— Наверно, это грустно.
Светлые глаза нирца на миг опустились.
— Вы сочтете это странным, но мне было грустнее, когда однажды я увидел, как какая-то команда провожает живого. Довольно много Приливов назад, я был юн, но все еще помню. Он уходил, а они стояли и смотрели.
Дуан похолодел и сжал пальцы на ножке кубка, но о’Конооарр вряд ли заметил. Мысли его были дальше.
— Розинда сказала, я отвратительный собеседник. Не велела говорить с ней о пиратах. Ее это раздражает.
— Ожидаемо для девушки. — Дуан посмотрел на принца в упор и, поколебавшись, добавил: — я не девушка, но все же надеюсь, вы сможете более не говорить о них и со мной тоже.
О’Конооарр кивнул и улыбнулся, но светлый взгляд остался пронизывающим. Хм… Определенно, в приятной, по-юношески хрупкой внешности нирца была не вяжущаяся с остальными черта. Глаза. Глаза человека из холодной, очень холодной и едва ли безопасной страны, отравленной лесом и не просто так любимой пиратами. Не из-за глаз ли к нему так странно относится Ро?..
Ответ прозвучал равнодушно, покорно и церемонно:
— Как пожелаете. Могу узнать, почему?
«Потому что я не говорю с чужаками о семье. Это — моё. А ты — чужак». Но Дуан дружелюбно, обаятельно улыбнулся и слегка пожал плечами.
— Несколько несветская тема для страны, в которой с пиратами разговор один.
И, глядя принцу Арро в лицо, Дуан изобразил, будто затягивает на своей шее петлю.
* * *— Он нравится ей, Дуан. Я уверена, что этот принц ей нравится.
Дарина говорила, валяясь на широкой монаршей кровати и тиская вырывающегося Плинга. Визит с целью вернуть платье перерос в ужин, который нуц уплела с еще большей скоростью и жадностью, чем Розинда в первый праздничный вечер. Когда все восемь блюд с мясом, фруктами, хлебом и овощами опустели, Черный Боцман пожелала передохнуть и облюбовала пышную перину.
— Розинда не подпускает его, — пожаловался Дуан. — А остальных использует как заслоны.
Дарина низко рассмеялась и махнула в воздухе согнутой ногой.
— Мы, дамы, часто ведем себя именно так. Нам ведь интересно, что вы сделаете, чтобы получить свое.
Плинг возмущенно взвизгнул в поднятых кверху руках, и нуц приземлила его на подушку, после чего перевернулась на живот и тоскливо добавила:
— Хотя некоторые из вас не понимают ровным счетом никаких намеков, твой приятель из Совета, к примеру. А ведь я всячески показывала, что хотела бы поехать к нему домой. Знаешь, ужасно надоели наши парни из команды, они такие скучные. Я ведь всех их уже знаю-перезнаю. А тут… он такой умный… такой милый…
— Советник Кеварро — человек строгих нравов, — напомнил Дуан.
Золотые глаза Дарины по-кошачьи сощурились.
— Вообще-то он довольно подозрительный тип, если подумать. Почти ничего мне не рассказал о себе за весь вечер, все какие-то общие темы.
— Ты просто не умеешь спрашивать. Или слишком много болтаешь о себе.
Дарина села и скептично покосилась на Дуана.
— Да? И что же он рассказал тебе?
— Он бывший посол, родом из Нушиада, живет здесь не очень давно. Не любит громкие звуки, не женат, его дом в пригороде…
Дуан подумал и замолчал: больше он действительно не знал о Кеварро ничего. Впрочем, он практически не сомневался, что узнает по первому своему желанию. А вот Дарина сомневалась.
— В том-то и дело, мой недалекий капитан и не менее недалекий король. Есть такие создания, которые вроде бы не скрывают ничего, не увертываются от ответов, даже любят вопросы… но проходит много времени, больше, больше, а ты все так же ровным счетом ничего о них не знаешь. Они коварны и опасны.
— Да я сам стараюсь быть сейчас именно таким созданием. — Дуан хмыкнул.
Но Дарина, нисколько не успокоенная, хмуро покачала головой.
— Я серьезно, Дуан. Прочеши Совет частым гребешком. Мало ли, кого держал при себе твой отец.
Дуан вспомнил Габо ле Вьора и подумал, что в словах нуц есть смысл.
