— Хорошо.
И он приблизился.
— Ты называл свое имя? Я забыла его.
— Евтихий.
— Звучит так, словно на нем лежит пыль десяти тысяч дорог.
— Всего лишь одной — от замка Гонэл до Гоэбихона, — ответил Евтихий.
Она покачала головой:
— Я думаю, что ты врешь, Евтихий, но это не имеет значения. Мне не интересно, кто ты такой. Зови меня Деянира.
— Звучит так, словно вы потеряли одну жизнь и до сих пор ищете вторую, — сказал Евтихий.
Она вздрогнула всем телом.
— Что ты имел в виду?
— Понятия не имею, — ответил он.
— Никогда так больше не говори!
— Хорошо.
Она посмотрела на него мрачно.
— Тебе ведь безразлично, не так ли? Тебе все равно, сколько жизней я потеряла?
— Я — три, эта — четвертая, — сказал Евтихий. — Мне нетрудно понять человека, с которым случилось нечто подобное. Хотя на самом деле, — прибавил он, подумав немного, — такие, как мы, вообще плохо понимают других людей.
— Что тебе нужно в Гоэбихоне? — спросила девушка.
— Я ищу одного человека. Чужака, как и я.
— Здесь нет никаких чужаков, кроме тебя.
— Это невозможно. Я шел за ним по пятам от замка Гонэл… от места сражения. Я видел, как он проехал по этой дороге. — Евтихий покачал головой. — Деянира, я пересчитал все его следы! Он должен быть здесь.
— Здесь нет никаких чужаков, кроме тебя, — повторила она.
И, видя его отчаяние, прибавила:
— Расскажи мне больше. Я постараюсь помочь тебе.
— Я не знаю, для чего он прибыл в Гоэбихон, — признался Евтихий. — Но вряд ли с добрыми целями. Он…
На короткий миг лицо Авденаго отчетливо привиделось Евтихию. Так ясно, словно бывший хозяин и впрямь стоял перед ним: обгоревший до красноты на солнце, с белыми бровями и светлыми глазами.
Неопределенные, мягкие черты. Не тролль, не человек. Странное создание, обитатель границы, если таковые, конечно, существуют.
— Деянира, я действительно не знаю, кто он такой! — сказал наконец Евтихий. — Я провел рядом с ним несколько дней. Этого недостаточно, чтобы узнать человека…
— Иногда — вполне достаточно, — возразила девушка, поджимая губы. — Мне только кажется, или ты решил посмеяться надо мной? Учти, тут много охотников морочить мне голову, но я…
— Нет! — быстро, испуганно воскликнул Евтихий. — Я только хотел быть точным в словах. Чтобы не солгать даже случайно. Я не умею рассказывать.
— Здесь никто не умеет рассказывать, кроме тех, кого этому нарочно обучали, — отозвалась Деянира. — Но я привыкла. Не бойся. Говори, как можешь. Я не стану уличать тебя во лжи.
Приободренный, Евтихий продолжил:
— Внешне его невозможно отличить от человека, но он не человек.
— Этого достаточно, — кивнула Деянира. — Я верю тебе.
Она пошла вперед, время от времени роняя через плечо короткие фразы.
Проходя мимо дома с нарисованной на фасаде пляшущей козой, девушка сказала:
— Я живу в нескольких кварталах отсюда.
Проходя мимо колодца, украшенного маленькой раскрашенной фигуркой лошади, Деянира добавила:
— Это не самый богатый квартал, но и не самый бедный.
Миновав дом с круглыми окнами и ярко-зеленой дверью, Деянира решилась на признание:
— На самом деле я еще не мастер, а подмастерье. — И тотчас уточнила: — Но я уже вхожу в состав гильдии. Меня очень ценят. Я умею то, чего не могут другие. Я буду очень хорошим мастером.
Остановившись возле углового здания, увитого плющом, Деянира прошептала:
— У меня есть завистники, но они бессильны.
Она свернула в переулок.
Евтихий, как тень, следовал за ней.
Девушка указала на темный дом без всяких украшений:
— Моя комната на самом верху. Я живу в доме моего мастера. Ты хочешь наняться к нам на работу?
Евтихий спросил:
— А где здесь живут приезжие, если в городе нет постоялых дворов?
— Сюда не приезжают бездельники, — ответила Деянира. — Каждый чужак имеет в Гоэбихоне знакомых или родственников. У них и останавливается… Ты можешь пожить у меня. Работа найдется.
