- Баронет отправился в монастырь. Приболел. Да и ни к чему юному созданию взирать на позор матери. Мы милосердны.
Умный, сильный, наглый. Последние слова произнес без всякого выражения, но аж руки зачесались, вогнать кончик меча под рясу - никакая кольчуга не спасет. Но тогда - все, конец. Задавят числом. А потом - пытка. Ладно, если самого, могут и Анну над огнем растянуть.
Оставалось, беседовать, не замечая вызова.
- Мадам Анну, - Роберт развернулся к монаху, - как я понимаю, тоже ожидает постриг?
- А что ей остается? Надеюсь, кармелитки за небольшую плату примут благородную, но погрязшую в грехе даму. Таким образом, справедливость восторжествует.
Опять! Он что нарочно нарывается? Вполне возможно. Но не проще ли было дать команду своим волкам? Ах да! Есть же еще Герик! Брат Петр не уверен в некоторой части своего воинства.
Роберт внимательнее присмотрелся к окружающим. По одежде не разберешь кто местный, кто пришлый. Лица похожие, в том смысле, что все одинаково пьяные и возбужденные. Но вот ближние не на шутку рассержены, а те, кто остались за их спинами вроде и не торопятся вступаться за торжество справедливости. Да и монах продолжает говорить… И тут Роберт сообразил: брат Петр тянет время. Что ж, и мы потянем - вступим в дискуссию:
- Не понимаю твоего негодования, - возразил Роберт. - Ты здесь посторонний. И не тебе вмешиваться в дела дома, - укусил, так укусил, и кажется, нащупал больное место. Даже клобук у доброго брата дернулся.
Но ответ прозвучал уверенно:
- Ошибаешься. Я духовник благородной дамы Герберги. Мой сан дает мне право. Но как ты, рыцарь и друг барона Филиппа можешь спокойно смотреть на позор, которым покрыла себя его вдова?
- Война. Чужие страны, чужие обычаи, да и собственные лишения учат пониманию и прощению. Странно, что я воин, объясняю это тебе, служителю церкви. В моих глазах, Анна - женщина, нуждающаяся в поддержке. Я окажу ей такую поддержку. Но мы заболтались. Наши дамы скучают, да и оружие зря пылится. Поправь меня, если ошибаюсь: убивать гостей, пока, не входит в ваши планы? - клобук едва заметно качнулся, - а запугать нас, как ты уже догадался, не так-то просто.
Действительно, зачем дразнить толпу обнаженным железом? Прочесывающий окрестности дозор еще не вернулся, значит можно продолжить игру.
Отправив оружие на место, Роберт оттер плечом Гербергу. Гарет тоже встал рядом с креслицем хозяйки. Факел давал достаточно света. Анна наконец смогла прочесть письмо.
Слезы, проделывая извилистые дорожки, ползли по щекам, капали на пергамент. Она несколько раз возвращалась к началу, но вот последние слова были прочитаны.
Голова на мгновение опустилась к самым строчкам. А потом женщина с неожиданным проворством обернулась и метнула свиток в камин.
Герберга издала крик больше похожий на карканье и кинулась к огню, но свиток уже корчился за бледными языками пламени.
- Тварь! Ты поплатишься за это. - лицо Герберги исказилось до неузнаваемости.
Роберту показалось, не будь его рядом, благородная дама набросилась бы на беременную с кулаками.
- Дочь моя! - прорезался в шуме голос монаха. Анна уставилась в пол, Герберга тоже, но напряжена как тетива. Даже закованному в броню рыцарю стало не по себе.
И вновь:
- Дочь моя, покоримся воле…
Дослушивать Роберт не стал. Ему наскучил, вернее, опротивел этот спектакль.
Почтительно склонившись, но предложил Анне руку. Та вскинула темно синие полные слез глаза и нерешительно вложила ладошку в его широкую, покрытую твердыми мозолями ладонь.
- Позвольте Вас проводить?
Кивок и быстрый взгляд в сторону Герберги.
- Я думаю, благородная дама не станет возражать.
Гарет шел следом за ними, сбиваясь с шага - через два на третий - оглядывался.
Плевать, что подумают. Он не видел ничего зазорного в демонстрации собственной осторожности. Роберт наоборот ни разу не обернулся. Таковы правила игры. Только дадут ли доиграть? Он спиной чувствовал нацеленные вслед взгляды. Под кольчугой гулял озноб.