— А что касается Кеварро…
— Ты злишься, потому что он не захотел с тобой возлечь, — фыркнул Дуан, спихнув Плинга с наволочки. — Я помню. Ты всегда злишься в таких случаях, на Железного тоже злилась и, между прочим, злишься до сих пор.
Нуц кинула в него подушкой и грациозно, с достоинством встала.
— Мое дело — предупредить. Так или иначе, я сама все вызнаю о твоем дружке, рано или поздно. И возлягу — тоже! Железный останется единственной моей неудачей.
— Думаешь, после этого Кеварро на тебе сразу женится? — подколол Дуан. — И у тебя будет похожая кровать и выводок детишек?
Дарина сладко улыбнулась, оскалив клыки, и отчеканила:
— Мерзкий. Вонючий. Венценосный. Ублюдок. Жду тебя у дальних ворот, проводишь до костров.
С этими словами она тенью выскользнула в окно.
* * *Они брели сначала по набережной, потом по полоске диких пляжей. И везде-везде по левую руку маячили рыжие огоньки множества костров. Костров на голой солёной гальке, костров, подаренных ушедшим морем. Звучала музыка: где-то просто стучали на деревянных бочках, где-то ласкали пальцами струнные, где-то к этому добавлялись певучий свист костяных дудочек и зычный гул раковин. Дуан слушал. Ганнас впервые за долгое время не был отталкивающе чужим.
Дарина попрощалась там, где началась первая громада крутых скал. Ускользнула бесшумно, не сказав ни слова на просьбу: «Передай всем, что я скучаю». Просто сгинула, будто растаяла.
Дуан долго еще стоял меж огнями и каменной темнотой. Мир казался ему странным, разбитым надвое, и граница пролегла прямо под ногами.
Обернешься — услышишь голоса.
Шагнешь дальше — встретишь безмолвие.
А зажмуришься, перестанешь дышать — и окажешься в незримой точке творения, там, где все началось, началось, прежде чем люди узнали войну, любовь и сумасшествие.
Он вспомнил, как маленьким слушал легенды в Ночи Большого Отлива: это ведь время не только плясок, но и преданий. Некоторые он запомнил и впоследствии, на корабле, пересказывал маленьким юнгам, а порой и тем взрослым, кто был пьян и просто хотел что-нибудь послушать. Любимой у многих была как раз история о Сотворении. И Дуан знал: если прислушается, идя в замок, обязательно услышит, как кто-нибудь нашептывает ее своим детям, пригревшись у огня.
Ведь именно легенды связывают всех. Тех, у кого теплый дом, и тех, кто вечно скитается по дальним дорогам.
…И странствовал по миру Сила, безликий и многоликий, и творил воду и воздух, огонь и землю. Творил звезды и грозы, облака и бури, зверей и птиц. И стало ему одиноко в мире, заполненным чудесами, но лишенном глаз, что могли бы эти чудеса видеть, и рук, чтобы их преумножать. И сделал он людей, взяв морской соли, звездной пыли и рыбьей крови, смешав и погрузив в это побеги тростника, что звался «тан». И оставил людей на берегу моря, дабы сами выбрали себе дом. Испугались люди бушующих волн, не стали строить лодок, расселились по долинам и горам Шиин-Шата — первого континента. Второй же — континент с Бесконечной пустыней, которую Сила не придумал чем заполнить, — остался пока пустым.
…И жили средь людского рода две женщины, Парьяла и Джервэ, Светлоликая и Темноокая. И были они обе по-разному прекрасны, и понравились они Силе.
Принял он облик юноши и пришел к Парьяле, когда собирала она моллюсков у побережья. Сказал ей: «Хочу, чтобы ты стала моей». И был он так прекрасен, что Парьяла Светлоликая полюбила его. И народились от их любви дети-Боги — Лува, прекрасная как мать, и Милунг, и Дараккар, и Вира-Варра, и последним — Пал, покрытый белой шерстью и алоглазый.
Но не мог Сила забыть и Джервэ: узрел ее однажды в лесу, пускающей стрелу за стрелой, загоняющей с ручными барсами оленя. Сделав уже Парьялу своей, народив с ней детей, принял он облик прекрасного мужчины и, когда Джервэ отдыхала в лесу после охоты, пришел к ней. Сказал: «Хочу, чтобы ты стала моей». И был он так силен, что Джервэ Темноокая сказала: «Так попробуй взять меня» — и ударила его ножом. И сбежала, и погнался за ней Сила, и настиг в самой глубине чащи. И когда взял он ее там, истекая кровью от раны ее клинка, родилась богиня Камэш, Красная Птица с женским ликом. Следом же за ней — Дзэд и Равви, и Варац, черная как уголь.
