— Вы умеете удивлять, ваша светлость.
Дуан вздрогнул. А ведь почти не сомневался, что этот человек останется на месте, и он остался. Габо ле Вьор, похожий на сытого стервятника, сидел все в той же позе: со сложенными в замок пальцами, чуть сутулясь. Жидкая косичка волос была перекинута через плечо. Весь вид казался миролюбивым, но Дуан знал, что обманываться не стоит.
— Я лишь делаю то, что делает большинство. У большинства есть пираты. А вы… — Он пошел вдоль правой половины стола, постепенно приближаясь. — Недовольны моими планами? Недовольны тем, что я делаю с флотом?
Ле Вьор поднял на него глаза и мирно, но четко выговорил:
— Я не слишком доволен разве что тем, что вы делаете это сами. Ведь вы король, а подобной… мелочью, вроде покупки кораблей, должны заниматься соответствующие ведомства.
— А что же должен делать в таком случае король? — вкрадчиво уточнил Дуан.
Советник откликнулся незамедлительно:
— Сиять со своего трона. Величием, добротой и мудростью.
Не сдержавшись, Дуан снисходительно фыркнул.
— Всем этим невозможно сиять, ничего не делая. Даже мой отец не оставался в стороне.
Ответ ле Вьора прозвучал неожиданно тихо и скорбно:
— Ваш отец мог бы увидеть еще не меньше двадцати Приливов, и не хотелось бы, чтобы его судьба повторилась. Он надорвал себя, стараясь успеть везде. Вы идете по его стопам?
Дуан ощутил, как по телу бегут волны мелкой, неприятной дрожи. По привычке он даже попытался вспомнить, сколько у него с собой кинжалов и есть ли пистолет. Но советник теперь просто молчал и улыбался. Пальцы забарабанили по столу.
— Если бы не ваше последнее пояснение… — помедлив, заговорил Дуан, — я решил бы, что это угроза.
Глаза ле Вьора слегка расширились, брови приподнялись. Но на самом деле советник вряд ли был удивлен.
— О нет, что вы. Всего лишь дружеское предупреждение. Я глубоко уважаю вас, дорожу вашей жизнью и счастлив, что мне не пришлось сделать то, к чему подталкивал меня Совет, когда ваш отец, да хранит нас его сиятельный взор, уснул.
— И что же они вам предлагали? — ровно уточнил Дуан.
Впрочем, советник, кажется, уже пожалел о своих словах; желтое лицо будто бы даже слегка побледнело.
— Это уже не имеет никакого значения. Вы здесь, и я постараюсь сделать все, чтобы быть вам полезным, так же, как при вашем отце. И именно из уважения к его памяти и памяти его отца я хочу уже теперь вас кое о чем предостеречь.
— Что ж. — Дуан решил пока простить недомолвку и оперся на стол с самым любопытствующим видом. — Я слушаю.
Советник повернулся к окну, к безоблачному голубому небу, и надолго задержал взор там.
— Соколы — опасные птицы. Если их плохо кормить, они вырвут глаза хозяину. Но это не все. Они могут вырвать глаза хозяину, даже будучи сытыми, просто по прихоти. Вспомните вашего деда. — Произнеся последнее, ле Вьор опять в упор уставился на Дуана. Тот кивнул.
— Я… помню.
Он врал: о деде Овеге ему не рассказывали почти ничего, лишь, что тот погиб в начале войн с нуц. Деда упоминал и Ноллак, на балу, но до хроник Дуан добраться не успел, дел нашлось слишком много. Видимо, это было недальновидно: глаза советника блеснули неприкрыто насмешливым торжеством. Там читалось: «Ничего ты не знаешь, и я это вижу», впрочем, очень быстро выражение стерлось. Ле Вьор поднялся, оправил одежду — старый сине-серый китель Альраилльской Пехоты — и широко, любезно улыбнулся.
— Вот и славно. Будьте осторожнее. А мне пора идти, я хотел бы посмотреть на новые корабли.
— Посмотрите, — тщательно изображая ответное благодушие, откликнулся Дуан. — Думаю, они вас впечатлят.
Советник поклонился.
— Должен отметить, вы искусно умеете убеждать, раз получили их так скоро. Сагибы не особенно падки на уговоры и неохотно делятся тайнами. Их все еще гложет обида предков, обида за то, что пришлось покинуть дом.
