Метнулся в подворотню, прижался к стене. Опекун, приметно потряхивая манжетами, прошел мимо Рету, не различив мальчишки в темной нише. Не один прошел, в компании. За ним шагали длинный и толстый. Длинный чеканил шаг, а толстый двигался вразвалочку. Если опекун манжетами затряс – значит удумал чего-то, знак верный.
Рету не утерпел, вернулся вслед за ними обратно во внутренний двор. Держась в тени стен, покрытых разросшимся плющом, постарался подобраться поближе.
Опекун остановился у колодца.
– Вот здесь, господа, будет удобно, – заискивающе произнес он. – Я вас долго не задержу.
– А вам, милейший, это и не удастся, даже если бы хотели, – ласково объяснил опекуну толстяк.
Он осмотрел двор. Полой бархатного плаща обмахнул скамью у колодца и почтительно пригласил:
– Садитесь, господин мой!
Длинный сел. И словно превратился в изваяние.
– Мы все во внимании, – ухмыльнулся толстяк.
Опекун засуетился. Сесть на скамью рядом с длинным он не рискнул, стоять посреди освещенного луной дворика почему-то побоялся, поэтому отступил в тень, протянувшуюся от стены дома. И уже оттуда, из тени, начал:
– Господа, у меня к вам предложение, которое вас, несомненно, заинтересует.
– Даже так? – взмахнул плащом толстяк и почтительно спросил высокого: – Вам интересно, мой господин? Мне – нет!
Изваяние осталось неподвижным.
– Не торопитесь, господа! – взвыл опекун. – Дело в том, что я знаю, кто вы.
– Вот уж интересная новость! – хмыкнул толстяк. – Представьте себе, я тоже знаю, кто я. Неожиданно, правда? Мы-то знаем, кто мы. А вот кто вы, сударь?
– Я – имперский дворянин, и этим все сказано! – запетушился было опекун, но сник. – Я знаю, господа, что вы из Легионов Проклятых. Я это понял сразу, как только вас увидел! Я же не местная голь, я воспитан в столице.
– И что? – равнодушно отозвался толстяк. – Ради этого вы нас из трактира вызвали? Чтобы поведать нам о своем блестящем воспитании?
– Не только, господа, не только! Я долго думал и хочу признаться…
– Не признавайтесь даже под пыткой, – ехидно посоветовал толстяк.
– Нет, я хочу признаться! – заклинило опекуна. – Я хочу вступить в Легионы Проклятых!
Вот этого парочка точно не ожидала. Длинный и толстый переглянулись.
Опекун обрадовался, что его слова произвели впечатление:
– Да, да, я хочу вступить в Легионы Проклятых, я хочу стать последователем культа и носить козлиный череп вместо шлема! Я хочу влиться в ваши ряды! Я знаю, что вступление в последователи должно сопровождаться жертвой! Я воспитываю одного мальчика, он сирота, его никто не хватится. Возьмите его в жертву и примите меня в Легион!
Слушая страстную речь опекуна, Рету порадовался, что на чердаке спит не он, а соломенное чучело. Возьмите его в жертву, ага, прямо сейчас. Гадина!
В лунном свете было хорошо видно, как сморщился толстяк.
– Ради этой чуши вы посмели отвлечь двух благородных господ от развлечений? – рыкнул он. – Тут вам что, вербовочный пункт всякого дерьма? А я, по-вашему, кто? Пожиратель беззащитных сироток, которых никто не хватится? Так, значит, воспринимают меня столичные имперские рыцари? Меня, советника Адского герцога?
Щеки его гневно затряслись, и толстяк стал раздуваться прямо на глазах. Он рос, рос – и вдруг обернулся. Громадный дракон, весь в костяных венцах, с великолепным гребнем, с хвостом, увенчанным булавой, сидел около колодца.
Рету было плохо видно, но, похоже, опекун слегка обмочился от страху.
Дракон изогнул длиннющую шею, навис над присевшим от ужаса опекуном. Взял его, как мамаша-собака кутенка, за шиворот, точнее, за кружевной воротник, приподнял и поставил прямо перед собой, на освещенный луной пятачок. Теперь стало видно, что бархатные штаны у имперского рыцаря и правда мокрые.
