Также, как мы с отцом сожгли тело посланницы.
Я дернулась и побежала, но побежала, как маленькая девочка, в мокрых и холодных носках, одетая в длинную и тяжелую меховую одежду. Я проваливалась и прорывалась сквозь тяжелый мокрый снег. Это походило на бег в мешке.
- Стойте! - закричала я. - Остановитесь!
Рев пламени, стоны и бормотание людей из Ивового Леса и отчаянные крики Шун поглотили мои слова.
Но полная женщина их услышала. Она повернулась ко мне. Туманный человек смотрел на съежившихся людей, используя свою магию. Я оказалась ближе к красивому мужчине, чем к полной женщине и ее последователям. И побежала на него, издавая такие же бессвязные крики, как и Шун. Он стаскивал с нее одежду, разорвал блузку, обнажил грудь, подставив ее снегу и холоду, дергал и рвал алые юбки одной рукой. Другая его рука отражала удары, которые Шун пыталась нанести по его лицу. Я двигалась не слишком быстро, но достаточно, чтобы врезаться в него в полную силу и вцепиться руками.
Он слегка хмыкнул, ворча повернулся ко мне и стукнул свободной рукой. Не думаю, что он бил хотя бы вполсилы, потому что он был занят, удерживая Шун. Это было и не нужно - я полетела назад и приземлилась в глубокий снег. Он выбил воздух из моих легких, но я была скорее унижена, чем ослеплена болью. Задыхаясь и давясь, я перевернулась в снегу, пытаясь опереться на руки и на колени. С трудом вдохнув, я выкрикнула слова, которые едва ли имели смысл для меня, но были самыми страшными, что я смогла придумать:
- Я убью себя, если вы причините ей вред!
Насильник не обратил на меня внимания, но я услышала возмущенные крики последователей полной женщины. Она что-то кричала на незнакомом мне языке, и бледные люди неожиданно окружили меня. Трое схватили меня и поставили на ноги, отряхивая от снега так усердно, что я почувствовала себя ковром, который выбивают. Я оттолкнула их прочь и покачнулась в сторону Шун. Я не видела, что с ней происходит, и слышала только звуки борьбы. Я боролась, пытаясь вырваться от моих спасителей.
- Шун! Помогите Шун, а не мне! Шун!
Свора бросившихся туда людей, казалось, вот-вот затопчет Шун, но затем толпа откатила чуть дальше. У бледных людей было единственное преимущество – их количество против одного насильника. Я слышала то звуки ударов, то чьи-то вскрики боли. Время от времени кто-то из слуг пухлой женщины вываливался из гущи, зажимая кровоточащий нос или скрючившись и хватаясь за живот. Но все же своим явным превосходством в числе они одолевали его, наваливаясь сверху и прижимая к земле. Кто-то вдруг крикнул:
- Он кусается! Осторожно! - и это вызвало переполох среди кучи тел.
Все это время я неуклюже продвигалась вперед, падала, поднималась и наконец вырвалась из глубокого снега на утоптанную землю. Я, рыдая, бросилась на колени около Шун:
- Только не умирай! Пожалуйста, живи!
Но, казалось, было поздно. Я ничего не почувствовала, склонившись над ней. Потом, когда я коснулась ее щеки, ее распахнутые глаза моргнули. Она посмотрела на меня, не узнавая, и начала коротко вопить, будто курица на насесте.
- Шун! Не бойся! Ты в безопасности. Я смогу защитить тебя. - Произнося эти обещания, я понимала, насколько смешно они звучат. Я потянула за порванные кружева ее блузки, роняя снег с рукавиц на ее обнаженную грудь. Она ахнула и вдруг схватила разорванные края ткани, а затем села, наглухо стянув ворот. Посмотрев на ткань в своих руках, она судорожно произнесла:
- Оно было превосходного качества. Было. - Она склонила голову, из ее горла вырывались рыдания, ужасные, заставляющие содрогаться, рыдания без слез.
- Это по-прежнему так, - заверила я ее. - И ты все еще здесь. - Я начала успокаивающе поглаживать ее, не сразу сообразив, что мои рукавицы все облеплены снегом. Я попыталась стащить их с рук, но оказалось, что они прикреплены к рукавам мантии.
Позади нас полная женщина говорила с мужчиной, распростертом на снегу.
- Ты не можешь получить ее. Ты же слышал слова Шайсима. Он ценит ее жизнь, как свою собственную. Ей нельзя причинять вред, иначе он может навредить себе.
Я повернула голову, чтобы посмотреть на них. Пухлая женщина оглашала свои требования, и они медленно доходили до мужчины. Насильник отвечал на них проклятиями. Чтобы понять, насколько был велик его гнев, не надо было знать язык. Бледные люди пятились от него, падали, увязая в глубоком снегу, когда он стал подниматься на ноги. У двоих шла носом кровь. Он плюнул в снег, выругался и зашагал в темноту. Я слышала, как он сердито наорал на лошадь, послышалось ржание и тяжелый топот копыт, галопом уносящийся прочь.
С варежками пришлось сдаться. Я присела рядом с Шун, собираясь заговорить с ней, но не знала, что сказать. Не хотелось еще раз лгать, что она в безопасности. Никто из нас не был в безопасности. Она погрузилась глубоко в себя, притянув колени к груди и уткнув в них голову.