Похожую похвалу Дуан услышал уже второй раз за день, и теперь она его не обрадовала. Тем не менее он ответил улыбкой и коротким пояснением:
— Современному королю недостаточно просто сиять.
Насмешку явно поняли, но отношения к ней не показали никак.
— Что ж, может быть. Всего доброго, ваша светлость.
Когда советник открыл дверь, чтобы выйти, под его рукой проскользнул маленький пухлый паж в куцем, не ниже коленок, плащике. Кудрявый мальчик подбежал к Дуану, протянул записку и умчался еще до того, как стихли шаги ле Вьора. Король Альра’Иллы склонился к листу и нашел одну короткую строчку.
«Жду тебя на сладкое».
Королева-бабушка звала его к себе. Все еще прокручивая в голове воспоминания о странном разговоре, Дуан направился в Старую Башню.
* * *Не слишком высокое, но крепкое, поросшее ползучими цветами здание было крайним из замковых жилых построек. Часть окон выходила на море; здесь даже пахло по-особенному солоно и терпко, и этот запах успокаивал. Дули ветры. Шумел прибой. И не звучало почти никаких голосов.
Первое, что король Альра’Иллы сделал уже на крыльце жилища ее светлости, маары Каниллы ле Спада, — споткнулся о серую кошку, слившуюся из-за цвета шерсти с каменной ступенькой. На истошный вопль кошки и сдержанное ругательство Дуана открылись створки широких дверей, и старая камеристка в очень высоком, закрученном рогаликом парике предложила войти.
Дуана провели сначала через несколько кругов винтовой лестницы, потом — сквозь ряд совершенно одинаковых, уставленных резной мебелью покоев. Всюду, как и на стенах снаружи, были цветы, то живые, то искусственные. Со стен смотрело множество портретов Бодрствующих Предков и еще каких-то незнакомых людей. На креслах в некоторых из комнат спали или просто лежали кошки, поднимавшие на звук шагов свои остроухие головы. Дуану казалось, что взгляд зеленых, желтых и голубых глаз преследует его, даже после того как очередная кошка остается позади.
Камеристка шествовала прямо и невозмутимо. У очередной двери она остановилась и снова сделала приглашающий жест, после чего безмолвно пошла в обратном направлении. Дуан с некоторой тревогой убедился, что выбираться ему придется в одиночестве, и все же открыл дверь. Едва она заскрипела, такой же скрипучий голос заполнил воздух:
— Мой дорогой внук!
Бабушка сидела в кресле с ногами, опять — вся утонувшая в своих пышных мехах, маленькая, скукоженная. Из-под бесчисленных складок ткани высунулась тоненькая рука, унизанная кольцами; Дуан, встав на одно колено, хотел поцеловать ее, но не успел.
— Будет с нас церемоний. Садись, Ино. Здесь все, что ты любишь.
Миниатюрный круглый столик перед Королевой-бабушкой действительно сервировали не только двумя изящными чашами и чайником, но и множеством блюд с пирожными, конфетами и заморскими сладостями. Дуан улыбнулся. Он не собирался сообщать, что за ушедшие Приливы любимыми у него стали висха и жареное мясо. Но мысль будто бы угадали.
— …Или любил. Ты обедал?
— Да, — спешно ответил он и опустился в кресло напротив. — Не волнуйтесь. Чего вы хотели?
Не отвечая, она разглядывала его пронзительными синими глазами. Под взглядом было не очень-то уютно, но Дуан, напуская на себя самый непринужденный вид, взял с блюда конфету. Королева-бабушка улыбнулась.
— Всего лишь посмотреть на тебя, мой милый. И спросить, нет ли вестей о Маленькой Розочке…
Дуан с усилием проглотил откушенный сладкий кусок, показавшийся горьким, и покачал головой.
— Никто из принцев не отыскал ее, и сама она не давала вестей. Всякий раз, думая об этом, я отчаиваюсь. Но потом снова начинаю надеяться.
С дальнего дивана спрыгнула белая кошка и, мягко ступая лапами, приблизилась. Одним прыжком оказалась на коленях у Дуана и улеглась там. Король Альра’Иллы рассеянно почесал кошку за ухом. Королева-бабушка, все так же неотрывно глядя на него, прохладно изрекла:
— Может, и к лучшему, что бедной девочки нет. Ты отдал бы ее замуж, как простолюдины отдают друг другу ненужную мебель или продают скотину.
