почти потушил пламя, так что кусок мяса нашелся среди сырых головешек. Девочка снова сходила к реке и опять набрала воды, а полуобгоревший кусок бросила в котелок и повесила на огонь.
Мертвые тела она оттащила за грань светового круга. Ей было безразлично, что они могут привлечь каких-нибудь диких животных. Ее не тронуло даже то обстоятельство, что рыжебородый оказался жив и, когда она схватила его за ноги, вдруг забормотал и начал, кажется, умолять. Его она тоже отволокла прочь и бросила в кустах.
Затем вернулась к Арилье.
— Ты умеешь вытаскивать стрелы? — спросила девочка у своего друга.
Он молчал.
— Арилье! — сказала Енифар и сильно ударила его по щеке. — Эй, Арилье! Ты один из живущих с именем Арилье, единственный по обе стороны Серой Границы. Ты помнишь об этом?
— Да, — он шевельнул губами. Но это можно было истолковать и как «нет». Просто слабое движение, и все.
— А я достала все ножи из трупов, — похвалилась Енифар. — У нас есть три хороших ножа. Один труп был еще живой, но и из него я вытащила нож.
Ее пальцы были липкими и красными. Арилье поморщился. Ему было тяжело смотреть на эти пальцы, как будто они уже сомкнулись на его горле и пытались задушить.
— Что будем делать? — прошептал Арилье. Или это он просто подумал?
— Ничего, — ответила Этгива.
Фэйри вышла из пустоты, из средоточия костра, оттуда, где пламя становится синим, и уселась рядом с Арилье.
— Мои руки мертвы, — сказала она. — Мое сердце мертво. Я остановлю твою кровь, она не будет течь из раны.
Енифар вскочила и набросилась на Этгиву с кулаками.
— Нет! — кричала девочка. — Уходи, ты мертвая! Уходи, откуда пришла! Уходи, не будь, не будь здесь! Не трогай его, ты!..
Этгива повернулась к Енифар и долго рассматривала девочку: косички, золотые украшения в волосах и на висках, смуглый лоб, синие ресницы, черные раскосые глаза… всю, всю Енифар, наследницу и аристократку, чужачку, подменыша, красавицу — не женщину еще, но обещание женщины.
А потом сильно постучала по ее крутому лбу согнутым пальцем.
Как будто в дверь стучалась.
— Выходи, выходи, мы ведь знаем, что ты дома.
— Да, да, я дома, но я не хочу выходить, я отдыхаю, я сплю.
— Выходи, сегодня танцы, выходи, сегодня две луны встречаются над поляной, мы знаем, что ты скоро выйдешь.
— Да, — скрипит и стучит предательница-дверь, — скоро она выйдет, наша Енифар, она скоро выйдет из дома, чтобы танцевать с вами.
— Я скоро, я скоро, — бормотала Енифар, — я лишь надену все мои накрахмаленные юбки…
— Вот и хорошо, — сказала Этгива спокойно. — Не торопись, одевайся как следует. — Она еще раз ударила девочку в лоб, трижды, сильным, свернутым в баранку пальцем. — Одевайся, как следует, Енифар, чтобы не пришлось краснеть за тебя.
— Арилье, — позвала Енифар. — Арилье!..
Он не отвечал, хотя находился где-то поблизости.
Этгива вдруг прошла мимо Енифар, наклонилась и силой заставила Арилье подняться на ноги. «Что ты делаешь! — подумала, а может быть, закричала Енифар. — Он ведь ранен, он умирает, и вообще — оставь его в покое, потому что он мой. Он не твой больше. У тебя мертвое сердце, а у меня живое. У тебя лживое сердце фэйри, а у меня — кровавое сердце троллихи. И которую, по-твоему, из нас он захочет выбрать?»
Но Этгива, разумеется, не слышала, а если и слышала, то не захотела понять. Она вцепилась пальцами в затылок Арилье, а его руку утвердила на своей талии — и заставила эльфа сделать шаг. Арилье качался, нелепо улыбаясь и падая головой на плечо. Этгива не обращала на это никакого внимания. Она повела его по кругу. Ноги у него заплетались, а глаза мертво блестели.
