Дальше квиддичного поля Гарри никогда не ходил, но территория школы явно продолжалась и за ним, а заросшая тропинка куда-то вела. За полем начинался лес, но не такой, как Запретный, а самый обычный, к тому же, порядком запущенный. Перешагивая через лужи и упавшие ветки, Гарри минут через десять вышел на поляну. Приглядевшись, он понял, что это кладбище. Могилы в большинстве были очень старыми, плиты осыпались, надписи на них стерлись, и уже невозможно было прочитать, кто под ними лежит. Последние ряды захоронений, однако, были сделаны уже в наше время. Гарри понял, что здесь похоронили часть школьников и мракоборцев, погибших в последней битве за Хогвартс. Тела большинства детей и взрослых забрали родственники, а некоторых почему-то похоронили здесь. «Наверное, они были сиротами…», – подумал Гарри. Он переходил от плиты к плите, читая полузабытые имена и фамилии школьников с других факультетов, с которыми учился вместе два десятилетия назад, незнакомые фамилии, судя по датам, взрослых, наверное, мракоборцев. Гарри помнил, что пожирателей смерти, убитых при штурме, не хоронили, их тела сожгли. Он дошёл уже до последнего ряда надгробий, как вдруг резко остановился. На белой плите, ничем не отличающейся от соседних, было выбито:
Северус Снегг
9 января 1960 — 2 мая 1998
Профессор зельеварения (1981—1996)
Профессор защиты от Тёмных искусств (1996—1997)
Декан факультета Слизерин (1981—1997)
Директор школы чародейства и волшебства Хогвартс (1997—1998)
И ниже эпитафия: «Бессмертье – истина, исполненная света, и постоянно смерть доказывает это».[1]
Маленькое кладбище было тесно окружено деревьями, на плитах лежали опавшие листья, веточки и какой-то мусор. Гарри присел на корточки и аккуратно очистил плиту. «А я и не знал, что он лежит здесь, – подумал он. Двадцать лет я жил, растил детей, смеялся с друзьями, заглядывался на хорошеньких женщин, словом – жил. А он…» Гарри вспомнил булькающий хрип умирающего Снегга: «Собери… Собери…». Снегг до последнего хотел, чтобы Гарри узнал правду и запомнил его таким, каким он увидел своего учителя в последний раз.
Гарри не знал, какие цветы любил Снегг, и любил ли он цветы вообще, однако подумал, что чёрные маки, пожалуй, не понравились бы своенравному декану Слизерина меньше всего. Гарри взмахнул палочкой, и букет бордово-красных, почти черных маков лег на плиту.
***Гермиона сидела за столом в своей комнате, запустив пальцы в волосы и не обращая внимания на то, что модная и дорогая стрижка превращается в воронье гнездо. На столе были грудой навалены свитки с учебными планами, программами, конспектами занятий. Некоторые свитки были развернуты и придавлены по углам книгами. Гермиона пыталась одновременно читать два свитка, периодически заглядывая в третий. Она была на грани истерики. «Как это всё запомнить? Семь курсов, семь! И на каждом есть трансфигурация! И у каждого своя программа! И ничего нельзя перепутать, потому что это же дети!» Она представила себе, как входит в класс и пятьдесят пар недоверчивых глаз упираются ей в лицо. «Здравствуйте, дети! – говорит она, – начнем урок». Она идет к кафедре за классным журналом, цепляется мантией, рвёт ее, теряет равновесие и падает. Дети радостно смеются. Дальше этого её фантазия почему-то не шла. Гермиона зажмурилась, отгоняя постыдную картинку, потом решительно сложила книги и свитки, забежала в ванную, чтобы поправить макияж, шмыгнула носом при виде своей расстроенной физиономии и пошла к МакГонагалл.
МакГонагалл, казалась, дремала под шотландским пледом в кресле-качалке. В её комнате уютно пахло ванильным печеньем, старыми книгами и засохшими цветами. Услышав шаги Гермионы, МакГонагалл открыла глаза.
– А, доктор Уизли, – глаза ее смеялись, – прошу вас, располагайтесь. Как вам мои материалы? Всё поняли и запомнили?
– Профессор, пожалуйста, не смейтесь надо мной! – завопила Гермиона. – Я ничего не могу запомнить и уже ничего не понимаю! Я… я… оскандалюсь на первом же уроке!
