Айре стало понятно, что рассчитывать на то, что он станет ее слугой, не приходится.
«По-моему, ты потеряла свой дар, — сухо сказал Голос. — Такое было и с твоим прадедом. Дважды — один раз на полгода и второй — на одиннадцать лет».
— Мой прадед был героем Дегеррая, — сказала Айра, не обращая внимания на вытянувшееся лицо варвара. — И ты знаешь о том, что у него был такой же дар, как у меня, и о том, как он его терял. Я поняла, кто ты.
«Да?» — с сомнением отозвался Голос.
— Ты один из астральных служителей Владыки Дегеррая, — уверенно подтвердила Айра. — Многие считают, что Дегеррай погиб, но я в это не верю. Вы, его незримые слуги, должны подготовить наш мир для его возвращения.
Варвар скукожился, глядя на Айру со страхом — видимо, он решил, что она сошла с ума, раз уж говорит с кем-то незримым, или же вызвала демона, невидимого Агхыру.
«Точно! — подтвердил тем временем Голос. — Именно так все и есть. И мне не нравится, что ты потеряла свой дар. Извлеки из памяти то, как это происходило — там, в мешке».
— Мне было страшно и неприятно, мне казалось, что вскоре я потеряю руки, глаза и язык, и меня будут за деньги показывать на улицах и площадях, — вспомнила Айра. — Это казалось невыносимым. Я пыталась сделать хоть что-то, но ничего не получалось, и так раз за разом. Во рту у меня торчал кляп, на голове отдельный мешок, руки стянуты веревкой за спиной, и еще я была в толстом кожаном мешке, много раз обвязанном по кругу. Меня везли перекинутой через лошадь, и когда я пыталась освободиться, били… Унизительным способом.
— Эй, так всегда делают с ведьмами, — оправдываясь, заявил варвар.
«Потрясение беспомощности, — грустно пояснил Голос. — Есть шанс, что убив того, кто сделал это с тобой, ты станешь прежней».
Айра отошла в сторону, вынула из мертвого черта трезубец, брошенный ее рукой, затем вернулась к варвару.
— Эй, ты чего, — удивился Агхыр. — Я ранен и не опасен для тебя. Не надо меня убивать!
Бывшая королева Дораса подошла к нему и задумалась — она не привыкла дарить смерть своими руками. Она отрубила Дайруту руки — после того, как ее так долго убеждал в необходимости этого Голос. Да и она сама не оставила тогда себе выбора, взяв в руки топор и встав над безумным и больным ханом.
Но в смерти этого глупого варвара не было необходимости.
Ее дар, ценность которого так часто подчеркивал незримый советник, на самом деле не казался ей таким уж необходимым.
Она обошла варвара сзади так, чтобы он не мог повернуться к ней, — его нога все еще была зажата телом лошади.
— Эй, эй, эй, — нервно повторял Агхыр. — Эй, не надо, эй, эй!
Айра вернулась, вновь вставая перед Агхыром, — она приняла решение не убивать его и сейчас думала скорее о том, стоит ли ей освобождать воина. Но в тот момент, когда она собралась сказать о своих мыслях, варвар приподнялся на правом локте и резко выкинул вперед левую руку.
В груди у Айры появилась рукоятка кинжала, украшенная кусками горного хрусталя.
Боль была жуткой; на короткое мгновение Айра почувствовала головокружение, но тут же оно прошло, и она уже безо всяких сомнений воткнула трезубец в грудь варвару. Левый из трех зубьев сломался о металлическую пластину, однако остальные два вошли глубоко в тело.
Агхыр еще хрипел, когда Айра решительно зашагала прочь, в ту сторону, откуда они не так давно приехали.
* * *
Бегемант очнулся после очередного приступа.
Тело ломило, по пальцам бегали лиловые огоньки — остатки так и не брошенных заклинаний, перед глазами прыгали разноцветные круги. Он висел на отвесной скале, прикованный к ней цепями, толстыми, точно огромные змеи, и внизу стоял Демоз.
— Ты предал Хаос, — торжественно молвил демон. — Ты предал себя, предал меня, предал суть нашего существования. До соприкосновения Осколков осталось слишком мало времени. Вернись, заверши свое дело!