Ноги у опекуна подогнулись, и он, испуганно икая, сел на плиты.
Дракон снова навис над ним, широко раскрыл пасть, точно собираясь надеться на голову, как ночной колпак.
Мгновение помедлив, дракон почти ласково хыкнул: пламя нежно окутало макушку опекуна, охватило его ухоженные локоны, мерзко запахло паленой шерстью.
Больше ничего не пострадало: ни воротник тончайших кружев, ни плечи, ни грудь. Но вот вместо холеной гривы на голове красовалась обугленная плешь.
Тихонько воя, опекун обхватил голову руками, прикрыл плешь пышными манжетами. Его трясло. Повалившись набок, он скрючился на плитах двора в позе младенца.
Длинный встал и тоже принял свой обычный облик. Дернул лапой – чиркнувшие по камню когти высекли сноп искр.
Дракон почтительно опустил крыло, и Адский герцог взошел по нему на драконью спину. Туда, где костяные выросты сплетались во что-то похожее на трон, сделанный из клинков.
Усевшись на спине дракона, Адский герцог глухо сказал:
– Пора, – и глаза его замерцали тлеющими углями.
Дракон резко махнул хвостом. Костяная палица отшвырнула на стену сжавшегося опекуна. Расчистив место, дракон встал посреди дворика, расправил крылья и прянул в небо, унося ощетинившийся клинками трон с рогатым седоком.
Чтобы оставить позади не только городок, но и остров, дракону понадобилось не больше трех взмахов чудовищными крылами.
Прижавшись к спинке трона в узком просвете между двумя выступами, упершись ногами в какой-то диковинный щиток, которыми был усеян драконий хребет, Рету сидел, крепко прижимая к себе дерюжку, и смотрел, как исчезает в призрачной ночной дали городок, остров, озеро…
Он и сам толком не помнил, как сообразил, что парочка сейчас улетит. И забрался на спину дракона, пользуясь тем, что с другой стороны по крылу величественно вышагивает Адский герцог. Юркнул за костяное кресло и притаился там тише мыши.
Потому что «Родину не выбирают, щенок!» – это опекун говорил, а у кузнеца Герберта была другая любимая присказка: «Жить захочешь – и не так раскорячишься!» Что тоже было правдой.
* * *А ранним утром над двориком с колодцем завис крылатый имперский пегас. С него прямо в окно спальни опекуна легко скользнул человек в добротной, но неброской одежде.
Опекун с головой, забинтованной в разорванную на длинные полосы простыню, лежал в болезненном забытьи. Его чувствительная натура не вынесла стольких потрясений, попутно в мокрых штанах он замерз и простудился, и лихорадка овладела его телом.
Занавеси балдахина были тщательно задернуты, чтобы больной болел в свое удовольствие.
Человек раздвинул бархатные полотнища и аккуратно всадил спящему длинный и узкий кинжал прямо в сердце, оборвав земной путь неудачливого щеголя.
Затем поднялся на чердак, намереваясь, согласно приказу, покончить и с воспитанником. Зарезать солому было труднее, хотя старая рубашка Рету оказалась безнадежно испорченной.
Человек, в гневе распинав соломенное ложе, задумался. Указания работодателя были четкими и ясными: убрать воспитанника, убрать воспитателя. Они – лишние.
Человек подозревал, что это было связано со смутой, возникшей в Империи, но свои подозрения держал при себе, потому что его совершенно не касалось, по каким причинам ему поручили несложное, но тем не менее требующее определенной сноровки дело.
Теперь же предстояло решить, как отчитываться о выполненной работе. Она ведь выполнена наполовину, как ни крути. Но, с другой стороны, кто будет проверять? А за наполовину выполненную работу и оплату срежут наполовину, если не меньше. Человек не работал за идеи, он работал за золотые. Это была не его вина, что воспитанник отсутствовал в постели. Это с воспитателя надо спрашивать, почему мальчишка в такой час шляется неизвестно где. Было бы заказанное лицо на месте – устранитель выполнил бы поручение, как всегда, образцово. Невыполнение, точнее, недовыполнение задания нанесет непоправимый вред его, устранителя, репутации. А этого допустить нельзя.