– Почему же ты обязательно оскандалишься, девочка моя? – мягко спросила МакГонагалл.
– Не знаю… Я всё время боюсь, что я что-нибудь скажу не так, что-нибудь перепутаю, или вообще, споткнусь и растянусь посреди класса! – у Гермионы на глаза навернулись слезы, – я боюсь, что не справлюсь, столько всего нужно помнить, знать и уметь…
– Мерлин с тобой, Гермиона, – сказала МакГонагалл, вставая с кресла и складывая плед, – да если не ты, то кто? Ты же моя лучшая ученица за все годы, что я работала в Хогвартсе!
– Правда? – дрожащим голосом спросила Гермиона.
– Конечно, правда.… Ты – доктор трансфигурации, ты очень многое знаешь, многое умеешь, да и потом, Гарри всегда тебе поможет, всегда защитит и прикроет. Конечно, из него не получится такого учителя, как из тебя, но он и создан для другого. Он – защитник. И ты должна опереться на плечо, которое тебе представляет такой друг, как он. Ну, и другие преподаватели тебе, конечно, тоже будут помогать. С Невиллом, например, вы вообще учились вместе, а он уже опытный, хороший учитель, декан факультета. И вот что я тебе скажу ещё. В книжках об этом, конечно, не пишут, но тебе надобно знать, что, в общем-то, всё равно, чему и в какой последовательности учить.
– Как это?! – изумилась Гермиона.
– Да уж вот так. Неважно, научится твой ученик, скажем, превращать крысу в чайную чашку или нет, важно воспитать в нём настоящего волшебника, настоящего человека, если угодно. Который умеет отличать белое от чёрного, добро от зла, знает, что такое горе, а что такое – радость. Радость дружбы, радость любви, радость воспитания детей… Понимаешь?
Гермиона кивнула.
– Ну вот, а свитки, конспекты… – это всё пустое. Ты думаешь, мы, старые учителя, когда пришли в Хогвартс, знали свои предметы наизусть? Нет, Гермиона, и я тоже боялась идти в свой первый класс, к своим первым гриффиндорцам. А потом заставляла себя давать им хоть немного самостоятельности, не возиться с ними с утра до вечера, не опекать, как наседка… Я уже не помню, сколько выпустила человек со своего факультета, но вот свой первый класс помню весь, всех в лицо. Многих уже нет в живых, – вздохнула она. – Но мой первый выпуск состоялся давно, очень давно… Испуганная девушка по имени Минерва давно исчезла, ей на смену пришла старая карга МакГонагалл, которая не умеет улыбаться. Если ты, Гермиона, останешься в Хогвартсе, то и ты со временем станешь такой же, как я. Ну, или почти такой же. И не старайся запомнить сразу всё, мой тебе совет. Готовься только к тому уроку, который у тебя будет первым. А после него – ко второму. Через три года ты начнешь переделывать курс, который оставляю тебе я, через пять будешь знать его наизусть, а через десять поймешь, что переделывала зря.
Трансфигурация, Гермиона, очень старая наука, и за последние века в ней изменилось немного, поэтому и учить детей стоит старыми, проверенными десятилетия методами. Правда, я читала твою докторскую диссертацию, ты пишешь и доказываешь очень интересные вещи. Кое-что я тут у себя попробовала повторить и, знаешь, получилось! Так что, возможно, именно тебе суждено совершить переворот в преподавании трансфигурации. Дерзай, девочка! Я очень рада, что передаю свой факультет тебе. Ну, и надеюсь, конечно, – строго сказала МакГонагалл, глядя поверх очков, – что Гриффиндор в очередной раз возьмет кубок школы по квиддичу! Ты непременно должна проследить за этим!
– Да, вот еще что, чуть не забыла! – сказала МакГонагалл, – я обязана отдать тебе, как будущему декану Гриффиндора, вот это. – Она достала из ящика стола шкатулку, – ты знаешь, что внутри?
Гермиона кивнула.
– Положи руку на крышку. – Гермиона послушно положила ладонь на шкатулку, на всякий случай сняв кольца. МакГонагалл произнесла заклятие и дотронулась до замочной скважины волшебной палочкой. Шкатулка на мгновение озарилась зелёным сиянием, которое поглотило ладонь Гермионы и тут же пропало. – Всё теперь шкатулка настроилась на тебя, никто, кроме тебя, её открыть не сможет, украсть себя она тоже не даст. Забирай!