То, что произошло сейчас у камина, можно было расценивать даже как маленькую победу. Правда, полной уверенности в этом у него не было.
Комнаты Анны, с примыкающей к ней клетушкой Бины, мало чем отличалась от других в замке. Но стараниями двух женщин в нее был привнесен какой-никакой уют: глиняные подсвечники на маленьком столике, сундучок в углу, блюдо с яблоками на вышитой салфетке.
Анна опустилась на край широкого ложа. Ей трудно дался даже короткий подъем по лестнице. Из своего закутка выкатилась кругленькая Бина:
- Мадам Анна, миленькая, давайте помогу: накидку снимем, башмачки расшнуруем.
Устали…
- Не сейчас, Бина. Иди, пожалуйста, к себе. Мне надо поговорить с рыцарем.
- Хорошо, моя госпожа. Хорошо. Уже ушла. А можно второму рыцарю пойти со мной?
Мне там надо кое-что переставить. Одной не под силу, а слуг зови, не зови - все равно не придут.
Друзья переглянулись. Гарет едва заметно подмигнул и двинулся за провожатой.
- Мессир, - голосок Анны дрожал, - я не знаю кто вы… но Вы первый, кто… Вы единственный, кто по-человечески к нам отнесся. И я прошу… прошу: уходите. Вы, может быть, спасетесь. Я покажу, как отсюда выбраться.
- А как же вы, Анна?
- Мне уже все равно. Моя жизнь кончилась. - И чуть слышно, прерывистым шепотом:- Меня уже нет.
- Что с вашим сыном?
- Не знаю. Его увезли. Его все время держали отдельно от меня.
- Куда увезли, не знаете?
- Сказали в монастырь. Не знаю, правда ли это.
- А не могло так случиться…
- Нет! Он жив! Я чувствую. Я знаю.
Огромные, синие глаза смотрели на него и просили: не разубеждай меня! Не надо.
- Я - Роберт. В рассказах Филиппа де Барна я мог присутствовать как граф Парижский.
- Вы!!!
- Он говорил обо мне?
- Да он только о Вас и говорил. Как был оруженосцем, как вы в Пуатье вместе сражались на турнире. Говорил, что обязательно найдет Вас в Святой земле.
- Так получилось, что это я его нашел. Совершенно случайно и к тому же поздно.
Он умирал. Последние его слова были о Вас и о сыне.
- А я… А я - вот, - она будто в недоумении развела руки, обозначая свое положение. Ожившее, было, треугольное личико, опять помертвело.
- Анна, - Роберту пришлось повысить голос, - посмотрите на меня. Я уходил в Поход будучи графом, а когда вернулся, мой домен уже отдали другому, меня же, чтобы не мешал, попытались заставить уйти в монастырь. В плену я был рабом, ворочал камни на руднике. Вокруг были одни враги, и надо было просто выжить. Я выжил, вернулся, а дома все это время меня, оказывается, поджидал куда более коварный и подлый враг. Поверьте, совсем недавно я тоже думал, что жизнь кончилась.
Показалось или нет, что на дне заплаканных потемневших от боли глаз что-то шевельнулось?
- Анна, я вез не только письмо…
- Тише не говорите.
- И тем не менее я готов, с вашего согласия, разумеется, пойти на переговоры с Петром и Гербергой.
- Они обманут. Как меня. Вас заставят заплатить, а потом убьют.
- Это не так просто. Они, как я заметил, не спешат подставлять свои головы под меч.
- Монах прикажет - пойдут, - прошептала одними губами Анна,
- Он главный? Командует?
- Он и Лупо.
- Итальянец?
- Да. Тот сам по себе. Приехал всего с одним спутником, но быстро стал верховодить.
- Где он сейчас?
- Бина говорит: уехал сегодня..
- А его товарищ?
- Нет. Он… вроде слуги. Или, лучше сказать, оруженосца. Только… подлого звания. Мерзкий.
- Как он выглядит?
- Маленький как подросток, а лицо злобного карлика.
- Длинная не по росту кольчуга, плоская мисюрка, серый палий?
- Ты его знал?
- Очень недолго. Ровно столько, сколько летит стрела.
Анна непроизвольно дернула головой:
- Господь наградит тебя за это, Роберт.
- Монаха зовут Петр?
- Да.
