— Что говорил мой отец, перед тем как умереть? Что-то… важное?
Лицо старой королевы помрачнело и вытянулось; брови сдвинулись к переносице, делая поперечную морщину еще глубже.
— Бредил, Ино. Талли бредил да звал этого гаденыша Габо к себе. Иногда подумаю вот, и начинает казаться, будто он всегда его любил больше, чем меня. Ну да это неважно. Мальчики, побыстрее, мне пора кормить кис!
Стражники почтительно кивнули Дуану, но приказ исполнили. Король Альра’Иллы какое-то время смотрел им вслед, потом вернулся в зал, не совсем представляя, на что надеется. Почти все уже разошлись, один Дариус Ноллак еще неторопливо и степенно направлялся к выходу. Ему Дуан и заступил путь. Старый адмирал вопросительно приподнял густые брови.
— Да, мой герой?
Дуан заколебался. Он сомневался, что следует говорить это, и все же сказал:
— Спасибо, что… прикрыли меня.
— Прикрыл? — вкрадчиво переспросил адмирал. — Чем это?
— Мне самому негоже было бы признаваться, что то существо я победил только благодаря книге, которую заляпывал в детстве сладостями. И в глаза не видел никаких живых чудовищ. Я же спал.
Говоря, Дуан старался улыбаться: даже мысль, что он врет, не так уж и мешала. Ноллак смотрел на него в упор, пристально, серьезно и ласково.
— Ты совершил славное деяние, Ино. Не поспеши ты и мы оплакивали бы куда больше людей. И мне кажется, совершенно неважно, как ты совершил его.
— Я не был один.
Адмирал одобрительно склонил голову.
— Ты прав. Это важно, вот только что-то второго героя не видать.
Дуан закусил губу и быстро, с некоторой надеждой, впрочем, не оправдавшейся, выглянул в коридор. Рука Ноллака коснулась его плеча.
— Могу я идти? Я сегодня спускаю пару кораблей. В том строительном корпусе ну очень хотят, чтобы молитву Рыжей Моуд прочел именно я. Старая память, все такое…
Дуан спешно кивнул и уступил дорогу. Но когда Дариус Ноллак грузно сделал еще пару шагов, капитан «Ласарры» спросил:
— Вы ничего не хотите рассказать мне? Об отце? Или… бабушке?
Адмирал остановился и медленно, с явным усилием, оглянулся, даже не разворачиваясь корпусом. «Корабельный» нос — почти как у Железного, но без шрама и чуть тоньше — сморщился, втягивая особенно большую порцию воздуха. Ноллак смерил Дуана еще одним пристальным взглядом из-под полуопущенных век и поинтересовался:
— А ты мне? О… чем-нибудь? Может быть, о каких-нибудь полезных книгах, по которым научился так хорошо стрелять, плавать и пить крепкое?
По тан Дуана пробежала знакомая волна дрожи, отдалась в животе и коленях сразу. Он покачал головой.
— Вот и мне нечего. У каждого должна быть пара секретов. Удачи, юный Сокол. Свидимся.
…А теперь Дуан, сам не зная, что ищет, стоял на пороге кабинета отца. Царила тишина — почти полная; ее нарушало только отдаленное, почти неразличимое шуршание, будто под половицами скреблись мыши. Едва уловив этот звук, король Альра’Иллы наконец понял, зачем именно явился на почти заброшенный нижний этаж. Понял, но не признался себе в этом. Пока.
Набираясь мужества, Дуан начал с того, что, как он был почти уверен, не принесет никаких плодов: прошелся вдоль стеллажей, беря и проглядывая немногочисленные, приведенные в аккуратный порядок документы. Акты об амнистиях, акты о повешениях, приказы о новых налогах. Пара книг по экономике. Фразеологический словарь Языка Общего Берега — оттуда отец наверняка заимствовал афоризмы, чтобы пользовать в переписке с союзниками. Так делали многие: знать и использовать мертвый Общий язык считалось хорошим тоном.
Затем Дуан последовательно выдвинул ящики, где хранились чернила, перья для ручек, чистая бумага и прочие подобные вещи. Поискал потайные ниши и доски — он облазал в свое время немало знатных жилищ и знал самые изощренные способы спрятать или спрятаться. Правда, вот отец вряд ли их знал и, соответственно, помня его недоверчивость, — вряд ли использовал. Убедившись в этом, Дуан опустился на ту самую софу и осторожно провел пальцами между спинкой и сиденьем, прощупал всю мягкую обивку и остановился. В этом обыске не было смысла. Просто не было.
