- Ник, сразись со мной! Ты похорошеешь после метаморфозы, вот увидишь - и моя Мать полюбит тебя! Она одобряет крупных женщин!
Я делаю глубокий вдох и считаю про себя до пяти. А потом отвечаю:
- Я не стану с тобой драться - не хочу искать жену в постели граблями, Иу! Ты слишком тощий, тебе никакая метаморфоза не поможет.
Иу хохочет; его дружки, которые ворошат сено, тоже закатываются. Правильная реакция. Такие выпады - не всерьёз, ребята просто хотят дать понять, что твое лицо не вызывает физического отвращения. Это - своеобразная вежливость, деревенское грубоватое дружелюбие. Я предпочел бы такие знаки внимания со стороны "условных женщин", но по здешнему этикету это было бы предельно непристойно, женщины не заигрывают с чужими прилюдно ни при какой погоде. Нужно мириться с тем, что есть. Мне понадобилось три месяца, чтобы привыкнуть, не напрягаться, отбрехиваться автоматически и весело - мои покинувшие Нги-Унг-Лян коллеги так и не научились реагировать спокойно. Чёрт побери, грош цена нашим методикам подготовки кадров, если ученый в чужом мире истерикует, как жеманная девица!
Хотя порой думаешь, что с осьминогами было бы проще. Например, потому, что вряд ли тебе пришлось бы самому изображать осьминога...
Пока мне везёт и я не присутствую при поединке - крестьяне не сражаются летом, во время страды, оставляют свадьбы на осень, совсем как на Земле в старину. Я не смею смотреть на чужих молодых жен - слишком пристальный взгляд может спровоцировать убийство, и ни одна живая душа убийцу не осудит. У меня в высшей степени странное положение.
Лью хочет со мной общаться. Он благодарен мне за многие вещи - и за вправленный вывих, и за то, что я помогаю его матери, и за бескорыстие - и искренне хорошо ко мне относится. Он - славный, мой Мцыри... Но в какие же тупики он ставит меня походя!
Я понимаю, Лью растет без отца. Иногда ему хочется поговорить со старшим Мужчиной, из всех окружающих старших он выбрал меня. В сущности, я не имею морального права его отсылать... но всё время балансирую между правдой и легендой. Не могу же я врать человеку, который хочет докопаться до сути!
Вечерами я выхожу из своей каморки, устроенной рядом с комнатой Лью, подышать свежим воздухом. Сижу в беседке, густо оплетённой лианами, похожими на клематисы; Лью подкрадывается, как котенок, устраивается рядом.
- Хочешь пирога, Ник?
По статусу мне не полагается делить трапезу с Господином, но Лью от щедрот приносит пирог с господского стола и мы его съедаем. Пирог - это вполне отлично. Его начинка - вареная рыба и местные травы, а пекут его из муки, похожей на кукурузную. По мне - гораздо вкуснее и привычнее, чем жареная саранча, которую Лью обожает и к которой мне пришлось долго привыкать.
Я отряхиваю ладони. Лью шалит - берет меня за руку, прикладывает свою ладонь к моей. Считается, что ладони должны совпадать по размеру у близких друзей и у супругов. Наши - не совпадают: узкая длинная кисть Лью с тонкими пальцами - совсем другой формы, не говоря уж о размере. Он ещё ребенок, в сущности... хотя нежной его руку не назовешь. Мозоли, царапины, обломанные ногти - не то, что рука богатого и растленного аристократа.
- Это суеверие, Господин, - говорю я. - Ты всё равно можешь мне доверять.
Лью смеётся. Вдруг спрашивает:
- Твоя жена была красивой, Ник?
Вспоминаю Зою - и киваю.
- Тяжёлый бой? - о чем это он? Ах, да...
- Да, - отвечаю после паузы. - Она была сильной и гордой.
- Ужасно резать того, кого любишь? - спрашивает, отвернувшись. - Даже ради будущего любви, а?
Ах ты, чёрт побери, какой земной вопрос...
- Знаешь, - говорю совершенно искренне, - ужасно... но, наверное, закономерно.
- А если чувствуешь, что проигрываешь бой... как ты думаешь, легче убить или умереть? Или сдаться?
