- Не бойся, - ласково запела Марфа, - не обидим, дитятко. У нас, знаешь, как хорошо. Большой сад, а там яблочки сладкие, наливные, хочешь - с ветки рви, а хочешь - из-под ног собирай. Ты яблоки любишь?
- Люблю, - пролепетала маленькая княжна.
- А рядом в деревеньке девочек много, подругами твоими будут, играть вместе станете да по ягоды ходить.
- У меня холопьи свои есть.
- Хорошо, их возьмешь. А в келье у меня птички чудные живут, захожий паломник подарил, желтенькие такие, и поют, как в райском саду.
Девочка повеселела, но все же с опаской спросила:
- А одеваться мне тоже в серое надо будет? - своя взрослая одежда Елене очень нравилась.
- Нет, дитятко, ты же не инокиня, а мужняя жена, в своей ходить будешь. А как подрастешь да девой станешь, так супружник за тобой и приедет. Ну, согласна?
- Согласна... А лошадки с жеребятами у вас есть? Я их страсть как люблю.
- Есть, как же без лошадок - то.
Дело сделано: княжна уехала с Марфой в обитель. Успенский монастырь был выбран неслучайно, так как находился на границе с владениями Мстислава Залесского, чтобы отец и мать могли навещать дочь, когда им вздумается.
А в Чернореч-граде жизнь пошла привычным чередом, будто и не было никакой свадьбы. Годы быстро пролетели, молодой князь опамятовался только единожды: «Ну, шестнадцать лет, ну и что? Все равно мала еще. Мать твердит, что красавицей подружья стала, да можно ли этому верить. Спросил Спиридона, он ведь возил молодой княгине в монастырь подарки, так тот лишь рассмеялся: «Поезжай, князь, сам и посмотришь». И улыбка у него такая недобрая, точно - дурна собой, как пить дать».
А весна кружила голову, хотелось чего-то, маялось...
1. В лето 66... бысть зима снежна - В год 11(2)... зима была снежной.
2. Лодья - древнерусское произношение слова ладья.
3. Великий - великий князь.
4. Кмети - воины дружинники.
5. Подружья - жена. В Древней Руси словами муж и жена, обозначали не супругов, а любого мужчину и женщину.
6. Почто - почему.
7. Супружник - муж.
8. Вои - воины.
9. Комонь - конь.
10. Ловы - охота.
11. Полуночный - северный.
12. Басни - сказки.
13. Десная - правая.
14. Детинец - внутренняя крепость.
15. «Преставися» - умереть.
16. Убрус - платок, головной убор замужней женщины.
II. За Бежским озером.
Малая дружина уже выехала за городские ворота и спустилась к реке. Плыть предстояло на ладьях. По весенней апрельской распутице конным ходом не проехать. Лошади тревожно ржали, чувствуя опасность. Вид веселых корабликов, пляшущих на речной глади, не предвещал животным приятного пути.
В сопровождающие князь выбрал двух своих закадычных друзей: озорника, балагура Пахомия и рассудительного, степенного Первака.
- Что так долго-то у княгини был? Уж заждались, - Пахомий лукаво поглядывал на князя, - не отпускала что ли?
- Распутницей пугала, мол, держи ухо востро.
- То-то, и меня жена все не хотела отпускать, да все наказывала, чтоб по сторонам больно не заглядывался. И до нее какие-то слухи дошли, раз так всполошилась.
- А охота посмотреть, какая она княгиня Заозерская, чего только и не болтают. Неуж и впрямь глянет, и все - пропал?
- Нам - то, князь, пропадать нельзя, мы люди семейные.
- Это ты семейный, да вон Первак, а я пока ни то, ни се, мне немножко пропасть - и не такой уж грех.
Тезка князя, Димитрий Первак, неодобрительно покачал головой:
- Слышала б тебя княгиня, точно не пустила бы. Вышата обиделся, что с собой не взяли, пошто дядьку[1] не покликал?
- То и не покликал, проповеди бы читал и день, и ночь, как иерей. Они с матушкой одного поля ягоды.
Перед Вышатой князю было стыдно, ведь как отец родной. С семи годков от мамок мальца оторвали да в руки опытному воеводе отдали. Он обучил княжича всему: как в седле сидеть, как коня объездить, как броню [2] крепить, как мечем махать, из лука стрелять, да и охотиться как - тоже наука от Вышаты. «Ну, ничего, - успокаивал совесть князь, - приеду, отдарюсь гостинцем каким, он и не будет серчать».