Не знали Парьяла и Джервэ друг о друге, а как узнали — разозлились и вместе пришли к неверному супругу. И снова ударила его Джервэ ножом, и сделала это три раза. И родились от пролитой крови рыжая Моуд и лукавый Вистас, и всезнающая карлица Дио’Дио, а последним — Вудэн с щупальцами вместо ног. И умер Сила, и сожгли его обманутые супруги, и развеяли пепел — с тех пор летает Сила по миру, а Боги живут себе припеваючи и хранят мир.
* * *…По пути назад взор Дуана привлек особенно яркий костер, который казался выше прочих. Собравшаяся ряженая молодежь явно состояла из кузнецов, свинарок, ловцов лесных коней и прочей братии, не боявшейся тяжелой работы. Это угадывалось и по широким плечам юношей, и по ловкой живости девушек, взлетавших над пламенем почти по-птичьи, вскидывая руки. Здесь не было писарей, жрецов и счетоводов. Только сильные, только кровь с молоком и ветром. Дуан остановился, уже очень долго он не встречал Сэлту Большого Отлива на берегу и не видел этих игрищ.
Девушки, простоволосые и быстрые, то брались за руки и кружили, то прыгали — по двое, по трое, и высоко задирались цветастые юбки. Юноши смотрели, сидя неподвижно, потом вдруг раздвинулись, заговорили между собой и откуда-то из густой темноты выпустили еще одну свою. Точнее… Дуан лишь поначалу решил, что это своя идет к простолюдинкам. Он ошибся.
Принцессу Розинду приняли в круг без удивления, привычно, легко. Она тут же взялась за чьи-то руки и закружилась, и ее короткое платье летело, бесстыдно оголяя ноги. Девушки звонко засмеялись. Юноши запели.
Первой мыслью Дуана было немедленно подойти и забрать сестру, но тут же он осознал, насколько это неправильно. Розинда всегда убегала на празднества, сама говорила об этом. И было бы глупым лишать ее хоть одного ее «всегда» прямо сейчас, когда она еще не супруга, не невеста… и не королева. И Дуан остался на месте.
Юноши начали присоединяться к девушкам в безумных прыжках-плясках. Музыка стала громче, окрепла, ее подхватывали, казалось, по всей отмели. Шорох гальки под десятками босых ног дробно вторил ей. Да… в Сэлту Отлива боги не зря убирали с глаз долой дождливые ночи. Танцы смертных завораживали их так же, как и самих смертных. Танцы знаменовали творение мира, каждый его вздох и далекую, отсроченную погибель.
Из темноты вышел вдруг кто-то еще и остался в стороне от круга. Розинда заметила его и узнала, замерла, и звон удивленных голосов разнесся по воздуху. Дуан тоже узнал приблизившийся тонкий силуэт. Пошел следить за ней? Вот же дурак, она не потерпит.
Руки разомкнулись; толпа расступилась; поначалу, казалось, чтобы впустить. Но нет, юноши и девушки отходили дальше, и дальше, и еще дальше. Они все не сводили с вторгшегося к ним человека глаз, подсвеченных огнем. А еще они говорили. Кричали. Шептали. Всё разом, в каком-то подобии исступления, ритуала. Слов было не разобрать, но Дуану не составило труда вспомнить первое правило настоящих, родившихся среди простолюдинов Отливных Плясок.
Хочешь стать своим? Прыгай через костер.
Высокий, широкий костер до самого неба.
Прыгай, хрупкий принц из холодной страны.
Прыгай.
Может быть, не растаешь?
Дуан сделал шаг, но остановился, прекрасно зная: не успеет. Фигура Арро, разбежавшегося и толкнувшегося от гальки, скрылась в жадном, жарком пламени, под не меньше чем двумя дюжинами острых, насмешливых, оценивающих взглядов, под звуки криков, хлопков, топота и слова:
— Прыгай!
Этот прыжок тоже напоминал полет. Дуан прищурился, пытаясь хоть что-нибудь рассмотреть за рыже-синей искрящейся завесой. Но он лишь услышал особенно сильный перестук гальки, а потом — гул одобрительных голосов, мужских и женских.
Принц Королевства-На-Корнях справился, и его обступали со всех сторон. Дуан слабо усмехнулся, вспомнив еще одну славную традицию простолюдинов. Принят в круг, — выбирай себе подругу на эту ночь. Ни одна из свободных не может тебе отказать.