Откинувшись назад, король Альра’Иллы зажмурил глаза и неожиданно поймал себя на том, что принюхивается, ищет вполне определенный запах. Запах смерти — душный, тяжелый, гнилостный; тот, с которым Дуан сталкивался уже не раз и от которого неосознанно бежал. Но запах, если он и был, давно выветрился. В помещении не пахло ничем, кроме книжной пыли.
Дуан попытался расслабиться и опять услышал в тишине явственное, призывное шуршание. Там будет пахнуть совершенно по-особому, он это знал и поэтому никак не мог подняться. А еще потому, что он кое-что вспомнил.
И Вудэн, повелитель кошмаров, оскалился на него из узкого прямоугольного зеркала.
* * *Время лихорадки. Одержимые сны
Ино отчетливо видит это место, хотя вокруг темно. Вдыхает запах — запах смерти, смерть так сладко и смрадно пахнет, склоняясь поцеловать его в лоб холодными губами. Смерть пахнет перьями. Мокрыми маленькими перышками, пропитанными кровью.
Смерть пахнет. И смерть светится в самом непроглядном мраке, чтобы юный принц обязательно ее отыскал.
Перышки всюду, они кружат в воздухе, и вязкая кровь не мешает этому движению. Резкие, вспарывающие воздух удары чего-то невидимого сыплются градом, куда бы Ино ни побежал, куда бы ни повернул.
— ПАПА!
Из комнаты есть выход, он точно это знает, но найти этот выход не удается.
— ПАПА!
«Если бы у пиратов были крылья…»
«…были крылья…»
«…крылья».
Низким знакомьш голосом говорят стены и потолок, говорит каждое падающее под ноги перо. Ино бежит, спотыкается, опять бежит, зовет, цепляется за стену, отмахивается. В углу, куда он в конце концов забивается, перьев вроде бы меньше, и здесь он замирает. Уже не кричит, только шепчет два бессмысленных слога, потом замолкает, жадно и хрипло дышит, прислушивается. Они найдут. Они еще доберутся, но пока можно…
— Папа…
…Что-то капает на лицо. Красное, липкое, мажущее губы железным привкусом. Ино медленно поднимает голову и не видит ничего, что могло бы его испугать. Ничего.
На стене — пятиугольный деревянный щит, в который вбит гвоздь. Один щит, один ржавый, длинный, крючковатый гвоздь; шляпка загибается книзу. Ино рассматривает гвоздь бездумно, машинально стирая красные подтеки с лица. Новая капля падает со свистящим звуком. Кап. И Ино наконец кричит, одновременно слыша, как с шелестом несутся учуявшие его мертвые перья.
Он кричит.
Потому что капля упала уже не просто с гвоздя.
На щите теперь отчетливо видна…
— Ино!
Дуан открыл глаза, одновременно подаваясь вперед, и его тут же крепко схватили за плечи.
— Боги… Ино, ты что… плачешь?
Багэрон Тайрэ сидел напротив, на краю постели. Это он держал принца, не давая тому свалиться с койки. «Ласарра» тихонько покачивалась, двигаясь вперед; вибрация ее огненного нутра ощущалась всюду. Это должно было успокоить, но не успокаивало.
— Ино, ты слышишь меня? Да что с тобой?
Грубое лицо склонялось к принцу настороженно и обеспокоенно; бесцветные глаза щурились; в них слабо бликовал свет зажженного ночного фонаря. Ино все еще не осознавал, что происходит, тем не менее усилием воли он поднял руку и вытер щеки. На пальцах действительно остались горячие соленые следы — прозрачные, а не красные. И только это дало сделать вдох.
— Я не знаю…
Тайрэ отпустил одно его плечо и указательным пальцем, все еще хранившим следы недавней распухлости, очертил треугольник у принца на взмокшем лбу. Ино ничего не почувствовал.
— Не одержимый. Уже хорошо.
Сознание возвращалось толчками, болезненными и резкими. Ино сделал еще вдох, убрал прядь волос с лица и сказал:
— Тебе не стоило вставать.
— Я все равно шел на вахту, вас с девочкой пора сменять. Я услышал твой голос. Ты звал…
Ино поджал губы. Ему становилось стыдно.