— А что скажет твой мастер?
— Ничего… Он сейчас в отъезде, а когда вернется — надеюсь, тебя здесь уже не будет. Ты ведь не станешь требовать денег за свою работу? Хорошо кормить не обещаю, средств, как обычно, в обрез; но с голоду ты не умрешь, и крыша над головой у тебя будет.
Евтихий едва заметно улыбнулся.
— Мне довольно куска хлеба и места, где переночевать. За это я готов прислуживать тебе… Но если в доме нет других слуг и ты сейчас одна — не станет ли бранить тебя мастер за то, что ты приводила в дом мужчину?
«Мужчина». Деяниру окатило потаенной теплой волной. На нее, слишком худую, слишком бледную, в Гоэбихоне никогда не смотрели как на женщину. Несколько раз мастер ясно давал ей понять, что на замужество рассчитывать нечего — ей придется зарабатывать себе на жизнь самостоятельно.
Евтихий назвал себя «мужчиной» — это означало, что в Деянире он видит женщину.
«Он красивый, — подумала девушка. — По-своему, но очень красивый. Особенно глаза. Серые. Всегда с ума сходила по серым глазам. И щурится забавно… близорукий, наверное».
Мысль о том, что привлекательный молодой человек может к тому же обладать неким увечьем, недостатком, оказалась слишком соблазнительной: у Деяниры закружилась голова.
Она строго произнесла:
— Мастеру нет никакого дела до моей личной жизни. Не станет он надзирать за мной! Если я буду вести себя недостойно, я никогда не сделаюсь полноправным членом гильдии, вот и все. Я сама должна следить за своим поведением. Поэтому… — Она показала Евтихию кинжальчик в ножнах, который носила на поясе.
— Ни к одной женщине я не прикоснулся без ее согласия, — заверил ее Евтихий.
Деянира рассмеялась.
— Вот это мне нравится!
Теперь она больше не выглядела испуганной, хотя бледность по-прежнему покрывала ее лицо, и тени из-под глаз никуда не исчезли. Евтихий решился на вопрос:
— Почему ты вздрогнула, когда я заговорил с тобой в первый раз?
Помолчав, девушка сказала решительно:
— Потому что я боюсь чужих и очень не люблю их. Но ты — не тот, кого я бы испугалась. Обыкновенных людей я не боюсь вовсе, ни мужчин, ни женщин. Наверное, я не испугалась бы даже тролля — будь он обыкновенным.
— Кого ты называешь «обыкновенным», Деянира?
— Таких, как ты, — сказала девушка.
* * *Прошло три дня с тех пор, как Евтихий обосновался в Гоэбихоне. За все это время он не обнаружил ни следа Авденаго. Тот как сквозь землю провалился.
Знакомых в Гоэбихоне у Авденаго нет. Евтихий в этом не сомневался. Где же он ночует, чем питается? Для Евтихия это оставалось загадкой. Но больше всего тревожило Евтихия то, что он по-прежнему не понимал, для чего, собственно, Авденаго вообще отправился в город.
Евтихий так и не рассказал Деянире о своей жизни в плену у троллей и об освобождении от рабства. Со всеми этими историями была связана еще одна вещь, которая его беспокоила. Настолько беспокоила, что он даже не мог заставить себя заговорить о ней.
Чем больше Евтихий размышлял об Авденаго, тем меньше понимал его. Чем руководствовался в своих поступках бывший хозяин? Некая последовательность в его деяниях, несомненно, прослеживалась. После того, как очередная его выходка приносила первые плоды, становилось очевидным, что у нее действительно имеется определенное место в логической цепочке. Но угадать, что же вытворит Авденаго в следующий раз, и тем более — мысленно проследить ту цепочку, которую он выстраивал своими действиями, представлялось Евтихию невозможным.
В былом крестьянском мире все оставалось ясным и однозначным: погода, работа, урожай. Солдатская жизнь также не заключала в себе никаких сложностей и противоречий: оружие, тренировки, подчинение, сражение.
А вот Авденаго навязал Евтихию самое неудобное, самое раздражающее явление, какое только возможно для человека: свободу. И притом самую неприятную ее ипостась, заставляющую поминутно делать выбор и существовать в одиночестве.
Да, одиночество и выбор — вот что хуже всего. По доброй воле Евтихий ни за что не согласился бы на подобную участь, да кто же его спрашивал! Свободу навязал ему бывший хозяин, этот проклятый Авденаго.