— Что знаешь ты о моем деле? — громогласно поинтересовался Бегемант, вырывая цепи из скал вместе с кусками камня. — Что знаешь ты о Хаосе? О мире? Как можешь ты судить меня? Ты понимаешь, что все здесь держится на моей воле? И если меня уничтожат — Хаос или же маги этого мира, то вы отправитесь обратно в преисподнюю?
Он знал, что Демоз прав во всем, как бывал прав всегда, когда давал себе труд высказаться. Демоз обладал рассудком и чутьем, выходящими за рамки обычного демонического, он мог бы стать прекрасным дьяволом.
Но против воли Хаоса не попрешь — и он оставался тем, кем был.
Миры стремились друг к другу, неизбежно шли к столкновению.
Если бы Бегемант нашел время и силы заняться делом всерьез, он бы смог воссоединить Осколки так, чтобы их было после этого легко уничтожить, чтобы выжило не так много разумных существ.
Но он оставил все на откуп демонам, которые работали не покладая рук, делали все возможное — многие уже отправились вперед, появляясь на куске тверди, на который готовилось нападение, и сея там панику, приготовляя приход Хаоса, великого и победоносного.
Демоз с помощниками смог направить мертвый Осколок, где они находились, в сторону мира Дегеррая. Но чтобы не промахнуться, чтобы не пройти в последний момент мимо, им пришлось сильно уменьшить скорость, и теперь столкновение будет мягким, таким, каким бы его сделал тот же маг, если бы он решил напасть на чужой мир.
Самые опытные демоны сводили с ума обитателей чужого Осколка.
Но никто не мог действовать так, как Бегемант — тонко, на чистом соблазне, чтобы человек или орк, гном или людоед сам раз за разом взывал к своему совратителю, требуя помощи и совета.
А дьявол уже и не знал, чего он хочет — Хаос атаковал его изнутри все чаще, все сильнее, пытаясь вырвать то человеческое, что проникло в суть его отпрыска, но Бегеманта было уже не исправить.
И он все чаще думал, что надо полностью отказаться от Хаоса, а затем начать собирать Осколки под своей властью. Пока это выглядело не более чем настроением, смутным желанием, которое не воплотилось в каких-то поступках.
Бегемант прикрыл глаза и легко вышел в Астрал, чтобы понять — сколько времени остается до столкновения.
Он поразился, окунувшись в буйство кипящих энергий.
Два мира, два клубка, два переплетения многомерных реальностей, какие никогда не воспримет смертный. Один — полный красок и яркий, с городами, замками и астральными духами, и второй — меньше в несколько раз, серый с черным, похожий на кусок пустой породы.
И они сближались, плыли в свете подлого божества, взявшего на себя роль солнца. Первый двигался прямо и равномерно, не отклоняясь от обычного курса, второй замедлялся. И до того момента, когда они соприкоснутся, оставалось совсем немного.
Бегемант мог взять на себя руководство, подправить траектории, сделать все это более зрелищным. Но он все чаще выбирал роль зрителя, не в силах понять, чего именно ему хочется. Он отказывался от места на сцене ради того, чтобы иметь возможность освистать актеров или восхититься их игрой.
И сейчас он был восхищен и заворожен.
Демоз сделал все правильно — насколько мог. Осколки приближались друг к другу.
Дайрут
Поздним вечером, когда уже стемнело, шагавший Дайрут наткнулся на заночевавших в лощинке троих бродяг. Наскоро обыскав чужака, нищие потеряли интерес к нему и даже не особо настаивали, чтобы он убрался подальше от аккуратного костерка, сложенного из сухих, не дающих дыма дров.
На следующее утро они попытались избавиться от прибившегося к ним безрукого калеки, но на этот раз Дайрут показал норов — первому из бродяг, что полез с кулаками, он дал коленом в пах, второму чуть не выбил гнилые зубы культей.
— Я пойду с вами, — заявил он.
Бродяги поворчали, но спорить не стали — привыкшие к тому, что ими все помыкают, они смирились с новым спутником.
Двое нищих, Лито и Тамура, были старыми, еще имперской закалки бродягами, знающими все тропы, постоялые дворы и лесные логова. Третий, казавшийся Дайруту смутно знакомым, прибился к ним сравнительно недавно и происходил из Вольных Городов — длинный, худой и заикающийся, отзывался на имя Агний и знал полтора десятка языков.