Семнадцать Приливов. Он увидел уже семнадцать Приливов, а вчера самостоятельно, с помощью одной Дарины, взял на абордаж корабль, пусть и медицинский. А теперь он, возможно, перебудил всю команду «Ласарры» — больную, еще не оправившуюся от эпидемии зураны, — криками. Из-за того, что увидел кошмар.
— Это всего лишь во сне. И заметь, даже там… — С огромным усилием он изобразил ухмылку. — Я помнил, что если позову из-за такой ерунды тебя, ты меня прикончишь.
Но капитан не улыбнулся. Вся его массивная, ширококостная, грозная фигура будто сгорбилась.
— Ты скучаешь по нему?
— Я боюсь его, — коротко отозвался Ино. — Эти сны… это из-за него. А впрочем, — он спохватился и махнул рукой, ощущая, что она тяжелая, как кусок камня, — неважно. Прости, Багэрон. Раз я проснулся, пойду постою за Дарину. Ты прав, она устала. Наверное, Боги просто подсказали мне, что пора сделать именно так, вот и послали кошмар. У нас невероятно нежные отношения с богом Вудэном, сам поражаюсь порой…
Говоря, Дуан уже пробовал слезть с койки, но капитан «Ласарры» заставил лечь обратно — спина мягко спружинила о набитую сухими водорослями подушку.
— Я прекрасно себя чувствую. Медики, которых ты приволок, славно нас подлатали. Завтра все будут на ногах. Зурана — шлюха настырная, но если остывает, то быстро.
— Но…
— Ино. — Тайрэ отпустил его и опять чуть нахмурил брови. — Вы вдвоем провели на ногах четыре дня, пока мы подыхали. Хватит. Да, я деру команду как могу, я ценю всякую там жертвенность… но с трупов ее ведь не стребуешь. Правильно? Какой мне прок, если тебя смоет сегодня волной? Спи.
Ино тяжело вздохнул. Не хотелось признаваться, что он глупо боится засыпать. В детстве, матери или кормилице, об этом сказать было можно: они оставались и что-нибудь рассказывали или пели, ласково гладили по волосам, жалея. Можно было рассказать даже отцу, который окатывал презрительной насмешкой, уверял, что все кошмары чушь, но тоже на какое-то время задерживался рядом. Сейчас же Ино устыдился и только упрямо помотал головой.
Тайрэ потянулся к полке над тумбой и щелкнул креплением, освобождая небольшую, оплетенную веревкой флягу с вином. Отвинтил крышку и поднес к сухим губам принца.
— Выпей немного. Отшибает всякую чушь, которую Вудэн тащит на щупальцах.
Ино улыбнулся и сделал небольшой глоток.
— Не увлекайся. — Капитан забрал вино и тоже отхлебнул, явно побольше.
— Прости меня, — повторил Ино, ощущая, как предательски расслабляется тело. — Я… он…
Он не знал, как смог бы встать, если бы прямо сейчас капитан передумал и все же попросил выдержать предутреннюю вахту. Даже язык уже заплетался.
Тайрэ взял фонарь, а второй рукой плавно провел по лбу принца еще раз, снова очертил треугольник, на этот раз — вершиной вниз. Ино помнил эти два знака: один позволял распознать одержимость, а этот, второй, — огородить от новых плохих снов. Ему казалось, знаки никогда не работали, да и сейчас, скорее всего, сработало скорее хорошее вино. Ино закрыл глаза.
— Никогда не проси прощения за прошлое, юный Сокол. Оно уже было, его не изменить. И оно всегда будет. Но прошлое — не все.
Дверь закрылась. Ино так и не признался, что там, на деревянном щите в той самой Крылатой Комнате, он увидел свою собственную отрезанную голову. Мертвую голову среди лихорадочно бьющихся крыльев.
* * *Дуан неосознанно вдохнул особенно глубоко, как если бы снова собирался нырять. Фонарь в полуопущенной руке слегка подрагивал, каждый шаг звучал отчетливо, отдавался скрином. Ничто впереди не шелохнулось. В последний раз оглянувшись на залитый дневным светом кабинет, король Альра’Иллы перешагнул порог и поскорее прикрыл за собой дверь. Их не стоило будить.