И, опять усаживаясь в кресло, профессор спросила:
– Ну что, успокоила я тебя хоть немного? Чая с печеньем хочешь? Только испекла, у меня тут, понимаешь ли, подпольная магическая печка…
***Перед магазином волшебных вредилок Уизли переругивались грузчики. При разгрузке товара один из ящиков упал и разбился, его содержимое высыпалось и потихоньку расползалось с неприятным писком. Видимо, грузчики уже успели познакомиться со свойствами с виду невинных пустяков от Уизли, поэтому не горели желанием собирать их руками. Наконец, самый умный или самый осторожный грузчик раздобыл широкую лопату для сгребания снега, и дело сдвинулось с мёртвой точки.
Вдруг в глубине дома что-то хлопнуло, и из каминной трубы вырвался клуб зелёного дыма. Грузчики боязливо втянули головы в плечи. Гарри вошел в магазин.
– Мистер Уизли у себя? – спросил он у знакомой продавщицы.
– У себя, сэр, – кивнула она, можете пройти, только осторожно, он с утра что-то химичит. – В подтверждение её слов внутри магазина опять раздался приглушенный взрыв.
Комнату Джорджа Гарри нашел по едкому запаху, выбивающемуся из-под двери. Гарри постучал и, не дождавшись ответа, вошел. Джордж стоял посредине комнаты, держа в руках цилиндрический предмет. Он задумчиво повертел его в руках, потом дотронулся до него волшебной палочкой и пробормотал заклинание. Предмет угрожающе зашипел, задёргался и начал разбрасывать вокруг себя ядовито-зелёные искры.
– А, демоны зелёные! – ругнулся Джордж и швырнул предмет в камин. Раздался уже знакомый взрыв.
– Привет, Джордж! – сказал Гарри, разгоняя руками вонючий дым. – Что это ты делаешь?
– Фейерверки, не видишь что ли? – буркнул Джордж, – зелёный вот почему-то нестабильным получается, взрывается всё время…
– Обычные фейерверки? – удивился Гарри, – да их же в любой лавке полно!
– Как раз необычные, – объяснил Джордж. – Сейчас в моду вошли фейерверки с поздравлениями, ну, чтобы в небе надписи всякие возникали, поздравления там, шутки-прибаутки, женщины любят, чтобы цветы были, вот мне и заказывают.
– А ингредиенты для них ты где берешь? – полюбопытствовал Гарри, осторожно снимая со стула коробки с химикатами.
– Наземникус где-то достает, – ответил Джордж, – и берёт с меня недорого.
– Ты что, спятил, у Наземника такие вещи покупать?! – удивился Гарри. – Откуда ты знаешь, что он тебе подсовывает? Взлетишь ведь когда-нибудь на воздух вместе с магазином и половину Хогсмида разнесешь.
– И правда… – почесал в затылке волшебной палочкой Джордж, обсыпав спину искрами. – Надо бы в Лондон смотаться, самому всё купить.
– С Наземникусом я поговорю, – пообещал Гарри, – что-то у меня к нему вопросов за два дня слишком много накопилось…
– Ну поговори, поговори, – согласился Джордж, – ко мне-то ты чего зачастил? Выпить хочешь? Где-то у меня ещё оставалось… – Джордж начал проверять бутылки на столе, бросая пустые в угол.
– Нет, Джордж, я к тебе по делу. Есть предложение.
– Спасибо, нет, – тут же ответил Джордж.
– Так я же еще ничего не сказал? – удивился Гарри.
– А я заранее знаю, чего ты будешь предлагать. Надоели мне вы все… спасатели… – Джордж прекратил поиски полной бутылки и уселся за стол, недружелюбно глядя на Гарри.
– Ну а всё-таки? Вдруг мне удастся тебя удивить, а, Джордж?
– Ладно, вижу, что всё равно не отвяжешься, говори, что хотел, и уходи, – махнул рукой Джордж.
– Понимаешь, Джордж, – нерешительно начал Гарри, соображая про себя, как лучше подойти к делу, – мадам Трюк вот у нас болеет…
– Бывает, – сказал Джордж, – поправится. Наверное. Ну и?..
– Она уже два года болеет, и два года в школе нет соревнований по квиддичу. Я сегодня на стадион ходил, там сгнило уже всё.
– Ну, так нового тренера наймите…
– Я и пришёл тебя нанимать.