Мцыри, Мцыри... Вообще-то, я в курсе его сердечных дел. Госпожа А-Нор нанимала Астролога, чтобы тот нашёл Лью достойного партнёра для боя и брака, но этот Ромео-Джульетта не принял письма. Он, видите ли, без памяти влюблён в сына своего сюзерена - с тех пор, как десяти лет от роду впервые его увидал. Детские страсти, мечты о недостижимом... Сюзерен - Смотритель Земель, важная особа, отмеченная королём. Он серьёзно богат, его статус так высок, что бедолага Лью терпим в свите только в память о заслугах отца. Я несколько раз мельком видел предмет обожания Лью - это высокий статный блондин, старше Мцыри года на три, с совершенно жлобским выражением смазливой физиономии. Он мне не нравится - и я еле сдерживаюсь, чтобы не начать выговаривать Лью, как земной девчонке, которая может попасть в беду. Это он постоянно слышит и без меня - от своей матери.
Предостережения, как всегда, ни на что не влияют и ничему не помогают.
Дети и подростки удивительно стимулируют контакт. На свете немного людей, совершенно равнодушных к детям; я к таким уж точно не отношусь. Не угодно ли: начинаешь беспокоиться за судьбу инопланетянина - делаешь первый шаг к тому, чтобы стать в этом мире своим.
Я собираюсь на Праздник Листопада, чтобы попытаться присмотреть за подростком, беззащитным перед собственной гормональной бурей. А потом уже - чтобы сделать записи самого Праздника, которые нужны для моей работы. Процесс контакта сдвинулся с мертвой точки.
***
Праздника Листопада в городе не получилось, хоть Н-До и помирился с Юношей Хи на следующий же день - Отец и Мать получили приглашение на Праздник в дом Смотрителя Земель, Уважаемого Господина Эу-Рэ.
Младшенький страшно возмущался их решением непременно ехать, и Н-До был целиком и полностью на его стороне: когда это Семья Л-Та зналась с преуспевающими правительственными чиновниками, богатенькими выскочками? Эу-Рэ ещё в юности так отличился в ведении дел, а впоследствии - в управлении губернией, что ему был высочайше дарован персональный титул Всегда-Господина - о, каким тоном Младшенький это произносил! "Всегда-Господиии-ин - меч гвоздями приколочен!" Н-До непедагогично хохотал, Второй усмехался, Третий хихикал в рукав, а Мать строго говорила: "Солнечный луч, забудь эти грубые и неприличные деревенские шутки!"
Шуточка, вправду, деревенская - но уморительная. Почётный титул с таким грязным и непристойным двойным дном, что невозможно делать серьёзное лицо - пусть мужики благоговеют! Никогда бы такого не принял аристократ крови - и никогда не принимали члены семьи Л-Та, как бы их ни улещали подхалимы Дома Государева. Н-До считал, что иметь какие-то отношения с такими особами унизительно и зазорно, Младший ему радостно поддакивал, но Мать и Отец были другого мнения. Приятельство с богатой и влиятельной Семьёй! Смотритель Эу-Рэ заискивает в дружбе, сказал Отец, - так давайте снизойдем до него. Они богаты, это выгодно.
Младший, между тем, отказался ехать наотрез, хотя его и пытались соблазнять угощением, фейерверками и драками на палках. "Да вот ещё - в таком обществе и свинина с жареными улитками покажется противнее прошлогодней брюквы, а играть и драться я хочу с друзьями, а не со всякой завалью!" - Н-До очень любил его за эти слова и не позволил Отцу отвесить ему подзатыльник, но сам отбрыкаться не смог. Второй и Третий должны были сопровождать его, как свита, но Третий ухитрился очень удачно подцепить лихорадку, и только Второй ничего не придумал. На него свалили все обязанности, воззвали к чувству долга - и он вынужден был согласиться.
- О, Старший, - буркнул Второй, когда родители отвернулись, - я чувствую себя козой на верёвке!
- Держись, - усмехнулся Н-До. - Может, ещё удастся опрокинуть на кого-нибудь миску с горячим соусом или играючи морду набить... Попробуем сделать так, чтобы было весело.
Он и понятия не имел, насколько будет весело на самом деле...
Усадьба Эу-Рэ, надо отдать ей должное, действительно располагалась в живописном месте. Золотые ясени окружали её шелестящей толпой, как изысканные придворные дамы на столичном балу - и узкие язычки листвы, трепеща, срывались с гибких ветвей и летели по ветру, создавая чудное настроение праздника и осенней светлой печали. Старый дом из выбеленных временем плит известняка был по-настоящему хорош, его окружала высокая и изящная ограда, кованная в виде переплетенных ветвей и гербовых щитов - но к празднику челядь Эу-Рэ завесила чугунный узор ужасными и ярчайшими фонариками в виде цветов йор и добрыми пожеланиями, написанными на алом полотне кем-то криворуким.
- Хок! - не сдержался Второй. - Необрезанного осла слышно, а безмозглого богача - видно!
Н-До попытался сдержать смешок и совершенно неприлично фыркнул.