Порассуждав так и пришедши к ясному логическому выводу, что во всем виноват опекун, неприметный человек решил: задание выполнено целиком и полностью.
Он успокоился, раскидал сено по всему чердаку и поджег, особенно тщательно в укромных уголках под балками. Убедившись, что разгорается хорошо, спустился вниз, в спальню. Вскоре и там запылало.
Человек выскользнул из окна, легко перескочил с подоконника в седло крылатого коня. И покинул городок без всякого шума, ровно так же, как в нем появился.
Глава третья
Бездна Невендаара
Над ночным Невендааром стремительно несся дракон.
У Рету уши закладывало от тех виражей, что выделывал советник в драконьем облике. Костяные шипы спасали, не будь их, Рету давно бы кувыркнулся с драконьей спины и полетел над родной страной, махая дерюжкой вместо крыла.
А еще Рету порадовался, что в Невендааре терраморфинг процветает: когда внизу темная земля вспучилась рубцами и ожогами, хорошо различимыми ночью, даже младенец бы понял, что под ними территория, занятая Легионами Проклятых. Летели они строго на восток, в горы. Раньше здесь было чисто, эльфийские леса южнее росли. Теперь же получалось, прямо под боком у Империи очередной очаг проклятого Бетрезена, да забудется его имя, преспокойненько образовался. И опекун-то знал, раз собрался переметываться, как только в столице жареным запахло. Только напутал чего-то, видно, раз локоны ему опалили вместо принятия в ряды.
Делать все одно было нечего, и, сидя в укрытии на спине летящего дракона, Рету стал думать, как же мог опекун получить новости из столицы. И маг ведь тоже узнал.
Когда гарнизон убрали, в городке ни одного крылатого пегаса не осталось, откочевали вместе с имперскими рыцарями. А гонять на окраину каждый раз всадника на крылатом коне – накладно даже для Империи, казна-то пустая, иначе не поддержали бы дворяне этого племянника казненного предателя.
Кони – они большие, едят много, овес дорогой… А голуби – маленькие. Им этого овса не как лошади нужно, а совсем чуть-чуть. Вспомнил Рету, что голубиная почта в городке была! Правда, не столько в городке, сколько в монастыре. Там служки о голубях заботились, разводили их. И новости-то наверняка первыми получали. Потому что даже если во дворце восстание, в храме обычно тихо и мирно, церковь старается в стороне от смут держаться…
А маг в монастыре частый гость был – он монастырские книги лечил, червей из них выгонял, которые переплеты и пергамены грызли, с молью боролся. Ветхие страницы укреплял, рисунки заново раскрашивал, если старая краска осыпалась. Маг книги любил, делал это для монастыря безвозмездно, то есть даром. Вот его там и привечали.
А опекун в храме монастырском всегда свои грехи после попойки замаливал. Денежку жертвовал. Вроде как откупался от Всевышнего за все свои пакости.
Казалось бы, и малость совсем, сообразить, откуда в городке последние новости из столицы, – но так приятно Рету стало, что разобрался с этим, прямо на душе легко. Не совсем он, Рету, пропащий человек, есть голова на плечах! Не зря его мамушка Лаида всегда хвалила.
Пока он размышлял, костяной дракон поднялся выше: внизу пошли матерые горные хребты, снег на которых не тает и летом. Черные граниты, серые базальты… Ветер отполировывал скалы до зеркального блеска. Здесь не было жизни – один холод. Ночь уже перевалила на вторую половину, и свет луны тоже казался ледяным, безжизненным. Он делал черное еще чернее, а серое превращал в стальное, холодное. Снег в этом призрачном свете искрился, как, должно быть, искрятся толченые бриллианты.
Рету от неминуемого превращения в льдинку спасал тот жар, что шел и от герцога, и от преображенного советника: жар подземных глубин, адского пламени, пылающей лавы вулканов.
Перевалив через ощетинившийся скалами хребет, дракон начал закладывать круг над высокогорным плато. Этот относительно ровный пятачок в самом сердце вставшей на дыбы земли был полностью неприступен, почти отвесные стены плато обрывались в пропасти, дно которых не дано было увидеть никому.