Томная Чернава медленно катила мутные весенние воды в северо-западном направлении на встречу Бежскому озеру. Плыть по течению было легко. И резвые ладьи стремительно летели по водной глади. Но только солнце перевалило за полдень, подул коварный северный ветер. Он сбивал суда на отмель к южному берегу. Гребцы работали без остановки, наваливаясь всем телом на весла, лица от натуги наливались кровью, в студеный апрельский день им было жарко, пот струился по взмыленным спинам.
- При таком ветре много не проплывем, - озабоченно перегнулся через борт Пахомий, - может, на веревках берегом тащить или переждать, авось стихнет.
- Причалим, - распорядился князь.
Ладьи начали приставать к пологому берегу. На многие версты к горизонту здесь простирались заливные луга. Весенний разлив уже сошел, и река шуршала вдоль привычных берегов, но круглые лужицы, прощальные следы половодья то тут, то там искрились на солнце.
Князь сам вывел любимого жеребца попастись на молодую травку, нежно потрепал за гриву. Ретивый и Ярый были у князя любимчиками, оба норовистые, резвые. К хозяину, к конюху Степану да к сыну его Карпушке с лаской, с чужими - настороже. Но вот незадача: не поладили жеребцы друг с другом. Каждый день конюшня вверх дном. Степан жаловался: «Не могу я их вместе держать, житья не дают. Ты уж выбери, князь, который тебе милей, а другого отдай кому али продай. А то пропадут оба. Уж больно за тебя бьются». Ретивый был на несколько лет старше и не раз выезжал с князем в походы, в бою не подводил. А Ярый еще молодой да плохо объезженный. Димитрий сделал свой выбор. Подпив на пиру, в хмельном задоре, велел боярину Спиридону отослать его жене, а для сопровождения дал Карпушу. Степан неодобрительно ворчал под нос, но вслух, ясное дело, князю ничего не сказал. Тринадцатилетнему сыну наказывал княгиню от коня беречь и при ней остаться, для пригляда. Когда на утро Димитрий протрезвел, ему стало совестно, хотел за конем назад послать, но Степан отговорил: «Справиться Карп, за княгиню не бойся». Вдогонку поскакал гонец с кольцом, чтобы замолить грех перед то ли женой, то ли невестой за неудачный подарок.
Пахомий о чем-то весело судачил с гребцами, те спешно разводили костры, чтобы не остынуть на холодном ветру. Гридни [3] выставляли воев в дозоры. Хоть и своя земля, а ухо держи востро. Молодой боярин отошел от гребцов.
- Просят рыбку в лужах половить, остроги у них с собой.
- Пущай половят, плыть-то пока нельзя. А нешто и нам порыбачить? - глаза князя заблестели. - Ну-ка, острогу дайте!
Он молодецки закатал рукава рубахи.
Голубое зеркало лужи время от времени подергивалось рябью, что-то темное копошилось на дне, но не шумно. Затаилось.
- Там она, там, княже, слышь, как ходит, - Игнатий, опытный рыбак, вызвался подсоблять, среди гребцов он слыл хватом:
- Туда бей. Резче! Да куда ж ты, княже, бьешь, я ж тебе показал куда?!
В азарте Игнатий забывался, кто перед ним, но князь был не в обиде. Поймать бы!
- Туда она ушла, пень на дне, под коренья рыбина ушла. Ниже наклоняйся, резче, резче... Ого!
Счастливый Димитрий, с трудом сжимая острогу двумя руками, держал над головой огромную щуку. Та билась на острие, отчаянно сражаясь за жизнь.
- Не упусти! - заорал Игнатий, когда рыбина из последних сил резко рванула в сторону, и светлейшего рыбака зашатало.
- Не упущу, уху варить станем! - весело отозвался князь.
Ветер начал стихать, его ледяные объятья ослабели. От рыбацкой удачи да от чарки меда все были веселы и возбуждены. Костры игриво потрескивали сырым хворостом, который заложили в костёр вперемешку с домашними сухими дровами. Шутки лились отовсюду, как вода через сито. Всегда молчаливый Первак, и тот, широко размахивая руками, что-то задорно рассказывал кметям.
- Вели, чтоб воям на стороже поднесли, продрогли, чай, - шепнул князь Пахомию.
- Сам пойду, уважу.