Дуан вздрогнул, в который уже раз услышав подобное сравнение, и подался вперед.
— Что ты… вопрос о ее браке не был решен, хотя у Розинды и вспыхнули чувства к одному юноше…
— «Вспыхнули чувства», — передразнила бабушка. — Говори нормальным языком, молодой человек: девочке понравился мальчик, они плясали у костра и тайно от тебя целовались. Так?
Кошка блаженно замурлыкала на коленях.
— Так, — покорно подтвердил Дуан и спохватился. — Постойте, откуда это вы…
Она рассмеялась. В отличие от кожи, смех был молодой и очень звучный, сильный, как ветер. Дуан смиренно подождал и закончил вопрос; на него посмотрели серьезно и даже грустно, с укором. Бабушка пояснила:
— К кому, мой милый, может обратиться за советом девочка, у которой нет матери, нет отца, а остальные только и думают о том, как бы распорядиться ею получше?
Дуан потупился.
— Я вовсе не думал, как ею…
Ему не дали договорить. Королева-бабушка снова приподняла руку.
— Я не только и не столько о тебе, Ино. Знаешь, стоило моему бедному Талли умереть…
Дуана удивило, что она выбрала это слово, но ничего сказать он не успел: окончание фразы удивило в разы больше.
— …Сразу несколько мужчин Правого крыла пожелали стать супругами и соправителями Розинды. В том числе этот рыжий мерзавец, ле Вьор.
Дуан сжал кулаки. Теперь он начал понимать смысл фразы советника по Безопасности. Весь смысл, а также многое другое.
— И что же, Совет действительно настаивал на его кандидатуре?
Бабушка приподняла брови.
— Куда там, в Совете каждый за себя. Но сам Габо продвигал себя только так. Ушлый мальчишка, мерзкий. Никогда он мне не нравился.
Дуан хмыкнул. Итак… ему солгали. Пожалуй, на нынешней должности это была первая настоящая ложь. За это стоило выпить, а еще оторвать ле Вьору голову. Впрочем, первое действие в нынешних обстоятельствах было более осуществимым. Бабушка, взяв пирожное, медленно продолжила:
— Малышка Ро доверяла мне многие свои секреты. И даже рассказала, как этот тип пару раз поджидал ее в саду и уговаривал, напоминая о долге дочери, сестры и наследницы. Удобный способ надавить на неокрепшее дитя, верно?
Дуан снова вспомнил себя, свои упоминания покойной матери и сжал кулаки.
— Это… отвратительно.
— Но, к сожалению, это было ожидаемо. А я только и смогла, что утешить ее, покормить сладким и послать к ле Вьору в кабинет ту мою кошку, которая любит гадить везде и…
Королева-бабушка не стала заканчивать, а лишь безнадежно махнула рукой.
— Может, мне не стоит этого говорить, милый внук… но мне кажется, где бы Розинда ни была, ей лучше, чем здесь.
— А каково мне? — помимо воли вырвалось у Дуана.
Бабушка слизнула с пирожного крем и опять взглянула в упор.
— Ты рос для этого. Ты родился для этого.
Губы сами скривились в ядовитой усмешке, и капитан «Ласарры» тихо уточнил:
— Напоминаете мне о долге сына, брата и наследника? Удобный способ надавить на любого человека…
Это была дерзость, но Дуан не мог ее себе не позволить. Он ждал, что его немедленно прогонят, однако вместо этого бабушка уставилась на него, как показалось, с любопытством.
— А ты хватаешь на лету, юный Сокол. Молодец. Не знаю, когда ты успел стать таким языкастым и кто тебя научил, но мне это по нраву.
Она доела пирожное и подлила себе и Дуану чая. Невольно тот отметил, что рука, сухая и вялая, совсем не дрожит от тяжести. Беря глиняную чашу, король Альра’Иллы в некоторой задумчивости произнес:
— А знаете, дорогая бабушка… я собираюсь вернуть сокольи пакты. Что об этом думаете вы?
Кисть замерла. Тонкая струйка темной жидкости все лилась и лилась, пока не достигла краев. Тогда королева медленно поставила чайник на место.
— Это интересное решение. Не Ноллак ли, старая скрипелка, тебе его подсказал?