Случалось, у Евтихия темнело в глазах от ненависти. Поэтому он не хотел думать об этом слишком часто.
* * *Деянира была принята в гильдию гобеленщиков на правах подмастерья. По правде говоря, ее работы давно уже превосходили те, что изготавливал ее мастер, и все об этом знали, включая и саму Деяниру; но существовал определенный порядок. Сократить годы ученичества — каким бы одаренным ни был новичок — не осмелился бы никто.
Пока мастер Дахатан был в отъезде, Деянира заканчивала, по его приказанию, большой гобелен, которому предназначалось украшать пиршественный зал городского магистрата. Большая честь, объяснила девушка Евтихию, когда он поинтересовался ее работой. Старый гобелен утратил яркость красок, поэтому было принято решение заменить его. Дахатан не без труда добился, чтобы этот важный и престижный заказ поручили именно ему… и передал его своей ученице.
— И что, никто не догадывается, кто работает на самом деле? — удивился Евтихий.
Деянира весело пожала плечами:
— Все знают, но молчат. Да я и не вижу в этом ничего страшного! Они могут забрать мои гобелены, но никогда им не отобрать у меня моего дара.
Евтихию было позволено находиться в мастерской.
— Обычно так не делают, — объясняла Деянира. — Ты можешь подсмотреть секреты ремесла, которые открываются только избранным. Кроме того, разговоры с тобой отвлекают меня, и я могу совершить ошибку. Тогда гобелен получится несовершенным, а это, в свою очередь, бросит пятно на репутацию мастера.
Евтихий молчал. Любовался ею: наклоном головы, тонкими русыми волосами, убранными в тугую прическу (в доме Деянира не носила своего громоздкого чепца, ограничиваясь простой лентой). Евтихия завораживала изменчивость ее наружности. Деянира выглядела хрупкой, невзрачной, с крестьянской точки зрения — никудышной: ни ухватить, ни к делу приставить. Но в следующее мгновение, видя, как уверенно она трудится над своей тканой картиной, Евтихий менял точку зрения на прямо противоположную. Деянира сильна — гораздо сильнее, чем кажется на первый взгляд. И тогда нездоровая городская бледность ее щек вдруг поражала самое сердце ослепительной девственной белизной.
Он почти не видел картины, возникающей под руками Деяниры, сколько ни щурился. До сих пор Евтихий существовал в мире крупных предметов. Крупных, а главное — знакомых. Очутившись в полутемном городском доме, где знакомой представлялась разве что кухня с теми же горшками и ухватами, что и в деревне, Евтихий растерялся. Он не мог различить и половины из окружающего.
Деянира каким-то образом догадалась об этом. И как-то раз подняла голову, глянула на него и проговорила:
— Хватит мучиться. Если хочешь рассмотреть хорошенько, подойди ближе и смотри на здоровье.
Он встал, осторожно приблизился. Она не спускала с него глаз. Наблюдала за тем, как он щурится, как подрагивают его нижние веки.
— Ты плохо видишь, Евтихий, — тихо сказала она. — От других ты мог скрывать это, но не от меня.
Она протянула руку и вдруг коснулась его запястья.
— Ты ничего о себе не рассказываешь. Как ты жил? Откуда у тебя эти шрамы?
Он молчал.
— Садись поближе и рассказывай, — приказала девушка.
— Я не умею.
— Знаю, что не умеешь! — досадливо откликнулась она. — Учись.
Он просидел рядом с ней совсем недолго и все это время вертелся и нервно озирался по сторонам, не в силах вымолвить ни слова. Наконец он вскочил:
— Я должен купить продукты.
Деянира спокойным тоном отозвалась:
— Ты пойдешь за продуктами через полчаса, когда изменится солнечный свет. Ближе к вечеру. Я пойду с тобой, потому что работать при неправильном освещении будет уже нельзя. А пока — сиди и рассказывай. Или молчи, если ты такой косноязычный болван!
Счастье было недолговременным и ворованным и оттого ощущалось особенно остро. Сидеть у ног женщины, смотреть, как уверенно и быстро двигаются ее руки над ткацким станком, молчать. Завтра всего этого уже может не быть.
Через полчаса она действительно закончила работу и встала.
Они выбрались на улицы, но вместо того, чтобы идти на рынок, просто отправились бродить. Деянире нравилось показывать чужаку город. Она говорила о домах и колодцах с такой гордостью, словно сама их придумала и построила. Она очень много знала и замечательно рассказывала.