Пахомий был вертляв, долго на одном месте, даже за чаркой сидеть не мог. А из дома бежал как чумной, хоть и любил жену и двоих сынков. «Тошно мне долго дома сидючи», - жаловался он по-приятельски князю. Пока плыли на ладье, все время сновал меж гребцов. «Да сядь ты, все мельтешишь, перекинемся из-за тебя!» - покрикивал Димитрий. Пахомий вздыхал, чинно садился, но через мгновение уже вскакивал под каким-либо предлогом.
И сейчас ноги сами выдавали коленца. Вприпрыжку, плескаясь медом, боярин отправился угощать караульных.
- Идет там кто-то через луг, - указал в южную сторону один из воев.
Пахомий напряг зрение.
- Старец али муж, не вижу?
- Старик, - сощурился караульный.
Через мокрый луг, напрямки, не обходя лужи, тяжело расплескивая мутную воду босыми ногами, к стану подходил человек, невысокого росточка, с растрепанной седой бородой, в полинялой хламиде. В вытянутой правой руке он бережно нес лыченицы [4]. Через плечо были перекинуты ленты обмоток, которые развевались на ветру, как стяги.
Видя, как старичок при каждом шаге по колено погружается то правой, то левой ногой в луговую воду, Пахомий пошутил:
- По морю аки посуху.
- Не святотатствуй! - весело прокричал старик, хотя их с боярином еще разделяло довольно приличное расстояние.
- Вот это слух!
Странник приблизился и низко поклонился:
- Дозвольте, добрые люди, обогреться у костерка. Продрог весь.
- Эй, Пахомий, веди его сюда! - прокричал князь.
Вся дружина с любопытством разглядывала путника. Возраст его на глаз определить было сложно: можно было дать и пятьдесят, и за семьдесят, с виду еще крепкий и шустрый, но с обветренным древним лицом. В жизни своей он должно быть много улыбался, потому что борозды морщин залегли в тех местах, где они обычно образуются у смешливых, благодушных людей. Кроме лаптей и обмоток, у него с собой не было никакой поклажи.
- Здрав буде, княжич Димитрий Андреич, - поприветствовал он.
- Гляди-ка, признал. Только не княжич я, три года уж как князь Чернореченский.
- Умер, значит, князь Андрей, царствие ему небесное, - старик перекрестился, - добрый был князь.
- Садись, старче, грейся, - молодой князь протянул руку к костру, - местный?
Старец кивнул.
- Что же ты дома давно не был, коль не знаешь, кто князь у тебя?
- Да уж давно! И не помню сколько. Вот помирать на родину иду.
- Так уж и помирать, ты вон по лужам-то как резво бежал, и молодым не угнаться.
- Ну, все мы под Богом ходим.
- Откуда ж путь держишь?
- Так из Святого Града Иерусалима.
Раздался дружный хохот.
- Так уж из самого Иерусалима в лыченицах добрел? - с усмешкой спросил князь.
- В каких лыченицах, княже! Он вон, вишь, босой из града Божьего идет, так сподручнее, - вставил Пахомий.
Дед и бровью не повел, беспечно улыбаясь. Его сильные сучковатые руки тянулись к костру. Вои подали ему ложку.
- От чарки не откажешься?
- От ушицы не откажусь, а чарки не надобно, мне и без чарки свет Божий весел.
И дед, перекрестившись и прошептав молитву, быстро замахал ложкой.
- Значит, ты в Святой Земле был?
- Был, княже.
Вои стали перешептываться: «Заливает, во как заливает!»
- Как же ты попал-то туда?
- Да с Божьей помощью путь не сложен. Дошел до Киева, до Выдубицкой обители. Там со старцами подвизался на Афон.
- Гляди-ка, и на Афоне был?! - слушатели сомневались в словах рассказчика.
Князь бросил на воев укоризненный взгляд, мол, пусть сказывает, но и в его глазах плясали веселые искорки. Он явно не верил страннику.
- Что ж на Афоне?
- Везде Божий свет, - уклончиво сказал старец.
Это вызвало новый взрыв хохота.
- А в Иерусалим-то как попал?
- Где с рыбаками, где вдоль берега пешочком. Где подаяние просил, где на работу подвязывался. Магометане [5] меня кормили.
- Что ж ты из рук магометан еду принимал?
- Грешно не брать, коли тебе люди милость оказывают. Все мы от одного корня Адамова, под Богом ходим.
- Да ты, дед, еретик.
- Ну, это ты зря, нешто я от Христа отрекаюсь. Правитель тамошний, магометанский, дозволил грекам в Граде Святом жить. Вот я к еллинам и прибился.