Дуан рассмеялся, вспомнив, как в давние времена Ноллак то и дело ангажировал бабушку на танец. Отношения между ними были не лишены некоего налета нежности, насколько подобное вообще возможно после стольких Приливов. Нежность неизменно разбавлялась обоюдными остротами и щедро даваемыми прозвищами вроде «скрипелка», «перечница», «индюшок» и подобные.
— Не подсказал, но одобрил. Так что скажешь ты?
Королева-бабушка отпила чая, причмокнула и наконец отозвалась:
— Скажу, что держал бы ты ушки на макушке, Ино ле Спада. Не всем это понравится. А по сути, правильно, Соколы пригодятся, чтобы отвадить заморцев и гоцуганцев подальше от наших вод, говорят, часто они там стали шастать. Да и будет занятно, если Соколы вернутся в Альра’Иллу при короле с малым прозванием «Сокол».
Дуан улыбнулся и снова почесал белую кошку за ухом. В то же мгновение в голову ему пришла неплохая, как ему показалось, мысль, и он осторожно заговорил вновь:
— Кстати. Ле Вьор сказал мне, что при дедушке с Соколами уже были какие-то серьезные неприятности. Я же знаю, что изгнал и уничтожил их только мой отец. И мне хотелось бы понять…
Чашка едва не упала. Бабушка плеснула кипятка себе на мантию и выругалась:
— Проклятая посудина!
Разбуженная кошка недовольно мяукнула. Звук, казалось, привел маару Каниллу в чувство. Она расправила плащ, поерзала, устраиваясь удобнее и, точно ничего не произошло, кивнула.
— При моем бедном Овеге несколько Соколов поступили скверно, как Крысы. Взяли и ушли на службу к другому государству, предложившему большее жалование. Прямо незадолго до войны с нуц. Без их поддержки мы, конечно же, проиграли, а Овега убили.
— А вы…
Кажется, воспоминание сделало королеве-бабушке больно; она совсем переменилась в лице и будто стала еще меньше. Ответ прозвучал едва слышно:
— Я ничем не помогла. Что могла в те времена женщина? — Она устало вздохнула и потерла морщинистый лоб. — Не будем об этом, ладно? Так или иначе… будет хорошо, если Соколы снова получат шанс. Может, кто-то из старых даже и отзовется, если кинуть клич. Попробуй. А я в случае чего тебя поддержу.
Дуан благодарно кивнул. Кошка соскользнула с его колен и, подняв голову, насмешливо сверкнула голубыми глазами — очень яркими, очень живыми, будто подсвеченные изнутри самоцветы в снегу. Капитан «Ласарры» в шутку погрозил ей кулаком: свиньи были ему куда ближе. Кошка фыркнула и выгнула спину. Бабушка спохватилась:
— Мне же пора их кормить. А ты иди, не буду задерживать. И заходи если что. Кис-кис-кис! Кис-кис-кис!
Уже выходя, Дуан увидел, как в комнату бегут дюжины полторы кошек, одинаково задравших хвосты. Бабушка смотрела на них и улыбалась. Но ее улыбка теперь казалась какой-то деревянной.
2
ДУРНЫЕ НАВАЖДЕНИЯ
Ино ле Спада пятнадцать. Все так, как и обычно. Замкнутая с четырех сторон площадь. Скрип веревки. Шаги по помосту, молчаливая толпа и монотонное зачитывание приговора. Человеку, на которого падает тень от здания, человеку, чье лицо неразличимо с такого расстояния, накидывают на шею петлю. Высокий и широкоплечий, как кузнец или бродячий силач, он стоит прямо, вздергивая подбородок. Сильные руки не связаны, но безвольно опущены.
Звучит барабанный бой. Отец подается в кресле чуть вперед. Синие глаза его горят жадным, почти голодным торжеством; Ино ощущает тошноту и дикий безотчетный страх. Он тоже подается ближе, потом встает, подходит к перегородке, отделяющей королевскую трибуну от прочих. И снова всматривается в безмолвного приговоренного, чьи волосы треплет ветер. Всматривается, пока не понимает, что глаза, бесцветные и пустые, обращены прямо на него.
— Багэрон!
Принц кричит в то же мгновение, в которое палач вышибает опору из-под мощных ног. Толпа гудит и тут же затихает. Слышны только скрип веревки, булькающее хрипение человеческого горла и перезвон золотых монеток-ракушек в руке кого-то из принимающих ставки.
— Такой пропляшет семь швэ.
— Да нет, хватит пяти!
— А может, вовсе оборвется, экий увалень!