В комнате пахло так, как он и ждал: сладковатым смрадом гнили и мокрыми перьями. Поднимая фонарь, Дуан оглядывал стены. Щиты. Щиты. Снова и снова пятиугольные, овальные, квадратные щиты. Почти ни одного пустого.
Крылья фексов, большие и маленькие, висели всюду, вбитые гвоздями или примотанные цепями. Белые с золотом, белые с голубым, белые как молоко и светящиеся, как диадема Лувы. Ни одна пара не сгнила, ни одна не упала и ни одна не двигалась. Перья лишь подрагивали от сквозняка, а иногда крылья подергивались, как лапы собак во сне. Чистые, не запятнанные кровью. Подергивание и вызывало звук, похожий на шуршание мышей.
Дуан шел, осторожно касаясь стен, вслушиваясь в скрип каждой половицы. Он все еще надеялся на некий… тайник, тайник с чем-то. Точнее… пожалуй, тайник хоть с чем-нибудь.
Он часто бывал здесь в детстве, когда отец таскал его вместе с гостями. Талл Воитель искренне считал, что если сын выдерживает казни, ему не помешает полюбоваться и на такие трофеи. В полутьме юный принц плохо видел их, старался даже и не смотреть, задерживал дыхание. Позже — научился находить поводы сбежать, едва настроение отца приближалось к точке, в которой его тянуло в Крылатую Комнату. Но сейчас Дуан внимательно, жадно разглядывал все вокруг, перебарывая тошноту: так было необходимо.
Первое время он не замечал ничего, но наконец… Впрочем, он скорее почувствовал, чем заметил, и потому плавно развернулся к очередному трофею. Лисьи крылья, такие длинные, что маховое оперение волочилось по полу, висели на прямоугольном щите. Большом прямоугольном щите, так показалось вначале, пока фонарь не осветил предмет яснее.
Это был не щит, а портрет в грубой раме; он в полный рост запечатлел троих стоявших рядом молодых мужчин в охотничьих костюмах. Отец в середине. Ле Вьор справа. И человек слева, жирно заляпанный чем-то красным, запекшимся. Капитан «Ласарры» поскреб это что-то ногтями. Оно отошло, обнажив холст, вместе с краской.
Дуан попятился и неосторожно махнул фонарем, высветив еще щит. Нет, не щит, картину, — овальный портрет, тоже в красном. И еще один, прямоугольный, почти такой же грязный, вот только…
…На нем виднелись пряди золотых волос. Слегка светящихся, длинных золотых волос.
— Нет…
Дуан знал, кого придворные художники рисовали со светящимися волосами. Только одну женщину королевства, так повелел сам Талл Воитель, и всем даже понравилось это романтичное приказание. Ведь волосы королевы Марисинты действительно были такими легкими и золотыми, что светились, о них слагали песни, и счастлив был тот, кому ее величество отрезала прядь на удачу.
Все остальное место в этой раме занимали крылья и кровь. Дуан поднес фонарь ближе, цепляясь за надежду, что ошибся. Нет. Этого не могло быть, просто не могло быть. Королева, мать, цветок, лелеемый отцом до последнего вздоха, — здесь, в грязи, в гнили, во тьме и…
Мановение руки опять было слишком резким; раскаленный свет обжег мертвое крыло. Оно дернулось, сонно зашевелилось, и движение тут же передалось второму. Воздух заполнился сквозняками, перья замолотили по пустоте. На них выступила кровь.
Дуан выронил фонарь и подхватил его, обжигаясь, прежде чем что-либо загорится. Отступил, неосознанно загораживаясь, сжимаясь. Потревоженные крылья хлопали уже со всех сторон; кровь капала на пол и разлеталась густыми темными брызгами. В звуке белых неуклюжих махин, таких нелепых без своих огненно-алых хозяев, казалось, слышался шепот, шепот сразу нескольких невнятных голосов. «Еще пару комнат… пару комнат для пиратов…»
Дуан рванулся прочь быстрее; одно из больших крыльев задело его по скуле. Он шарахнулся, дернулся, запрокинул голову и увидел теперь уже пустой пятиугольный щит с торчащим гвоздем. С гвоздя ничего не капало; он казался простым черным росчерком. Его приготовили для трофея, но трофей не повесили. Не успели. Не поймали?
Дуан снова перехватил фонарь за кольцо и вылетел за дверь. Свет Лувы показался ему ослепительно ярким.