– Что-о-о?!!
– Джордж, – заторопился Гарри, – ты пойми, это же дети, им на воздухе нужно быть, играть нужно, у них энергия через край бьёт. Ты вспомни, как мы ждали квиддича, когда учились. В сущности-то, наша школа – довольно скучное место: уроки, домашние задания, контрольные, опять уроки, опять контрольные… У детей всего-то и радостей: в Хогсмид сходить, ну и квиддич. А его нет уже два года.
– А я причём?
– Ну, подумай сам, Джордж, завтра уже учебный год начинается, где я за один день тренера найду? Я же только вчера приехал, только с делами начал разбираться. Ты вспомни, как вы классно с Фредом играли, как наша команда всех делала!
Услышав имя близнеца, Джордж вздрогнул, но промолчал.
– Ну, Джордж, соглашайся, а?
– Нет, не хочу…
– Да почему?!
– Шумно, дети кругом…, А потом, вдруг с метлы кто-нибудь упадет, а мне отвечать…
– Я буду за всё отвечать, я, Джордж, обещаю. Я – директор. Ну?
Джордж замялся.
– Хорошо, – наседал на него Гарри, – не можешь сразу решить, не надо. Но хотя бы пообещай мне, что завтра на церемонию распределения придешь, и я тебя представлю как учителя. Потом, если захочешь отказаться, мы что-нибудь придумаем, не буду же я тебя силой удерживать. Обещай, что придешь, Джордж!
Джордж долго молчал, потом посмотрел на Гарри и произнес:
– Хорошо, приду. Обещаю.
– Амабель! – вдруг гаркнул он так громко, что Гарри подпрыгнул на стуле. – Амабель, ты не знаешь, где моя парадная мантия, Мерлин её побери»?!
Глава 5. Замок Малфоев и его обитатели
Драко вернулся домой в ярости. Домашние эльфы попрятались, резонно ожидая от хозяина в таком состоянии чего угодно.
Малфой, не раздеваясь, бросился в кресло и хотел потребовать к себе сына, но потом всё-таки взял себя в руки, принял ванну, переоделся и только тогда вызвал домашнего эльфа.
– Молодого хозяина ко мне!
– Сию минуту, сэр! – поклонился эльф и исчез.
Через несколько минут Скорпиус постучал в кабинет.
– Отец?
– Заходите, Скорпиус, нам нужно поговорить.
Юноша вошел в комнату и остановился перед креслом, в котором развалился Драко. Сын был мало похож и на отца, и на мать. Высокий, широкоплечий, всегда спокойный парень не интересовался ни Темными искусствами, ни вообще магией, хотя волшебный дар имел, и довольно сильный. Он предпочитал проводить время в огромной библиотеке Малфоев, которую хозяева собирали на протяжении многих сотен лет, или гулять в парке. Товарищей по играм у Скорпиуса не было, да они ему были и не нужны.
Драко не понимал и не особенно любил сына, но других детей у него не было. Брак, заключенный с Сесилией Камиллери, был браком по расчету в чистом виде. Невеста из чистокровной магической семьи, бравшей свои корни на Мальте, была красива эффектной восточной красотой, которую не встретишь на Британских островах, хорошо воспитана и богата. В первые месяцы супружества Драко был в восторге, но быстро выяснилось, что под эффектной внешностью молодой леди Малфой скрываются птичьи мозги. Леди Сесилия оказалась непроходимой дурой. После того, как супружеский долг был выполнен, и семья Малфоев обрела наследника, Драко практически перестал общаться с женой, стараясь соблюдать лишь светские приличия. Сесилию же кроме светской жизни не интересовало решительно ничего. Она тщательно следила, чтобы в её аристократический кружок не попал ни один волшебник, чистота крови которого вызывала хоть сколько-нибудь заметные сомнения. При этом она не проявляла ни малейшего интереса к тому, как проводит время её муж. Сначала Драко это раздражало, но он быстро нашел возможности развлекаться на стороне, хватало бы галлеонов, а с годами ему надоели женщины вообще. Холодная, тщательно сохраняемая чистая кровь Малфоев уже не могла согреть своих владельцев. Неприязнь к жене Драко перенес на сына. Маленький Скорпиус вырос под присмотром кормилиц, домашних эльфов и воспитательниц.
– Скорпиус, скажите мне, вы пишете стихи, это правда?
Юноша смутился: