Авденаго стало спокойно.
Он обрел полную уверенность в себе и не сомневался в том, что при первом же разговоре взял верный тон. Одно лишь немного смущало Авденаго: он не знал, как выглядят тролли, принадлежащие к высшим кастам. Например, какой у них цвет кожи, совсем светлый или совсем черный. А вот что не серый — это ясно.
— У тебя нет бороды, — проговорил сбитый с толку тролль и махнул рукой: — Продолжай.
— Если бы я пробыл здесь достаточно долго, у меня выросла бы борода, — сказал Авденаго.
— Не обязательно, — возразил Тахар. — У некоторых не растет.
— У меня бы выросла.
— Почему?
— У мужчин моей расы растет.
— Ты мужчина?
— Да, и при том моей расы.
— Понятно.
Тахар погрузился в молчание. Он взял кувшин и основательно приложился к нему. Потом показал на кувшин своему гостю:
— Хочешь?
— Я не пью из одного кувшина с теми, о ком не знаю, насколько они ко мне враждебны, — ответил Авденаго высокомерно.
— А если бы ты точно знал, что я — твой самый лютый враг?
— Ты никак не можешь быть моим лютым врагом, — сказал Авденаго. — Это исключено. Лютый враг должен быть тебе ровней, а ты мне не ровня.
— Но если бы был? — настаивал Тахар.
— Тогда — несомненно.
— Ты тролль?
Было заметно, что Тахару нелегко было задать этот вопрос: несколько мгновений он явно собирался с духом, сопел, жмурился, облизывал свой торчащий изо рта клычок длинным темно-фиолетовым языком.
— Я раб Морана Джурича, — тотчас же ответил Авденаго. — Я — свободный человек, и ты не смеешь мне приказывать, потому что ты мне не ровня.
— Если ты раб, то не можешь быть свободным, — возмутился Тахар.
Авденаго ждал этого возражения и приготовился заранее.
— Раб Морана Джурича в тысячу раз свободнее любого из вас, жалкие карьерные грызуны.
— Почему это, а? — Тахар растянул губы в неприятной ухмылке.
— Во-первых, потому, что Моран Джурич — могущественный и великий тролль из Мастеров, уроженец Калимегдана и почетный гражданин этого прекрасного города… А во-вторых, потому, что Морана Джурича здесь нет, стало быть, я свободнее всех свободных. Понятно?
— Ты воистину выкормыш Морана Джурича! — сказал Тахар. Теперь он не скрывал восхищения. — Мой подручный говорит, у тебя его кольцо.
— У меня — мое кольцо, — заявил Авденаго и протянул вперед руку.
Тахар восхищенно уставился на колечко с топазом и искусственными рубинчиками.
— Я ощущаю присутствие Морана Джурича! — прошептал он благоговейно, не смея даже дохнуть на кольцо, чтобы случайно своим дыханием не затуманить его свет.
Авденаго сжал руку в кулак и медленно спрятал ее за спину.
— Не обкрадывай меня своими жадными взглядами! Мое кольцо — не для того, чтобы ты на него смотрел.
— Конечно, — пробормотал Тахар.
— Теперь слушай, — Авденаго решил, что достаточно утвердился в новом для него мире, и сел на тахту рядом с Тахаром, — я голоден и потому намерен отдыхать.
Как-то раз Моран Джурич рассуждал при Авденаго (поглощая суп и прерываясь лишь для того, чтобы накрошить в тарелку еще больше хлеба), что для большинства живых существ «отдыхать» и «есть» являются синонимами, как бы они это ни отрицали. «Любой академик во время еды расслабляется. Поэтому все депрессивные люди толстые. Я читал научную статью», — объяснил Моран.
Тахар резко, как заводная игрушка, повернулся в сторону Авденаго. Мгновение тролль смотрел неподвижно, затем отрывисто хлопнул в ладоши.
Тотчас тот, который привел Авденаго, выскочил из-за стены и возник в дверном проеме.
— Еды! — рявкнул Тахар.
Тролль исчез.
Теперь следовало ждать, сохраняя видимость полного равнодушия. Авденаго сидел, скрестив ноги, на тахте и не двигался. И Тахар тоже замер. Оба смотрели прямо перед собой.
Именно в эти мгновения Авденаго ощутил, как уходит от него и исчезает — кажется, навсегда, — некий Миха Балашов. «Если уж так сложилось, что ты — неудача матушки-природы, — подумал Авденаго, — нужно просто-напросто перестать быть собой. Отойти в сторонку и оттуда любоваться на собственную неполноценность. Кажется, это называется „выйти из себя“… Интересно, что сказал бы Николай Иванович? Ведь выйти из себя — значит разозлиться. Или нет? В любом случае, Михе Балашову здесь не место, а Авденаго — напротив, самое место».
Вернулся, наконец, посланный за угощеньем тролль, принес на блюде куски жирного мяса, обсыпанного жгучими пряностями. Пряности были не размолоты, а раздроблены камнем, поэтому кусочки их были очень крупными, некоторые — с горошину. Очевидно, троллям нравится их разгрызать, подумал Авденаго.
Блюдо поставили между обоими сидящими на тахте. Авденаго краем глаза следил за Тахаром. Тот не двигался с места. Очевидно, ожидал, пока гость первым возьмет кусок.
Авденаго махнул прислуживающему троллю и, когда тот приблизился, указал пальцем на блюдо:
— Возьми вот этот и держи, только крепче.
Тролль подхватил здоровенный кус и вопросительно посмотрел на Авденаго.
Потянувшись вперед, Авденаго вцепился зубами в мясо. Он дергал головой и энергично двигал челюстями до тех пор, пока не отгрыз кусок. Пока он жевал, услужающий тролль преданно смотрел ему в рот немигающими черными глазками.
Тахар тоже приступил к трапезе. Вид у хозяина пещеры сделался скорбным. Очевидно, он привык к тому, что слуга держит мясо для него, а не для кого-то другого. Но — ничего не поделаешь; Авденаго явился от Морана Джурича, у Авденаго есть кольцо с прозрачным камнем, на дне которого отражается Моран Джурич собственной персоной, и не просто отражается, но еще и грозит ножом.
Авденаго жевал так усердно, что челюсти у него заболели. Мясо показалось ему невероятно вкусным — осталось неясным, в приправе ли тут дело или же в самом мясе (кстати, что это было? телятина, баранина или что-нибудь совершенно экзотическое? Авденаго предпочел не выяснять). Никогда прежде Авденаго не ощущал подобного: сначала ему приходилось разгрызать нечто жесткое, как подошва, и это стоило немалых трудов, но в какой-то миг все усилия окупались, являлся вкус, и весь организм начинал буквально стонать от наслаждения, а под конец, когда вкус уже иссякал, челюсти отдыхали на том, что оставалось недоеденным. В общем, троллиные впечатления заполнили все естество бывшего Михи Балашова, допризывника и троечника.
Он допил остатки вина из тахаровского кувшина, обтер пальцы об одежду слуги и махнул тому, чтобы уходил.
Тахар торопливо заглотил то, что еще оставалось у него в руке.
— Я доволен, — сообщил Авденаго. — А теперь расскажи мне некоторые вещи.
— Какие, мой господин? — Тахар чуть пригнул голову, признавая превосходство Авденаго. Из кольца на Тахара посматривал Джурич Моран — теперь он усмехался.
— Да все, — сказал Авденаго развязно. Он растянулся на тахте, заложил руки за голову. «Отобрать у него, что ли, эту пещерку да зажить здесь? — подумал он. И тотчас спохватился: — Да что я, совсем рехнулся! Вот уж точно, правильно говорят: еда — самый страшный наркотик. Совсем я голову потерял. Да к этой пещерке с тахтой прилагается вовсе не телевизор с мультиками и программами МузTV, а карьер — со всеми рабочими, тележками, надсмотрщиками, горной породой и этим… что они тут добывают… может, радиоактивное… Нет уж. Нужно подыскать для себя кого-нибудь рангом повыше и прибиться к нему».
— Расскажи-ка мне, Тахар, — медленно произнес Авденаго, — каковы последние известия от вашего правительства.
* * *Серая Граница между миром троллей и миром людей и эльфов пришла в движение. Она начала смещаться несколько десятилетий назад, так что владения троллей постепенно расширялись, а владения тех, других, наоборот, становились все более тесными.
Это самое важное.
Это происходит по нескольким причинам.
Одну хорошо знает Джурич Моран, потому что он сам является этой причиной. Разумеется, полное и подлинное знание о происходящем доступно лишь высшим обитателям Калимегдана; но и досюда, хвала Пяти Ветрам, кое-какие слухи доходят! Посланнику Морана и сомневаться нечего: здесь, внизу, о многом осведомлены, и мало найдется вещей, которые оказались бы для здешних обитателей такой уж убийственной новостью.
Из всех Мастеров Джурич Моран всегда был самым великим и самым одаренным и поэтому не испытывал никакого страха перед собственными творениями. Другие Мастера то подступаются к новым работам, то отступают от них, и подолгу длится это колебание, прежде чем они по-настоящему возьмутся за дело. Один только Моран не ведает сомнений, и если уж какая-то идея приходила ему на ум, он тотчас воплощает ее и выбрасывает в мир, нимало не заботясь о том, что станет с миром.
Доводилось ли любезному гостю когда-либо лакомиться куском сыра? Тролли, как общеизвестно, не слишком жалуют сыр, потому что видят в этом предмете не столько угощение, сколько надувательство: ведь сыр почти на треть состоит из дырок! Но все-таки и сыр бывает очень вкусен… Что, впрочем, никак не относится к делу.
Подобно тому, как сыр изъеден отверстиями, которые не позволяют едоку расслабляться — какое уж тут расслабление, если язык все время проваливается в дырки, а зубы то и дело норовят укусить пустоту! — подобно этому и мир изъязвлен провалами. Или еще их можно назвать «ущербом». И причинил этот ущерб не кто иной, как Джурич Моран, точнее — создания рук и воли его.
Подробнее же здесь не знает никто.
Другая причина того, что Серая Граница надвинулась на мир людей и эльфов, — в троллиной доблести! Потому что троллям удалось захватить самого защитника Лутвинне, того, кто оберегал приграничный замок, а после его смерти — и его жену Ингильвар.
— Ингильвар — имя благородной женщины, — заметил Авденаго.
— Она потеряла свое имя, пока находилась у нас в плену, — с гордостью сообщил Тахар. — Она влачила дни среди нас как Безвестное Никто долгое, долгое время… Но потом ее обменяли или, лучше сказать, продали, так что теперь ее здесь нет.
— Оно и к лучшему, — заметил Авденаго. — Эльфы не должны жить у троллей, а тролли — у эльфов.
— Для этого и существует Серая Граница, — подхватил Тахар. — Вижу, мой господин хорошо разбирается в существе дела.
Он льстиво улыбнулся, сверкнув оранжевыми зубами.
— Я разбираюсь лишь в том, в чем разбираюсь, и существо дела не входит в круг предметов, в которых я разбираюсь, — молвил Авденаго.
Краем глаза он следил за своим собеседником. Но Тахар, один раз признав превосходство гостя, больше не сомневался в его мудрости и причастности к судьбам великих мира. Поэтому и последнюю тираду Авденаго тролль воспринял с восторгом. Несколько минут он квохтал и тряс животом, изображая почтительный смех, а затем, повинуясь знаку Авденаго, прекратил веселье и продолжил рассказ.
— Серая Граница — не просто черта на земле, как воображают невежественные крестьяне, которые никогда не ходят дальше ближайшего городка да и то в ярмарочные дни. Когда настанет ночь, мой господин получит возможность взглянуть на небо и звезды, и он сразу же увидит, что не только земля, но и небо отличаются в нашем мире от тех, что за границей! Мы — совсем другие. Мы не можем существовать за Серой Границей, если только она не передвинется еще дальше и не съест эльфийские земли окончательно и бесповоротно.
— Мне неприятно думать об эльфах, — сказал Авденаго.
Тахар кивнул:
— Нет ничего отвратительнее эльфов. Они похожи на жилистых насекомых. Они и на ощупь нехороши: скользкие, как будто их отполировали или смазали маслом. Огонь в их глазах горит лишь на поверхности, не проникая в глубину. Смысл Бесконечности им неведом. Бездна для них — пустой звук. — Тролль покачал головой. — В животе любого тролля больше от Бесконечности и Бездны, чем в душе любого эльфа.
— Хорошо сказано! — воскликнул Авденаго и схватил кувшин.
Кувшин оказался пуст, что несколько обескуражило и гостя, и хозяина.
Был вызван услужающий тролль, кувшин снова наполнился, и беседа потекла опять согласованно, с каждой минутой делаясь все интереснее.
— Но эльфы неприятны не только на ощупь и вкус, — продолжал Тахар. Глазки его светились, щеки пузырились — от удовольствия он раздувал их и трогал изнутри языком. Всякая досада на высокомерного гостя окончательно исчезла. — Эльфы научились уничтожать нас в своем проклятом замке. Они так горды, что даже не удостаивают марать о нас свои беленькие ручки! Нет, эту грязную работу совершает за них магия… Здесь, внизу, не слишком-то хорошо разбираются в подобных штуках, но говорят, что защитница Гонэл, — та, что сейчас держит оборону приграничного замка с той стороны, — установила над воротами каменных зверей. Если тролль пройдет мимо этих зверей, он умрет.
— Это как в магазинах самообслуживания, — с пониманием кивнул Авденаго. — Индикатор. Когда выносишь краденое, со штрих-кодом и всеми делами, оно начинает пипикать.
— Вот именно! — подхватил тролль. — Смерть почти сразу — и при том всегда мучительная.
— Эльфы, — сказал Авденаго.
— Вот именно.
— Чего от них еще ожидать?
— Вот именно.
— Но скоро мы положим этому конец! — воскликнул Тахар. — Сейчас мы еще слабы, потому что у нас не стало великого правителя.
— А нам необходим великий правитель, — добавил Авденаго.
— Разумеется, необходим! — Тахар уставился на гостя с искренним удивлением. — Странно слышать, как ты, мой господин, ставишь это под сомнение.
— Я ничего не ставлю под сомнение, — возразил Авденаго. — Напротив, я это утверждаю!
— И я это утверждаю! Великий правитель был бы сейчас как нельзя более ко времени. Черная Комоти даст ему жезл для побивания врагов. Уже несколько сотен лет Черная Комоти никому не давала жезла, и враги наши процветали, а такого быть не должно.
Авденаго подумал почему-то про Денисика и с жаром кивнул:
— Вот бы их всех жезлом по голове!
— Черная Комоти знает, когда надлежит тому быть.
— Точно.
— Назначен Великий Камбай, — прибавил Тахар воодушевленно. — Лучшие соберутся в Комоти, у подножия Комоти, и там произойдет Великий Камбай.
— А ты поедешь на Великий Камбай?
— Нет, — сказал Тахар печально. — Я не лучший. И я не могу оставить карьер. Эти скоты взбунтуются или разбегутся, или другие надсмотрщики все разворуют… Я не могу поехать на Великий Камбай! Проклятье! Я не могу поехать на Великий Камбай! Не могу!
— Дурно, когда нельзя оставить дело на подчиненных, — сказал Авденаго.
— Точно.
— Скажи, Тахар, — Авденаго отпил из кувшина и передал его соседу, — что вы здесь добываете?
— Красивый облицовочный камень, — сказал Тахар и икнул. — Очень красивый. Бледно-зеленый с золотыми прожилками. Или с медными. Иногда он более темный, этот ценнее. А порой мы находим пещеры и в них — самоцветы. Медные розы, рубины. Да, рубины тоже!
— Ясно… — Авденаго посмотрел на свое кольцо.
Тахар проследил его взгляд.
— Нет, таких красивых камней мы здесь не находим.
— Понятное дело, ведь этот — из совершенно особенного места. И я добыл его с риском для жизни, — прибавил Авденаго.
Тахар недоверчиво покачал головой.
— Не было никакого риска, если рядом находился Джурич Моран.
— Джурич Моран находился рядом, но он-то и представлял главную опасность для моей жизни…
— Понимаю.
Кувшин снова перешел из рук в руки.
— А эти рабочие… которые в цепях и с тачками… не говоря уж о кайлах, молотках и лопатах, гм, да… — заговорил Авденаго, обтирая рот. — Они кто?
— Пленные.
— Понимаю, что не добровольцы. Но кто они такие?
— По большей части люди. Эльфы не выдерживают и пяти дней, а фэйри — те сразу исчезают. Не знаю уж, куда. Я с фэйри не связываюсь. Мне однажды привели, так, для смеху. Страшненькая — глаз не отвести, вся зеленая какая-то. Я ее сразу отпустил. Чтобы не связываться. Я с фэйри не связываюсь.
— Эльфов тоже сразу отпускаешь?
— Нет, этих не отпускаю. Пусть дохнут. Да их почти и не приводят. Дольше всех продержался Лутвинне.
— Кто это?
— Я о нем уже рассказывал, — напомнил тролль. — Защитник Лутвинне, хозяин приграничного замка. Я думаю, две причины было, почему он долго продержался…
Тахар растопырил два пальца.