— Так использовали, что мне теперь один путь…
— Именно, — перебил Моран. — Не вижу ничего страшного. Ты ведь выбрасываешь старые мочалки, когда они уже ни на что не годны?
— По-вашему, я — старая мочалка?
— Приблизительно.
— Нет, — сказал Авденаго решительно.
— Что? — Моран приподнялся в кресле. — Мне показалось, или ты мне перечишь?
— Я не старая мочалка.
— А кто же ты?
— Человек, — сказал Авденаго.
— Твоему тону не хватает уверенности, и я вполне понимаю твои сомнения.
— Я человек, и точка.
— Это бунт?
— Нет.
— Хорошо, — сказал Моран. — В таком случае, продолжим беседу. Кольцо по-прежнему у тебя на пальце?
— Да.
— Подними ногу.
— Нет.
— Ясно, — сказал Моран и помрачнел.
Авденаго выпил сразу полстакана вина. С грустью подумал о том, что теперь не скоро выйдет из этой квартиры. Если вообще когда-нибудь выйдет. А припасы скоро закончатся. Джурич Моран не станет обременять себя походами за картошкой. Небось, по ресторанам таскаться начнет, предоставив своему рабу полную свободу подохнуть с голоду.
— Это неправильное кольцо, — сказал Моран. — Можешь оставить себе. Проклятье!
Он сам налил себе еще вина и вдруг грустно улыбнулся. Совсем по-человечески.
— Видишь ли, — сказал Моран, — несколько дней назад я был в том магазинчике и рассматривал разные блестящие побрякушки. Мы, тролли, даже и высшие, из Мастеров, чрезвычайно неравнодушны к блестящим вещицам. Обычно наш интерес бывает вполне невинным, нам достаточно созерцания. Иными предметами, правда, мы непременно должны обладать, но таких предметов, как правило, очень немного. Я как раз размышлял над тем, что мне следовало бы подавить твою волю. Ты становишься неприятным вольнодумцем, что само по себе создает дискомфорт, а при определенных обстоятельствах может быть опасным.
— И вы решили подставить меня? — тихо спросил Авденаго.
— Глупости! «Подставить»! Что за выражение! — Моран поморщился. — Нет, мой замысел был гораздо лучше. Свежее, чище и… как бы это выразить? Более творческий. Однако ради последовательности вернемся к моему первому визиту в ювелирный магазин, который ты так бездарно ограбил. Я глазел на серебряные браслеты, когда одна женщина вдруг показала на кольцо и сказала своему спутнику: «Когда я вижу эту вещь, я полностью теряю волю».
Авденаго посмотрел на кольцо, блестевшее у него на пальце.
— Кстати, не такое уж оно и ценное, и это вовсе не бриллиант, — сказал он. — Просто топаз.
— Откуда ты знаешь? — прищурился Моран. — Ты разбираешься в камнях? Сомнительно, поскольку ты — гопник. Я наводил справки.
— Да тут бирка есть, — объяснил молодой человек.
— Оторви и выбрось эту бирку, а заодно и собственную голову, — посоветовал Моран. — Их ценность примерно одинакова.
Он выждал немного, как будто действительно ожидал, что Авденаго сейчас попытается заняться самообезглавливанием. Но юноша ограничился тем, что сдернул с колечка магазинную бирку и бросил ее на пол.
— Ладно, — вздохнул Моран. — Итак, я принял к сведению бесспорный факт: некая женщина целиком и полностью теряет волю, когда видит некое конкретное кольцо…
Авденаго осенило.
— И вы решили, что это — магический предмет, который отберет волю у меня?
— Именно, — Моран горько вздохнул. — Но ты отказался поднимать ногу. Значит, своя воля осталась при тебе. Это невыносимо!
Он всхлипнул:
— Я готов рыдать с досады!
— Хватит вам распускать сопли, — сказал Авденаго. — Взрослый же человек. Противно!
— Дурак, — Моран высморкался двумя пальцами и прибавил: — Салфетку! Живо! Мне самому противно!
Авденаго подал ему бумажные платки.
Моран сказал:
— Раз эта штуковина бесполезна, оставь ее себе. Не стану отбирать. Она мне вообще не нравится. Топаз какой-то! Я бриллианты люблю, в них есть смысл. Интеллектуальные камни, в отличие от тебя. Все, убирайся, не хочу тебя видеть, не хочу тебя слышать, и завтра не вздумай подавать мне обед.
Глава четвертая
Несколько дней Авденаго действительно не видел Морана. Тот скрывался в кабинете, а заслышав шаги возле своей двери, кидался тяжелыми предметами. Странная мысль посетила Авденаго: он вдруг подумал, что его хозяин, возможно, смущен неудачным грабежом. Мысль эта пришла к Авденаго далеко не сразу. Вообще представить себе Морана Джурича обескураженным было почти невозможно. Но едва лишь Авденаго допустил подобную догадку, как она мгновенно угнездилась в его мозгах и пустила прочные корни. Авденаго и сам поразился скорости, с которой это произошло.
А вместе с образом смущенного Морана пришли и другие соображения.
Например. Почему Моран Джурич, несмотря на все свое могущество, обитает в Петербурге, явно вдали от своих родственников и соплеменников? Почему никто из них никогда его не посещает? Почему сам Моран никогда ими не похваляется?
На пятый день Авденаго без спросу вторгся в комнаты господина и бухнул на кружевную скатерть поднос с двумя тарелками. На одной ошеломительно благоухал борщ со сметаной и зеленью, на другой лежала горка мелко нарезанного чеснока.
Запахи заполнили комнату. Моран поднял голову от книги, которую изучал с великим тщанием, пошевелил ноздрями.
— Русским духом пахнет! — проскрежетал он.
— Извольте покушать, — сказал Авденаго.
— Еще чего! Сам ешь, — буркнул Моран.
— Ладно, — Авденаго уселся за хозяйский стол и взялся за ложку.
Моран уронил книгу, вскочил. Глаза его метали молнии.
— Ты рехнулся?
— Отнюдь, — Авденаго отправил ложку в рот.
— Где ты набрался таких слов?
— Сами приказали мне книги читать.
— Нахал! Наглец! Пошел вон отсюда!
— И не подумаю.
Авденаго не понял, что произошло. Просто он вдруг оказался лежащим на полу, и у него очень болела голова. И рука, когда он ею пошевелил. Рука вообще воспринималась как чужая. Авденаго попытался сесть, и тут дикая боль заставила его опрокинуться обратно на пол и завопить. Моран поморщился.
Авденаго скосил глаз. Он наконец увидел, что произошло: Джурич Моран метнул в него нож и пригвоздил левую ладонь к полу.
— Вытащи… те… — слабо проговорил Авденаго. — Ой, больно!
— Больно? — осведомился Моран. — Вот и хорошо. Лежи и знай свое место.
Джурич Моран уселся за стол и принялся хлебать борщ, посыпая чесноком каждую порцию.
Он любил, чтоб чеснок был наисвежайший, как уже знал Авденаго.
Парень лежал на полу с ножом в руке. Собирался с духом, чтобы вытащить нож. Духа все время не хватало, поэтому он просто дышал ртом, часто и мелко, и боялся двинуться лишний раз, чтобы не тревожить бедную, бедненькую ладонь.
Моран кушал с огромным аппетитом, жадно. Если бы у Авденаго достало сил наблюдать за своим хозяином, он бы понял, что после дурацкого ограбления ювелирного магазина Джурич Моран вообще ничего не ел. Но Авденаго вдруг утратил всякий интерес к чему бы то ни было, кроме своей раны.
Моран доел, отложил ложку и глянул, перегнувшись через стол, на пол:
— Где десерт?
Авденаго ответил ему взглядом, полным муки.
— Где десерт? — повторил Моран. — Если у тебя хватило наглости подать мне обед, изволь завершить начатое.
— Я не могу встать, — прошептал Авденаго.
— Почему? — удивился Моран.
Авденаго не ответил. Моран взял с подноса солонку и запустил ему в голову. Авденаго ахнул и на миг потерял себя в темноте, полной рассыпающихся искр.
Когда мрак немного рассеялся, он увидел, что Моран уже подбрасывает на ладони перечницу, парную к солонке.
— Ты по-прежнему не можешь встать? — поинтересовался Моран. — Или что-то изменилось за последние пять минут?
— Не надо… — выдавил Авденаго. — Я сейчас подам десерт.
— Давно бы так, — преспокойно заявил Моран. Он поставил перечницу на место, откинулся на спинку стула и начал барабанить пальцами по столу.
С утробным воплем Авденаго выдернул из ладони нож, немного побился на полу, как пойманная рыба, затем поднялся на четвереньки и наконец встал. Из ладони по локтю стекала кровь.
— Не вздумай пачкать стены, — предупредил Моран.
Авденаго побрел к выходу.
В глубине души он надеялся, что Моран владеет какой-нибудь магией и сумеет исцелить его руку, но если Моран Джурич и разбирался в чарах, то отнюдь не в целительных. Во всяком случае, заботиться о раненой руке своего раба тролль не намеревался.
Поэтому Авденаго просто перетянул руку платком и, набравшись сил, принес Морану остатки раскрошенного печенья в порванном пакетике, — все, что оставалось от припасов сладкого.
Моран вытряхнул содержимое пакетика в широко раскрытый рот. Авденаго, пошатываясь, наблюдал за ним. Моран сказал:
— Что?..
— Больно, вот что.
— Таблетки есть?
— Наверное…
— В армии за подобный ответ тебя бы уже расстреляли. Таблетки или есть, или их нет.
— Наверное, нет, — сказал Авденаго.
— Значит, будешь терпеть. И в следующий раз десять раз подумаешь прежде, чем говорить мне дерзости.
— Перевязать помогите, — попросил Авденаго.
— Ты пачкаешься, — поморщился Моран.
— Мне больно! — закричал Авденаго и вдруг потерял сознание.
Он пришел в себя в той же хозяйской гостиной. Рука превратилась в полено: Моран обмотал ее толстым слоем бинтов. Под бинтами все болело, но почему-то теперь в этой боли было нечто успокоительное. Как будто раненая рука сигнализировала своему владельцу: «Все в порядке, я тружусь над ликвидацией последствий. Прошу прощения за временный дискомфорт».
Затем Авденаго установил, что лежит на хозяйском диване и что под головой у него вместо подушки толстая книга.
Моран рассматривал его, нависая сверху и озабоченно морщась.
— Больше не боишься? — спросил он.
Авденаго покачал головой, перекатывая ее по твердой книжной обложке.
— Правильно, — одобрил Моран.
— Кольцо… — пробормотал Авденаго.
— Осталось под повязкой, — ответил Моран. — По-твоему, я стал бы снимать кольцо, которое сам же тебе и подарил? Ты его честно заработал.
— Вы ведь… думали, что все не так получится? — спросил Авденаго.
— Ты о чем? — подозрительно нахмурился Моран.
— Об ограблении…
— Я думал, что оно будет более осмысленным, — признался Моран. — Но что об этом болтать попусту! Не смей мне вообще напоминать о своей глупости. Если бы ты не был таким пустоголовым Кеном без Барби, то догадался бы, для чего мне ограбление, и сумел бы меня отговорить. В конце концов, это — твой мир.
— Кстати, — произнес Авденаго и пошевелился, устраиваясь чуть удобнее (на большее он не решился), — о мирах… Почему вы находитесь в нашем мире, а не в своем? Что вы тут делаете?
— Узнаю типично питерское высокомерие, — вздохнул Моран. — Еще скажи — «понаехали тут»! Все-таки ты неблагодарное животное. Да если бы не я — где бы ты сейчас был? В следственном изоляторе? Ты — мелкий уголовник, ничтожная вошь! Такие, как ты, даже тиф не разносят.
— Какой еще тиф? — пробормотал Авденаго. (И почему так всегда получается, что Морану удается сбить его с толку?)
— Вши разносят тиф, — назидательно произнес Моран. — Однако не все, а только тифозные. Не твой случай. На что ты вообще годен? Если бы ты был вошью, то тебя пришлось бы вывести специальным шампунем.
«Нет, — подумал Авденаго, — я не отступлюсь. Если как вошь я ничего не стою — это еще не означает, что я в принципе ничего не стою».
И он настойчиво повторил вопрос:
— Почему вы здесь? Мне кажется, это важно… Почему?
— Потому что я — не там, — буркнул Моран. — Потому что меня никто не понимает и благодеяния мои засовывают псам под хвост. По-твоему, это недостаточная причина? — Он махнул рукой и угрожающе заключил: — Учти, ты сейчас беспомощен, так что я запросто могу перерезать тебе глотку!
— И испачкаете диван.
— Ничего, на помойке другой найду. Дураков-то много, даже в вашем хваленом Питере.
— Не надо, — сдался Авденаго. — Я больше не буду.
— Что не будешь? — прищурился Моран и щелкнул пальцами. — Чего ты больше не будешь?
— Задавать ненужные вопросы… не буду.
— Врешь.
Авденаго не ответил.
Моран укрыл его пледом и вышел из комнаты.
* * *Строить догадки о том, кто такие клиенты Морана, как они разыскивают «агентство экстремального туризма» и куда в конце концов попадают после того, как процедура переодевания и фотографирования заканчивается, Авденаго пришлось самостоятельно. Моран наотрез отказался обсуждать с ним эти вопросы. Равно как и другие, так или иначе затрагивающие его деятельность в Петербурге и других мирах. И в своем отказе он был более чем убедителен, о чем Авденаго постоянно напоминал рубец на ладони.
История с бесславным ограблением и последующий конфликт вовсе не отдалили Морана от его подручного, а напротив — странным образом сблизили их. Моран даже сжалился над Авденаго и принес ему из библиотеки роман в кошмарной пестрой обложке, позволив парню сделать перерыв в чтении Достоевского. Но Авденаго не оценил хозяйской доброты. Напротив, при виде книги он не сумел скрыть ужаса. Моран негодующе поинтересовался, отчего у «неблагодарной скотины» такое кислое выражение лица. (На самом деле все было еще хуже: Моран мгновенно впал в ярость. «Где ликование? Отчего ты не целуешь мне руки с изъявлением безумной благодарности? — орал он, топая ногами. — Я о твоих развлечениях забочусь, а ты кислые рожи корчишь!»)
— Ну… мне придется теперь еще и это читать, — сказал Авденаго, поглядывая на роман с неприязнью, словно книжка могла его укусить.
— И что такого? Читаешь же ты Достоевского! — Моран так и сверлил Авденаго глазами.
— Достоевский — хоть обязаловка, он и не должен нравиться, — пробурчал Авденаго. — А здесь… Тоже мне, развлечение.
— Что значит — «Достоевский — обязаловка»? — возмутился Моран.
— То и значит, что это классик и что вы его обожаете, стало быть, и мне придется дочитывать…
— Да я, может быть, в старухе-процентщице собственный образ узнал! И в Порфирии! Достоевский вообще все про меня написал, — сказал Моран с чувством. — Достоевский писал, как тролль, и знал троллей лучше, нежели сами тролли знают себя. Он важен для самопознания.
— Ну, вам виднее, — протянул Авденаго.
— Это все потому, что ты тварь дрожащая и не имеешь никакого права, — сказал Моран. — В отличие от меня. Я вот убить тебя могу, и мне ничего за это не будет. И старуха-процентщица могла. И убивала, кстати.
— У Достоевского про это нет, — вякнул Авденаго.
— Мало ли чего нет, — сказал Моран. — А ты между строк читай. Там столько всего понаписано!
— Человек не может писать между строк. Человек что ни напишет, все строка получается.
— Да ты как будто в бессловесном болоте вырос, жабий потрох, — сказал Моран презрительно. — А не в Северной Пальмире. Ты черновики Достоевского видел? Такие все исчирканные! Он из Баден-Бадена целый чемодан таких черновиков привез, между прочим. Я на экскурсии был.
— В Баден-Бадене?
— Очень смешно. Ха, ха, ха. В музее Достоевского. Дурак. Ты даже в музее Достоевского не был.
— Ну мало ли кто где не был… — прошептал Авденаго, совсем тихонечко.
— По-твоему, я похож на тролля из рода Мастеров, который не посетит музей своего любимого писателя? — напирал Моран. — Ну так вот, Достоевский писал черновики так, что… В общем, Достоевский… Да. Достоевский — единственный в мире писатель, который писал между строк. Буквально. И если бы ты не был таким недоразвитым козьим выменем, то посетил бы музей и убедился в этом собственными глазами. Ну а так придется тебе довольствоваться тем, что видели мои глаза.
И Моран Джурич ткнул растопыренными пальцами себя прямо в глаза, как будто намеревался вонзить ногти в глазные яблоки.
— Все равно, — сказал Авденаго, на которого эта демонстрация не произвела должного впечатления, — Достоевского я по обязанности читал, а тут вы мне предлагаете читать для удовольствия.
— В таком случае, ты умнее, чем я надеялся, — заявил Моран, отбирая у парня роман в пестрой обложке. — Вот тебе «Подросток», а эту чушь я завтра обратно в библиотеку сдам.