На вершине гигантской горы, примыкавшей к северной оконечности пятачка, бывали лишь звезды и ангелы. Облака устраивались на отдых куда ниже.
В самом центре плато зиял огненный провал, проход в самые недра земли. Именно туда, сложив крылья, спикировал с ночного, усеянного колючими звездами неба дракон с костяным троном на спине.
Ворвавшись на безумной скорости в подземелье, спиралью уходящее вглубь, к корням гор, дракон понесся по извивам. У-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у… низко гудел воздух в подземных коридорах. Рету не мог видеть, что там впереди, но он замечал испуганно вжавшихся в стенки обитателей подземелья, что крылатых, что бескрылых.
Чем ниже они спускались, тем светлее становилось: подземное пламя бушевало в расщелинах и пропастях подгорных пустот. Из этого пламени выступали причудливые столбы, мостики и арки. Беседки и площадки застыли на таких тонких основаниях, что казалось, они парят над пламенем, жадно лижущем их подножия.
Дракон, не снижая скорости, летел над подземным огненным морем. По расчетам Рету (который верил, что помнит, где сейчас север, а где юг), двигались они на юго-восток.
Огненное море закончилось, снова пошли тоннели и подземелья преисподней. Дракон-советник наконец-то немного угомонился. Может, устал, а может, уже добрались куда надо.
Последнее-то и пугало Рету больше всего.
Наконец они влетели в огромный пустой зал. Черные колонны подпирали его свод, черные и багровые плиты были выложены на полу затейливым узором.
Дракон распахнул крылья во всю мощь, гася скорость, и неожиданно мягко приземлился в самом центре зала. Адский герцог неторопливо сошел по поданному к трону крылу.
Дракон стукнул хвостом оземь и оборотился в советника.
Рету в этот миг уже благополучно сидел за одной из колонн, прикрывшись дерюжкой для пущей конспирации. Величавость герцога и сейчас сыграла ему на руку, позволив выскользнуть из-за трона, спрыгнуть и спрятаться.
В зале ощутимо пахло серой. Видимо, это была прихожая Адского герцога.
Советник шумно вздохнул, повел плечами, разминая затекшее тело, и пробурчал:
– Нет, какой все же гад этот имперский дворянин! Такой отдых испортил!
– Ты в долгу не остался, – заметил герцог глухим басом.
Он махнул крылом и превратился в человека в плаще.
– У меня от рогов голова уже чешется, – признался он неожиданно. – Наверное, скоро опять сброшу.
– Сир, это была неудачная шутка, – тоже оборотился человеком советник. – Я имею в виду этого нахала. Когда меня обдуло ветром над горами, я понял, что сглупил. Надо было его в жертву принести. Тогда бы он с полным правом мог бы вступить в Орды Нежити, был бы там почетным зомби. Наверное, я так и сделаю.
Раздался громкий топот, гомон и лай.
В мгновение ока оба демона приняли обычный облик.
В зал вошел красавец в ранге Адского герцога, такой же рогатый и крылатый, только алые разводы на его броне мерцали ярче.
За ним скользила, скромно потупив глаза, ведьма, укутанная в длинный плащ. А прислуга пыталась удержать на туго натянутых цепях Адских гончих, оглашающих все подземелье лаем и воем.
При виде хозяина зала они резко смолкли.
– Мне тут доложили, что вы прилетели с треском и блеском! – хлопнул дружески по плечу один Адский герцог другого.
Показалось ли Рету или правда так было, но хозяин слегка поморщился.
– Пришлось вернуться раньше, чем рассчитывали, – сухо ответил он.
– Ашкаэль передал, что Бетрезен передумал, велено только завтра собраться, – сообщил гость. – Я решил, что есть время Дикой Охотой поразвлечься. А то совсем засиделся. Присоединишься?
– Не могу, – отказался хозяин зала. – Крыло еще не зажило.
Герцог-охотник махнул с досады огненным хлыстом.
– Жаль! Хотя мог бы и сам, конечно, сообразить, раз ты у нас в последнее время только на советнике и летаешь.
Он поскреб мраморную плиту когтями. Плита не поддалась. Адский герцог от души щелкнул по ней хлыстом и с надеждой спросил:
– А может, на советнике поедешь? Одному не так весело гон вести.