Это показалось Евтихию странным и в конце концов он не выдержал:
— Ты гобеленщица. Кто же учил тебя мастерству рассказчика?
— Никто — я сама умею, — ответила Деянира. — Это такой же дар, как и… другой.
— Другой дар? — Евтихий пристально посмотрел на нее, вымогая ответ.
Она нехотя сказала:
— Ты видел, как я работаю. Вообще-то показываться за работой запрещено. Я тебе уже объясняла. Ты видел мой дар.
— Я все равно не понял, — признался он.
— Я очень хороший мастер, — засмеялась Деянира. — Это редкий дар. Меня почти не нужно учить, я схватываю ремесло на лету.
Она вывела Евтихия на центральную площадь и указала на странное здание, похожее на храм неизвестного божества. Еще в первый раз оно привлекло его внимание — но так и осталось неразгаданным.
— Как ты думаешь, — прошептала Деянира, указывая на фасад, украшенный каменными гирляндами цветов, — что это такое?
— Понятия не имею, — признался Евтихий.
— Ну, выскажи хотя бы одну догадку! — настаивала девушка. — Мне интересно.
Он удивленно поднял брови.
— Тебе интересны мои догадки?
Настал ее черед удивляться.
— Почему бы и нет? Я хотела бы узнать тебя получше, а человек ни в чем так не раскрывается, как в своих догадках!
После долгого молчания Евтихий спросил:
— Ты действительно хотела бы меня узнать получше?
Девушка вдруг рассердилась.
— Ты не отвечаешь на вопросы, а только мямлишь!
Он опустил голову.
— Ты первая женщина, которая так говорит.
— Только избавь меня от откровений, сколько женщин тебя не полюбило… Поверь, это интересует меня в последнюю очередь.
— А что тебя интересует?
— Ты.
Он покачал головой и сдался:
— Мне кажется, это — храм, только вот какому существу он посвящен?
— Это гробница, — сказала Деянира серьезно. — Здесь похоронен человек, который однажды спас город. Он совершил невозможное, передал сообщение, которое, как казалось, невозможно будет передать. Неведомыми путями и в кратчайшие сроки он прошел сквозь армию врагов, осадивших Гоэбихон, и привел подкрепление. Его звали Кохаги.
— Там внутри тьма, — пробормотал Евтихий. — Я заглядывал в окна.
— Внутри тьма, потому что это гробница, — объяснила Деянира. — Ее покой никто не осмеливается потревожить. Никто не знает, что там происходит на самом деле. Там — мертвое тело. Саркофаг. Тьма создает абсолютный покой, и она же оберегает его.
Тихий свист привлек внимание собеседников. Евтихий вздрогнул, поворачиваясь на звук: он узнал человека в плаще с кровавым пятном. Не разглядел его, не увидел, а именно узнал: повадку, манеру держаться. Не увидел, а ощутил его присутствие.
Деянира сразу уловила перемену в настроении своего спутника.
— Что там такое?
— Просто один человек, — нехотя сказал Евтихий.
— Ты с ним знаком? Он как-то странно на нас смотрит.
— Нет, я его не знаю, — ответил Евтихий быстро.
— Этиго! — крикнул чужак и снова свистнул.
Деянира поджала губы. Евтихий молча смотрел себе под ноги и не трогался с места.
— Эй! — закричал незнакомец опять. — Как там тебя! Евтихий!
Деянира сказала сухо:
— Ступай. Тебя, кажется, зовуг.
— Я не хочу к нему идти! — взорвался Евтихий. — Мне нет дела до того, что он меня зовет! Я ему больше не слуга. Он сам отпустил меня.
— Так вот кто ты такой, — проговорила девушка, глядя на него пристально. — Вот откуда у тебя шрамы… Поверь мне, эта связь никогда не разорвется. Бывшие жены, бывшие господа, бывшие друзья… В таких делах не бывает «бывших». Люди, с которыми тебя когда-либо связывали тесные узы, не отпустят тебя до конца твоих дней. Они вечно будут стоять на твоем пути. Они вечно будут жить в твоей душе. И в любой миг — в любой, Евтихий, поверь мне! — они могут возникнуть перед тобой и потребовать своего. Это произойдет, когда ты меньше всего будешь ждать, когда ты вообще не будешь готов к подобной встрече… Я очень хорошо понимаю тебя. Сейчас. — Она покусала тонкий пальчик в попытке приглушить страдание. — Слишком хорошо я понимаю тебя, Евтихий… Иди к нему.