Ряженая толпа снова сомкнулась; теперь Розинду и Арро было уже не различить среди других. Дуан развернулся и неторопливо направился прочь. Весь путь до замка он действительно ловил у костров отголоски старых легенд.
И от этого ему становилось всё легче и всё спокойнее.
…Одно лишь Божество родилось не так и не тогда. Было то Божество — Домкано, владыка страстей. А появился он вот как.
…Когда сделал Сила людей, сутью их были тан — тонкие тростинки-позвоночники. И странно заколдовала тростинки звездная пыль: лишь встречал человек любовь, как тростинки тянулись друг к другу с неудержимой силой, и двое срастались в одно существо. Были у существа две ноги с направленными в разные стороны стопами, и два лица в одном черепе, и две руки. И не могли эти создания ходить, но было и не нужно: они начинали летать.
И нравилось это Силе, и видел он, как крепка любовь.
Но была беда: хоть и срастались любящие существа, а дальше-mo всякое могло грянуть. Могли они поссориться, и полюбить вдруг других, и заболеть, и умереть. И даже тогда не могли их тан разделиться. Случалось, сросшимися оставались те, кто более не любил друг друга, или же живой и мертвец. И понял Сила, что нужно бы людей пожалеть.
И исправил он волшебство, чтоб более люди не срастались, как бы ни любили друг друга. И взял Сила меч и пошел разбивать тех, кто уже сросся. И заходил он в каждый дом, и ударял сросшихся мечом, и распадались они на два человека, и бросались друг к другу. И льнули, и льнут до сих пор влюбленные, надеясь соединить тан. Но нет. Нет больше сросшихся созданий и не будет.
…А тогда ходил Сила по домам и все больше влюбленных рассекал оружием. И остался последний дом, и зашел туда Бог, и нашел двоих, что стали одним. Ударил их мечом раз. И второй. И вновь. Но сколько бы ни бил, не распадались эти двое. И пощадил он их, и дал им испить своей крови. И после последнего их сна повелел так, чтобы стали они божеством влюбленных и жаждущих. Так и появился Домкано. А поскольку дал ему Сила своей крови, Домкано — тоже его дитя. И, может быть, все влюбленные — дети Богов.
8
КРАСНЫЕ ЛИСЫ, СИНЕЕ НЕБО
— Хорошо ли вы спали сегодня, принц?
— Вполне.
Это был первый легкий намек, который Дуан Тайрэ позволил себе, когда две белые лошади скакали по широкой лесной тропе.
В Сатарру, седьмой день Отливной сэлты, утро наконец выдалось столь же ясным, сколь и ночь. Проснувшись и увидев это, Дуан сразу начал созывать охоту. Наспех собрали провизию, выпустили собак. Оседлали лошадей для желающих участвовать и запрягли кареты для тех, кто предпочитал просто наблюдать и дышать воздухом. Пока целая рота слуг занималась всем этим, пажи, бегая с этажа на этаж и из флигеля во флигель, будили гостей.
— В Роджусский лес! В Роджусский лес! — Этот зов без устали повторял витой старинный рожок.
Дуану было любопытно, сколько приглашенных мужчин и женщин терпеливо примут раннюю побудку и вылезут на заре из теплых постелей ради такого вот увеселения. Его ожидания оправдались: лишь около полутора дюжин графов, кхарров и принцев и дюжины женщин. Примерно треть всего этого славного общества пожелала ехать в каретах и любоваться видами. Принц Арро, конечно же, предпочел участие более прямое, как и принцесса Розинда, скакавшая теперь верхом впереди: в обществе двух юных баронесс, пяти пажей и шестерки рыжих гончих.
— Не… продрогли ночью?
Принц Арро, услышав новый вопрос, недоуменно глянул на Дуана.
— Всё было вполне славно.
— Не разбудили ли вас кострища?
— Совсем нет. Я спал очень крепко.
Дуан одобрительно хмыкнул. Он-то знал, что все три последних ночи принц уходил из Альра-Гана за принцессой к кострам и танцевал с ней. Днем она всё так же делала вид, будто его не существует. Наблюдать за этими двоими, то и дело бросавшими друг на друга взгляды украдкой с разных концов бальной залы, было крайне занятно. Про себя Дуан уже обдумывал поводы, по которым мог бы пригласить принца в гости снова. И снова. И еще раз, пока…