- Тише, северные ветры! - сказала Мать огорченно. - Я вас прошу, сделайте, хотя бы, вид, что восхищены приемом.
- Отец! - воззвал Второй с комической тоской. - Взгляни, как Мать учит нас лицемерить!
Н-До рассмеялся, уже не скрываясь, но Отец даже не улыбнулся.
- Вы уже достаточно взрослые, - сказал он, раздражаясь. - Юноши Времени Любви должны уметь сдерживать себя, соблюдать приличия и вести себя так, как выгодно Семье. Вы не дома. Будьте вежливы и пристойны.
Слова Отца сразу сбили весь озорной настрой. Второй нахохлился и замолчал, а Н-До криво улыбнулся. Праздничек...
За воротами, распахнутыми настежь, открылся широкий двор, усыпанный листвой. Слуги зажигали благовония в курильницах; сладковатый дым смешивался с ароматом осени. Сам Эу-Рэ встретил Отца церемонным поклоном, и, пока слуги уводили лошадей, Н-До невольно глазел на него, бессознательно пытаясь разглядеть некую незримую печать - клеймо на душе Всегда-Господина.
Сейчас, разумеется, никто не вызвал бы Эу-Рэ на поединок, даже если бы это было разрешено - и печать вправду бросалась в глаза. Эу-Рэ обрюзг и разжирел, двигался медленно; его лицо хранило надменно-спесивое выражение, превратившееся во время разговора с Отцом в слащавое.
"Интересно, - подумал Н-До, - он что, не сражается ВООБЩЕ? Даже на палках? Даже с собственной женой и наложницами не играет? Даже с детьми? Забавно... Вот что такое "золотой мешок"... И какой смысл и радость в подобной жизни?"
- Большое счастье - видеть вас в моем доме, Господин Л-Та, - говорил Эу-Рэ, улыбаясь. - Рад приветствовать Госпожу Л-Та и ваших благородных детей...
- Счастлив вам угодить, Смотритель Эу-Рэ, - отвечал Отец холодно-любезно, с еле заметной улыбкой.
"Называет его Смотрителем, чтобы не выговаривать "Всегда-Господин", стыдится, - подумал Н-До. - Отцу стыдно, а этот Эу-Рэ, похоже, привык". К Семье Л-Та подошла Госпожа Эу-Рэ в сопровождении пары наложниц, и Н-До пришлось сделать над собой серьёзное усилие, чтобы не передернуться от отвращения.
Госпожа Эу-Рэ растолстела так, что её подбородки свисали на грудь, грудь лежала на животе, а в живот, очевидно, поместился бы целый поросенок - и у неё было точно такое же надменно-спесивое выражение лица, как и у её мужа. Наложницы казались рядом с ней худыми, как щепки: первая - женщина постарше с усталым и равнодушным бледным лицом - и вторая, совсем юная, похожая на больного изнеженного мальчика. У молоденькой грудь едва приподнимала вышитую пионами накидку, а бедра не подчёркивал даже праздничный пояс. Пока женщины знакомились и здоровались с Матерью, Н-До вспомнил о танцоре с ножами: вот такое бы с ним сделали без поединка? Если бы тот тип настоял на своем, если бы танцора продали насильно, если бы он попал в беду? Больную рабыню сделали бы, подумал Н-До - и содрогнулся. Жаль, что этого Хи не видит - перестал бы трепаться о том, чего не понимает.
Сложно сказать, о чем думал Второй, но по его хмурому лицу было ясно, что Семья Эу-Рэ ему совсем не нравится. Вероятно, Смотритель Эу-Рэ ухитрился заметить недовольство братьев, потому что радостно изрек:
- Юношам скучно с взрослыми, Господин Л-Та. Может, наши дети познакомятся между собой до пира?
Интересно, какие жабята рождаются у таких жаб, подумал Н-До - но статного юношу в длинном тёмно-синем кафтане, с мечом дома Эу-Рэ, никто не назвал бы жабёнком.
- Привет, - сказал он, глядя на Н-До с любопытством. - Я - Лян из Семьи Эу-Рэ, - и добавил после многозначительной паузы, с тенью какого-то неуловимого недобра, протягивая руку ладонью вперед, - я родился в тот же год, день и час, что и ты.
Новость вышибла у Н-До дыхание. Что?! Три совпавших знака? Да это - ложь, это - чушь, и как он вообще посмел?! Они что, ополоумели все?! Н-До оглянулся, раздувая ноздри: Мать чуть хмурилась, Отец прищурился и имел тот не терпящий возражений, вид, который делал, желая без ссор настоять на своем. Чета Эу-Рэ благостно улыбалась.