— Что же ты, Арилье! — сказала Этгива. — Сейчас ты должен отойти от меня на два шага, взять за кончики пальцев и повернуться, вот так и так… — Она сама отступила немного и закружилась на месте.
И тут она зацепилась за стрелу, торчавшую у Арилье в спине.
Этгива остановилась, нахмурилась. Затем морщинки на ее лбу разошлись, а губы исказились в улыбке.
— Что же ты раньше не сказал! — вскричала Этгива.
Она ухватила Арилье, точно бычка или какое-то другое животное, и выдернула стрелу. Кровь хлынула на волю, как беглец из внезапно рухнувшей тюрьмы, отчаянно и самоубийственно, навстречу мечам бдительной стражи. Этгива только засмеялась, видя это. Она сложила свою мертвую ладонь домиком и закрыла рану. Арилье задрожал в ее объятиях, сник, стал белым, стал пресным, стал как ткань, стал как пролитое молоко, а потом вообще перестал быть.
Этгива положила его на землю, перешагнула через него и ушла, напевая и пританцовывая.
Енифар переползла на то место, откуда исчез Арилье, обхватила руками землю, на которой он лежал, и снова заснула.
* * *Отец стоял на ветке большого дерева.
Ветка простиралась почти на всю ширь поляны. Дерево было одинокое, избитое молниями, почти совершенно мертвое, с множеством черных дупел, где обитала всякая живность. Но эта ветка упорно зеленела и властвовала над немалым пространством.
И Джурич Моран стоял на ней — босой, в убогих лохмотьях, но ужасно гордый, с развевающимися волосами, и, кажется, веселый.
— Эй, дочка! — заорал он, едва завидев Енифар.
Енифар подбежала к дереву и задрала голову вверх.
— Джурич Моран, — позвала она и заплакала.
Моран нахмурился, наклонился, крепко вцепившись в древесную кору пальцами ног.
— Ты это чего, ревешь, что ли? — возмутился он. — Дочь Джурича Морана плачет?
— Дочь Аргвайр плачет, — сказала девочка. — Этого тебе довольно?
— Ни в коем случае! — отрезал Моран. — Недовольно мне ничего. Я вообще жутко недоволен! С кем ты связалась? Кто он?
— Арилье.
— Эльфийское имя. Ты сошла с ума?
— Он тролль.
— Он мститель? Я думал, этот обычай давно отошел в прошлое.
— Был Арилье-эльф, который убил всех в роду, кроме младшего. Младшего назвали Арилье-тролль, чтобы он стал мстителем. И Арилье встретил Арилье, и только один Арилье остался на свете, и теперь этот единственный Арилье — тролль. По-моему, такое можно считать победой троллей.
— Ты права, — пробурчал Джурич Моран. — Ладно, разрешаю. Водись со своим Арилье.
— Я и без твоего разрешения с ним вожусь, — надулась Енифар.
— Эй, Енифар! — крикнул Моран, выпрямляясь.
Он выпрямился вовремя, чтобы подставить лицо порыву холодного ветра, и с удовольствием ощутил длинные ледяные воздушные пальцы у себя в волосах. Но потом эти пальцы забрались к нему под лохмотья, и Моран недовольно поежился.
— Спустись ко мне, отец, — попросила девочка. — У меня шея болит — на тебя смотреть.
Он никак не показал, что слышит ее просьбу. Вместо этого он спросил:
— Куда ты направляешься вместе со своим Арилье?
— В Калимегдан, разве ты не знаешь?
— Кто послал тебя в Калимегдан?
— Моя мать.
— Зачем она это сделала?
— Она говорит, что только в Калимегдане мне расскажут, как тебя найти.
— Ты уже нашла меня, Енифар. Для чего ты идешь в Калимегдан?
— Это обитель Мастеров, отец. Они изгнали тебя из Истинного мира, они же и знают, как тебя вернуть.
— Они ответят тебе, что я оставил слишком много злых вещей и что не будет мне прощения, пока все эти вещи не исчезнут.
Девочка доверчиво смотрела на отца. Джурич Моран спрыгнул с ветки, легко приземлившись рядом с Енифар. Она засмеялась, когда они оба повалились на траву под деревом. Моран пощекотал ее нос и, пока она чихала, произнес:
— Они не позволят мне вернуться, пока не уничтожат все, что я успел создать.
Енифар плохо расслышала эти слова, потому что все чихала и чихала, а когда она наконец перестала чихать, Джурич Моран уже исчез.
* * *— Ты идти сможешь? — спросила Енифар, когда Арилье открыл глаза и уставился на нее.
Он молчал и смотрел на девочку. Это продолжалось так долго, что Енифар наконец смутилась.
— Что? — спросила она. — Не узнаешь меня? Или не помнишь себя? Ты вообще-то что помнишь?
Арилье не ответил.
Енифар уронила руки на колени и закричала:
— Ой, беда мне с тобой! Почему ты не согласился взять телегу? Я закопала бы тебя в опилки! Ты бы ехал там, с нашими припасами, и горя бы мы не знали, и ты бы ел наши припасы, и опилки сыпались бы из твоих волос, когда я вытаскивала бы тебя, чтобы ты мог подышать воздухом… А теперь ничего этого не сбылось. Ты вообще-то жив?
Арилье сказал:
— Да.
Она живо наклонилась над ним:
— Ты меня-то помнишь?
— Енифар.
— Отлично! Все лучше и лучше! А сам ты кто?
— Арилье… Ты меня задушишь, пусти.
Девочка нехотя отодвинулась.
— У тебя спина болит?
— Да.
— Тут была фэйри, верно?
— Похоже на то… Ты спасла похлебку, Енифар?
— Как ты можешь думать о похлебке! — возмутилась Енифар. — И вообще, о чем ты думаешь?
Она подняла палец к небу, как бы призывая в свидетели облака и ядовитое солнце троллиного мира.
— Я знаю все твои мысли, Арилье-тролль! Ты вот как думаешь: фэйри спасает жизнь, а Енифар спасает похлебку. Да? Ну так вот, — не дав ему ответить, продолжала девочка, — все это клевета. Кто спасает похлебку, тот спасает и жизнь. К примеру. О чем ты подумал в первую очередь, как очнулся? О фэйри? Нет. О стреле, которая больше не торчит из твоей спины? Вовсе не о стреле! О крови, которая вся должна была вытечь из твоего тела? — Она затрясла головой. — Ты подумал о еде. И — вот она, еда! Кто спас для тебя еду? Енифар.
— Ты моя великая госпожа, — сказал Арилье. — Ты наследница мира. Ты — дочь Морана, лучшее из его творений.
Девочка странно посмотрела на Арилье:
— Знаю.
А потом подошла к погасшему костру и принялась размешивать содержимое котелка коротенькой палочкой.
Арилье с трудом сел. Боль в спине почти прошла, осталась лишь слабость. Вчера здесь была фэйри. Не Ратхис — Ратхис явилась бы к Броэреку, который погиб неведомо где, неведомо как, — нет, сюда приходила Этгива. Вторая половинка погасшего существа. Она что-то сделала с Арилье, а потом исчезла. Енифар была при этом, но спрашивать у нее бесполезно, и на то есть две причины. Арилье посмотрел на две ветки, лежавшие возле кострища. Первая: Енифар не станет отвечать, если спросить ее о фэйри, потому что ревнует. Подумав так, Арилье мысленно убрал одну из веток и сосредоточился на другой. Вторая причина: в любом случае Енифар видела не то, что представлялось Арилье, и оба они почти наверняка видели не то, что происходило на самом деле. Вторую ветку Арилье тоже убрал из своих мыслей. Вот две причины воздержаться от вопросов касательно фэйри.