- И что никто тебя не тронул там?
- Так кому старик - то нужен, и чего у меня брать? Побывал у Гроба Господня да на Голгофе, где Иисус страдания принял. Землицы святой набрал.
- Ну-ка, покаж, - все с любопытством стали тянуть шеи.
- Так нет ее, тати [6] под Черниговом отобрали.
- Что ж тати на землицу соблазнились? - еле - еле сдерживаясь от хохота, выдавил Пахомий.
- Так землица святая, Божия, каждому при себе иметь хочется, а они, грешники - душегубы, пущай берут, мне не жалко, может, к раскаянию та землица их приведет.
- Дед, а ты слонов видел? - спросил один из воев.
- Тьфу ты, я ему про душу, а он мне про слонов, - путник с укоризной покачал головой. - Пойду я, засиделся, спасибо за ушицу, знатная.
- Куда ж ты, дедушка, идешь?
- На полуночь [7], княже, в Михайлов скит. Будет время, навести.
- Так ты ж вон на санях сидеть сбираешься [8].
- Ну, тебя-то я дождусь, к тестю на хлеб - соль поедешь, так заходи. Князь помрачнел.
- Значит, дед, больше не увидимся, я к Мстиславу гостить не собираюсь.
- Поедешь. И долго не затягивай, я ведь, сынки, еще Владимира знавал, уж устала земля от меня.
- Какого Владимира, - прыснул Пахомий, - Красно Солнышко?
Хохот раскатистым эхом полетел вдоль реки.
- Эх, зубоскалы, - без злобы сказал старичок, - Мономаха своими глазами видал, вот это князь был, так князь. Не чета нынешним, измельчали нынче князья, за удалью молодецкой ничего-то и нету.
- Но-но, ври да не завирайся, на князей-то хулу городить негоже, - посерьезнел Пахомий. - Чем тебе наши князья не угодили, наш разве не хорош?
Все разом примолкли и протрезвели, ожидая ответа старца. Старичок с видом плотницкого мастера, оглядывающего новенькую ладью, окинул взглядом Димитрия.
- Хорош, лицом красен [9], очами грозен, ратник славный. А князем добрым научится быть.
Пахомий уже вскочил, чтобы схватить трепача за хламиду, но князь жестом остановил его.
- Кто ж научит меня?
- Так через водимую [10] свою и научишься.
Тут князь расхохотался, слезы выступили на глазах.
- Ох, повеселил ты меня, старче! Ты подружью-то мою знаешь? Ей и семнадцати нет, чему она меня научить может? Али у меня другая скоро появиться? На грех, дед, подбиваешь. Али ты еще про чего...
И князь опять закатился.
- Ну, что грех, а что не грех, то ты и сам ведаешь, чай не отрок безусый, - впервые обиделся дед. Он быстро перевязывал лыченицы.
- На берег другой давай перевезем, - посерьезнел Димитрий.
- За то спасибо.
Глядя, как лодочка причаливает к северной стороне, Пахомий с раздражением бросил:
- Развелось тут вещунов, шастают по Руси, нелепицы [11] травят да людей смущают.
- Негоже мы поступили - чернеца на смех подняли, грех это, - задумчиво произнес Димитрий Первак, он единственный за все время разговора не улыбался, со смирением принимая все слова старца.
- Да с чего ты взял, что он чернец? - с раздражением отозвался Пахомий. - Вон на нем и ризы-то иноческой не было!
- Ветер стих, давай сбираться, - успокаивающе похлопал дружка по плечу князь, на деда он не серчал.
После ночевки на заставе в устье Чернавы ладьи вышли в широкое Бежское озеро. Там, на другом берегу, лежало Заозерское княжество. Тонким клином с запада втиралось оно между землями Чернореченскими и Залесскими. Прежний князь Юрий Заозерский тщетно пытался расширить клин, самонадеянно начав войну с соседями, и быстро получил по зубам и от Мстислава, и от Андрея. С жалобами на обоих ездил к Великому, но ничего не добившись, притих. Вскоре в Бежском княжестве случился мор, соседи тут же решили, что это божье наказание. Спасаясь от смерти, народ стал разбегаться в разные стороны, край обезлюдел. Чтобы не допустить заразу к себе, Андрей велел усилить заставы и организовать сторожи вдоль озера, плывший к восточному берегу народ разворачивали восвояси. Долго потом еще лодки с мертвецами кружили по бежской воде, наводя ужас на осмелившихся выйти на озеро рыбаков.