- Пойдем разговаривать, - тихо, со сдерживаемой яростью в голосе, бросил Н-До. - Подальше отсюда.
- Да пожалуйста, - Лян чуть пожал плечами с самодовольной ухмылкой и пошёл прочь.
Н-До шёл за ним, обшаривая Ляна глазами. Походка и движения бойца - уже хорошо, подумал Н-До саркастически, только в кого бы? Волосы светлые, но тусклые. Черты лица правильные, оно могло бы быть очень приятным, если бы не это спесивое самодовольство - точно такое же, как у Смотрителя Эу-Рэ. Ни за что, подумал Н-До, вообще его близко не подпущу.
Лян остановился в выездном дворике рядом с конюшней. Вокруг никто не мелькал: вся челядь Эу-Рэ, очевидно, встречала гостей и заканчивала приготовления к развлечениям и пиру. Лян зацепил пальцы за тканый золотом пояс и вызывающе взглянул на Н-До:
- Не думал, что это будет неожиданностью для тебя.
- Ты же мне не написал, - Н-До, в ледяном бешенстве, даже не пытался быть вежливым. - С чего бы мне знать? Если кто-то и говорил мне, я не принял к сведению - это звучало слишком глупой шуткой.
- Я не люблю писать писем, - хмыкнул Лян. - И зачем обмениваться отпечатками ладони, если можно сравнить их при встрече? У тебя симпатичное лицо, аристократ, - и снова протянул руку интимным, приятельским, обещающим жестом.
Н-До сжал кулаки.
- Хочешь подраться? - рассмеялся Лян. - Я тоже нравлюсь тебе?
"Ди, прости!" - подумал Н-До, облизал губы и сказал, растягивая слова:
- Да, ты мне нравишься... Тебя ведь уже предупреждали, что мне нравится убивать? Я убил двоих, знаешь ли. Один из них был Официальным Партнёром, у нас совпадали все пять знаков. Жаль, что с тобой, в лучшем случае, будут четыре...
- Это ещё почему? - Лян удивился, он выглядел обескураженным.
- Ах, тебе тоже не всё сказали? - рассмеялся Н-До, которого понесло. - Не может быть пяти, даже если совпадут ладони. Пятый знак - происхождение, видишь ли.
- Я аристократ, - Ляна задело, его глаза сузились в щели и щека дернулась.
- Ага. Внук помещика, сын Всегда-Господина и рабыни, - бросил Н-До, демонстративно поправляя воротник, вытканный древним родовым узором. - А я - Князь, рождённый у Официальных Партнёров, после поединка. Ты можешь это сравнивать?
- Бывают годы, когда вы едите кашу зимой и летом - за всех своих благорождённых предков, - огрызнулся Лян. Теперь он сжал кулаки. - Накидка твоей матери принадлежала её матери, верно?
- Наши матери почти ровесницы, - усмехнулся Н-До, - а моя выглядит дочерью твоей.
Лян в ярости схватился за эфес - и Н-До расхохотался.
- Какой ты нетерпеливый, летний рассвет! Хочешь сразиться со мной по-настоящему прямо сейчас? И не боишься, что я тебя убью, Дитя? Мне нравится убивать, мой стиль - "Укус Паука", а твой?
- Нищий сноб, - процедил Лян сквозь зубы, едва взяв себя в руки. - Да я бы сделал тебе честь, взяв тебя в дом! Станешь моей женой - будешь хоть иногда досыта есть и носить не обноски, а свой собственный костюм!
- Когда ты переживешь метаморфозу - если ты её переживешь - тебе придется отвыкать от роскоши, - рассмеялся Н-До. У него резко исправилось настроение. - А вообще - это только слова. Не забывай, ты-то - не Всегда-Господин. Если меня принудят к поединку, я просто убью тебя - и всё. Я предупреждаю честно.
Лян отвел глаза. В его позе, в напряженных плечах, в пальцах, стиснувших эфес так, что побелели костяшки, Н-До прочел злость и страх - злость, прячущую страх - и тут же почувствовал к Ляну презрение, граничащее с тошнотой.
- Я вернусь к своим родителям, - сказал он, чувствуя досаду от необходимости стоять рядом с Ляном.
- Нам надо вернуться вместе, - сказал Лян, не глядя на него. - Иначе взрослые будут недовольны.
Н-До безразлично пожал плечами, и они вернулись с заднего двора в сад, где под кустами чан-чи, пурпурными, багряными и оранжевыми, как столбы осеннего пламени, уже накрывали на плотных двойных циновках из расщепленного тростника угощение для пира. Юноши шли рядом, но только очень ненаблюдательный человек мог решить, что они вместе, вдвоем или что-нибудь в этом роде.