- Очень интересно. Я знал одного Петра по прозвищу Пустынник. Говорят, он сейчас скитается по королевству, прославляет себя и проклинает вождей Похода.
- Они его вспоминали. Герберга… нет, не помню. Они тогда перепились, спорили, кричали. Монах сказал, что Петр - имя не одного человека, что их легион. Потом про истинную веру… но такое было на моей памяти только раз. Монах предпочитает отмалчиваться.
Анна за разговором чуть успокоилась. Слезы высохли.
- Или он - тот самый? - спохватилась женщина.
- Кто? Ах, Петр! Нет, конечно. Самозванец. После Похода как черви после дождя полезли фальшивые Петры Пустынники, копейщики Готфрида и латники Танкреда.
- Роберт, - Анна остановилась, не решаясь продолжить, мужчина улыбнулся, подбадривая, - ты ведь знаком с родственниками Филиппа? Эта Герберга… муж никогда о ней не говорил.
- И не мог говорить, поелику таковой не существует. Она тоже самозванка. Она имеет столько же прав на твой дом, сколько забежавшая бродячая собака.
Теперь ей надо было дать выплакаться. Роберт молча гладил рассыпавшиеся по плечам рыжие пряди. Женщина, уткнулась лицом в его плечо и тихо беззвучно вздрагивала. Потом Бина увела хозяйку в свою коморку и уложила.
Гарет выводил носом ночную руладу. Договорились: он сменит Роберта перед рассветом.
Спать совершенно не хотелось. Свечей не зажигали. Камина, впрочем, тоже. Не было дров. Роберт, спиной к стене, расположился на полу у двери. Черно-синий на черно-черном, проем узкого окна мерцал ясными холодными звездами. Когда-то давным-давно, в другой жизни, Тафлар говорил, что это далекие солнца. А Роберту они всегда казались любопытными глазами, наблюдающими в прорехи черного небесного бархата, за мелкими тварюшками - людьми.
ALLIOSПариж встречал их потрепанную, заляпанную грязью компанию шумом, смрадом и пыльным закатным маревом. Солнце садилось в тяжелую, клубящуюся, синюю тучу с золотистой корочкой по верху.
Крайние хижины, собранные в подобие улиц, обрамляли изрядно разросшийся за восемь лет пригород, как бахрома рубище нищего.
На небольшой круглой гари копались не то бывшие хозяева, не то сбежавшиеся на поживу нищие. Они палками разгребали остывшие головешки, в надежде отыскать что-нибудь полезное. Из хижины на обочине разносились вопли. По голосу - секли недоросля.
Вдоль дороги быстро-быстро перебирала ногами сутулая нищенка в драной, серой рубахе. Намотанные на голову, ветхие тряпки, делали ее похожей на пугало. Она попыталась дотянуться до стремени, ехавшего первым Роберта. Не смогла. Уже безнадежно отстав и поняв, что ничего не получит, она закричала:
- Не долго тебе… будешь как я скитаться по дорогам! Не долго тебе…
- Тьфу, падаль! - поравнялся с Робертом Лерн. - Города наши - скопище нищих и блудниц. Грязь, вонь, болезни.
- Отвык?
- Отвык. Да и просто никогда не любил.
- Подожди, проедем пригород, улицы станут почище, а там и Сите.
На душе и так было мутно, еще кликуша эта… Остро захотелось вернуться ожечь плеткой поперек сутулой спины. Роберт оборвал себя: а чего ты хотел? Чтобы Родина встретила героя цветами и хоругвями? Хотел? Да хотел же конечно! Может, не так помпезно, но хотя бы повернулась к героям лицом, а не облезлым задом.
Лерн начал что-то рассказывать: обстоятельно, долго, с массой подробностей.
Добрая душа, заговорить пытался. Глядишь, и разгладятся складки на хмуром челе друга. Надо бы поддержать разговор, улыбнуться. Роберт не смог. Мгновенно из ниоткуда пришло: он вплотную подобрался к черте, порогу, краю. И отступить от невидимого, проведенного кем-то недобрым, предела невозможно.
Чем дальше продвигалась кавалькада, минуя пригороды и кварталы ремесленников в сторону моста, в сторону Сите, тем более зрела уверенность: там, в центре мира, в центре Франкского королевства растеклось темное нечто, субстанция, войдя и пройдя через которую, он, граф Парижский Роберт Робертин превратится… или прекратится.
По знаку командира отряд остановился у харчевни. Вывеской заведению служила деревянная баранья голова с закрученными рогами. Хозяин выкатился к гостям самолично: похвалился похлебкой, вином и предложил остаться на ночь. За харчевней притулилась маленькая гостиница. Только для благородных господ, пояснил хозяин.
Случайные попутчики, приставшие к ним еще в Провансе, покинули компанию, кто группами, кто по одиночке, на подступах к Парижу. Остались только ближайшие друзья, да подобранный на юге мальчишка Дени. Думал, само отвалится, а оно прилипло.
- Останетесь здесь, - коротко кинул Роберт друзьям. Объяснять подробнее не стал.
Дуракам не объяснишь, умные сами догадаются. Хаген, разумеется, воспротивился:
- Ты что, один собрался?
Тут случай особый. Хагена нельзя было отнести ни к той, ни к другой категории.
Но на его вспышки всегда находилось рассудительное и тихое слово Соля. Вот и сейчас Альбомар подошел, положил руку на плечо больного гиганта. Уговорит.
Напряженность, однако, сохранялась. Никто, как оказалось, не одобрил решения, идти во дворец одному. Роберт устроился вместе со всеми в обеденной зале.
Посидел за столом, делая вид, что ест, пьет и разговаривает. Лица друзей мрачнели, Чтобы не тянуть, он встал и, не прощаясь, пошел к двери, но на пороге обернулся. За спиной стоял Соль. В густой, пыльный, сиреневый вечер они вышли вместе.
- Постой, Роберт. Ты уходишь один, предполагая, что нам, если пойдем вместе с тобой, может что-то угрожать?
От этого ничего не скроешь. Да и надо ли?
- Не знаю. Только поостерегусь тащить вас за собой.
- Хоть Гарета возьми.
- Зачем?
- С ним можно отправить весточку.
- Покойники вестей не носят. Если не побоятся избавиться от меня, от моего человека - тем более. И сделают это быстро и бесшумно. Старику просто перережут горло в темном переходе. Иди, растолкуй ему. А то смотрит на меня как на предателя. Думаю, лучше вам вообще помалкивать, что приехали со мной. И последнее. Если я не вернусь - не дергайся, Соль - если я не вернусь, деньги, оставшиеся у Нарди, подели на всех, как сочтешь нужным. Прощай.
- Стой, ты уже…
- Прощай, Соль.
- До свидания, Роберт.
Хлопнул на ветру пропыленный, заскорузлый плащ, скрежетнуло металлом о металл.
Уставший за день конь недовольно всхрапнул, но пошел, плюхая копыта в дорожную пыль.
Позади перепутались улочки предместий. Роберт, миновав торговую площадь и утоптанную широкую площадку с помостом в центре - место казней - дважды столкнулся с оружными. Разошлись без скандала. С невысокого пригорка, между крыш тесно стоявших домов, показался мост. По краям его лепились каменные и деревянные лавочки, хижины, навесы. Жизнь тут кипела ключом. Нервная суета и вселенский зуд не оставляли обитателей и завсегдатаев моста даже ночью.
На той стороне черным провалом обозначилась громада замка. На стенах горели факела, но так редко что не рассеивали мрака, а наоборот.
Ворота по ночному времени были заперты. Роберт постоял немного у глухо сдвинутых створок и поехал туда, где из зарешеченного оконца узкой, - одному конному проехать, - калитки, пробивался свет.
- Кого несет на ночь глядя? - непочтительно по сути, но осторожно по тону поинтересовались с той стороны.
- Роберт Парижский.
- Сейчас, сейчас. Отопру. Один момент, мессир.
Чего-чего, а такого поздний визитер не ожидал. Однако недоразумение скоро разрешилось: улыбка сползла с лица привратника, как только он разглядел, кто въехал под арку ворот.
- Кто таков? - рявкнул стражник, хватаясь за меч. - Где граф Роберт?
- Я - граф Роберт.
- Ты - неизвестно кто. Я графа в лицо знаю. Щас стражу кликну!
- Давай зови, и пусть передадут сюзерену, что я вернулся из сарацинского плена, согласно его повелению.
Привратник оказался не таким дураком: орать, стращать, махать руками не стал, на лице появилось озадаченное выражение:
- Вон чего… ага… вон чего. Ладно, мессир, стой тут. Пойду за стражей.
И попятился, сохраняя на лице задумчиво-озабоченное выражение.