Шли они в сторону Жако.
Бывшая столица Империи и сейчас еще оставалась одним из самых богатых и красивых городов мира. Понятное дело, это не значило, что в ней все было хорошо, просто в других местах дела обстояли еще хуже.
— Там, в столице-то, перебили всех взрослых-то, — рассказывал Лито. — Года два назад, а может, четыре. Только наши-то, нищие-то, и остались. Ну, еще жрецов-то малость выжила, они, как крысы-то, всегда уцелеют-то. Часть кочевников-то и не ушла, еще рабов-то понагнали, а потом, откуда ни возьмись, и местные-то образовались, будто и не всех вырезали-то!
Дайрут лучше других знал об этом — город, стоящий на пересечении десятка дорог, да еще на холме и рядом с широкой рекой Гаро, не будет долго пустовать.
Старые и большие города всегда славились тем, что меняли людей под себя, это еще Айн прочитал в большой книге. Так что пройдет лет десять, пятнадцать — и уже никто не вспомнит о резне, а у всякого дома, у каждого чердака, последнего подвала и самой темной подворотни появятся свои хозяева. И ни одного клочка земли внутри старой крепостной стены, не говоря уже о Цитадели, не останется незанятым.
Путешествуя с нищими, Дайрут с удивлением обнаружил, что его ноги стали гораздо сильнее, чем раньше. Зрение тоже обострилось, равно как и нюх — теперь он мог по запаху определить, где и насколько далеко находятся люди.
Он чувствовал дым очагов и почти неуловимый аромат готовящегося в котелках варваров супа. Он чувствовал по дрожи земли, когда приближались невидимые еще всадники — и даже понимал, когда они должны проехать мимо, а когда несутся прямо к ним.
Спутники, поначалу ворчавшие и ругавшиеся на новичка, признали его таланты и без особого сожаления делились с ним пищей — впрочем, почти всегда скудной и не очень аппетитной.
— А я вот хочу на край мира добрести, хоть год идти, — признался как-то Тамура. — Говорят, там самые сисястые бабы, и мужиков у них мало, да и те с мелкими удами.
— Ближайший к нам край м-мира находится за м-морем, — занудно ответил Агний. — И это — цепь скал, не п-приспособленных для ж-жизни. На другом крае живут варвары, и их женщины сильны и сварливы. А с последней с-стороны ядовитая п-пустыня, в которой ж-живут только г-гарпии, а рядом с ними болота с л-людоящерами.
— Сволочь ты, — обиделся Тамура. — Насыплю тебе колючек ночью в постель, попомнишь ты своих людоящеров!
Агний удивленно посмотрел на приятеля.
Дайрут видел, что при необходимости сможет управлять этой троицей как захочет, и руки ему не понадобятся. Все трое были безвольными увальнями, в чем-то подлыми, в чем-то наивными, но любой из них выглядел во много раз глупее прошлых его противников.
Как это жутко ни выглядело, но он понемногу выучился жить без рук — держать разные предметы обрубками, даже спускать с их помощью штаны, когда приспичит, и делать прочие необходимые вещи.
Но кое-что продолжало терзать Дайрута: жгучая память о резне в императорском дворце, а также невозможность нормально умыться и побриться.
Еще доставали вши, перебравшиеся к нему от нищих, но на них он почти не обращал внимания. Зато на небо обращать внимание приходилось — там, где раньше полыхала алая звезда, появился крошечный диск, и он понемногу рос, и каждый день представал разным, то полным, то словно разрубленным пополам, а то крохотным серпиком.
Как все это объяснить, Дайрут не знал.
Бродяги шагали неспешно — путь, который всадник на хорошем коне, останавливаясь каждую ночь, проехал бы за несколько дней, нищие окольными дорогами одолели за месяц.
Время от времени им встречались следы нападения демонов, бесов и чертей.
В деревне Жижа они полюбовались на сожжение колдуна — здесь умудрились даже подзаработать на том, что сняли обугленные останки со столба и закопали их подальше от деревни. Колдуна обвинили в вызове двух демонов, напавших на баб у реки, троих покалечивших, остальных распугавших прежде, чем мужики с дрекольем отогнали тварей.
По рассказам Дайрут понял, что это были не демоны, а бесы, а по выставленным на всеобщее обозрение вещам несчастного «колдуна» догадался, что тот — немного цирюльник, немного знахарь, и уж точно не маг, способный обратиться к Хаосу.
Ничего говорить он, конечно же, не стал, тем более что, кроме всего прочего, в мешке «чародея» обнаружилась маленькая глиняная монетка, по которой узнавали друг друга лазутчики Орды.
Люди везде были хмурыми и злыми, нищие жаловались, что теперь даже обычной весенней работы не найти — хотя раньше всегда можно было помочь вспахать поле или обновить после зимы крышу и за это получить какой-никакой, а горячий ужин и место в соломе амбара на ночь.
Теперь же, подходя к деревне, нищие заранее махали руками, показывая, что оружия у них нет, — иначе вместо приветствия могли получить стрелу. Когда маленький отряд сталкивался с людьми или заходил в селение, Дайрут молчал, предоставляя вести речи спутникам.
Возможно, еще и поэтому он теперь видел очень многое — и то, что люди перестали доверять не только чужим, но и своим, и то, сколько вокруг больных и увечных, и то, что мужики прекратили ровнять бороды и стричься «под горшок» даже к праздникам.
Женщины все еще следили за собой — но и это теперь казалось каким-то не важным.
Нищие старались обходить крупные тракты стороной, а в большие деревни даже не пытались заглянуть, чтобы не столкнуться там с нукерами или с отрядами местных ополченцев.
Но совсем избежать подобных встреч оказалось невозможным.
Каждый раз, натыкаясь на вооруженных людей, Лито и Тамура прикидывались юродивыми — полусумасшедшими, а Дайрут и Агний по мере сил подыгрывали спутникам. Первый выставлял напоказ страшное увечье, второй начинал нести умные бредни, непонятные простым людям.
И каждый раз, перетряхнув мешки и не найдя там ничего интересного, бандиты или воины их отпускали. Иногда при этом давали Агнию несколько зуботычин — своими мудрствованиями он почти всегда вызывал раздражение.
Так бывало и тогда, когда на пути вставали лесные грабители, и тогда, когда встречались небольшие отряды ордынцев. И даже тогда, когда выходили из леса суровые ополченцы из крестьян, требовавшие поклясться Светлым Владыкой, что никто не задумал против них зла.
Однажды ночью Дайрут услышал странные шорохи, вскочил и разбудил товарищей. Те, хотя и не поняли, что происходит, спорить не стали и побрели за ним прочь, ругаясь и почесываясь. А потом с поросшего колючим кустарником холма наблюдали, как скелеты лезут из земли там, где находился старый, давно заброшенный и ставший полем погост.
Как в свете звезд высовываются из земли костяки орков и гоблинов, как почти бесшумно, с тихим перестуком плетутся они к тому месту, где недавно спали четверо путешественников, и как потом их поглощает обратно земля.
— Говорят, конец света-то скоро, — стуча зубами, произнес Лито. — Совсем плохо-то будет!
— Верующие во Владыку Дегеррая и Светлого Владыку спасутся, — уверил его Тамура. — Остальные сдохнут, а наши спасутся!
— С-светлый Влад-дыка — не б-бог, а с-с-светило, — заявил Агний. — Т-то есть и б-бог, и с-с-солнце. А Дег-г-герай был когда-то м-магом пр-р-ростым.
— И что? Выхода-то нету, получается? — поинтересовался Лито. — Я к ручью, подштанники поменяю. Кто со мной?
Его спутники были такими наивными и простодушными, в них так мало было злости и ненависти, что Дайрут рядом с ними чувствовал себя спокойно. Его не отпускали видения, в которых отец убивает дворцовую челядь, но, несмотря на это, путешествие казалось совсем не тем адом, который он себе представлял.
К еде и ночлегу Дайрут относился спокойно — главное, чтобы было можно хоть что-то съесть и хоть где-то прикорнуть, а окажется это мясо или сухари, мягкая перина или пара охапок сена, его интересовало не сильно. В то же время он всегда старался окружить себя людьми, которым можно доверять, или хотя бы теми, чьи действия удается предугадать.
Однако с момента, когда он вместе с Киром ушел из Цитадели в Жако, он ни разу не жил среди тех, с кем ему было спокойно.