- Шайсим. - присела передо мной полная женщина. Я не смотрела на нее. - Шайсим, - снова произнесла она и коснулась меня. - Она важна для тебя, эта девушка? Ты видел ее? Она делает важные вещи? Она ценная? - Она положила руку на шею Шун, будто та была собакой, и Шун съежилась от ее прикосновения. - Она та, кого ты должен держать при себе?
Ее слова впитались в меня, как кровь Фитца Виджиланта в затоптанный снег. Вопрос был важен. Он требовал ответа, причем правильного ответа. Что она хочет, чтобы я сказала? Что я могу сказать, чтобы Шун осталась жива?
Я все еще не смотрела на нее.
- Шун очень ценна, - сказала я. - Она делает важные вещи. - Я вытянула руку в сторону и сердито закричала. - Они все ценны. Они все делают важные вещи!
- Все правильно. - Мягко проговорила женщина, как будто я была маленьким ребенком. Я поняла, что возможно она считала меня младше, чем я есть на самом деле. Можно ли это использовать? Мой разум отчаянно выбирал стратегию, пока она продолжала говорить. - Каждый важен. Все делают необходимые вещи. Но некоторые люди ценнее остальных. Некоторые люди заставляют мир изменяться. Сильно меняться. Или же они совершают крохотные изменения, которые могут привести к большим переменам. Если кто-нибудь знает, как использовать их. - Она сгорбилась еще сильнее, чтобы ее лицо находилось напротив моего, и посмотрела на меня. - Ты же знаешь, о чем я говорю, не так ли Шайсим? Ты видел пути и людей, которые являются развилками. Не так ли?
Я отвернулась, тогда она взяла меня за подбородок, чтобы развернуть мое лицо к себе, но я перевела взгляд на ее губы. Она не могла заставить меня посмотреть ей в глаза.
- Шайсим, - мягко упрекнула она меня. - Посмотри на меня. Эта женщина важна? Она необходима?
Я знала, о чем она говорила. Видела это, когда нищий коснулся меня на рынке. Существовали люди, вызывающие изменения. Все люди могли изменять, но некоторые были подобны камням в течении, направляющим реку времени в новое русло.
Я не знала, солгала ли я или сказала правду, когда заявила:
- Она важна. И значительна для меня. - Что-то, вдохновение или хитрость, побудило меня добавить. - Без нее я не доживу до 10 лет.
Полная женщина тревожно вздохнула.
- Поднимите ее! - крикнула она своим последователям. - Относитесь к ней бережно. Она должна быть исцелена от всех тех вещей, что с ней сегодня произошли. Будьте осмотрительны, лурики. Она должна выжить любой ценой. Нужно держать ее подальше от Хогена, упрямство заставит его желать ее пуще прежнего. Он будет очень решителен, так что нам надо быть еще более решительными, и нам надо найти свитки, чтобы узнать, как удержать его в рамках. Кардиф и Реппин, на сегодня ваше задание посовещаться с теми, кто помнит, может быть они смогут наделить нас мудростью. Больше мне на ум ничего не приходит.
- Могу я сказать, Двалия? - мальчик в сером одеянии низко поклонился и остался в этом положении.
- Говори, Кардиф.
Кардиф выпрямился.
- Шайсим назвал ее Шун. На его языке это имя означает «избегать» или «остерегаться опасности». Существует множество свитков, основанных на снах, которые снова и снова предупреждают нас остерегаться и избегать бросать значимые вещи в огонь. Если все это перевести на его язык, получится «Шун не в огне» или «избегайте пламени»?
- Кардиф, ты смотришь слишком широко, это может привести к искажению пророчеств. Остерегайся, постоянно остерегайся трактовать древние слова, особенно, когда так очевидно, что ты делаешь это для того, чтобы предстать в более выгодном свете, чем твой напарник Реппин.
- Лингстра Двалия, я…
- Неужели похоже на то, что у меня есть время стоять в снегу и спорить с тобой? Мы должны уйти отсюда прочь прежде, чем наступит ночь. С каждым потерянным мгновением близится вероятность, что кто-нибудь заметит пламя издалека и приедет посмотреть, что происходит. Винделиару придется еще сильнее раскинуть свое влияние, а это делает его контроль менее насыщенным. Повинуйтесь мне. Проведите Шайсима и женщину в сани. Садитесь на лошадей, двое из вас должны помочь Винделиару забраться в сани. У него почти не осталось сил. Нужно уходить сейчас же.
Отдав эти приказания, она обернулась ко мне, сидящей рядом с Шун.
- Итак, маленький Шайсим, думаю ты получил, что хотел. Давай посадим тебя в сани и поедем.
- Я не хочу уезжать.
- И все же ты поедешь. Все мы знаем, что поедешь, так же ясно как ты сам. Из этой точки во времени возможны только два исхода. Ты поедешь с нами или умрешь здесь. - Она говорила с такой же спокойной уверенностью, которая бывает, когда объясняешь, что дождя в безоблачный день не бывает. Я чувствовала ее абсолютную веру в собственные слова.
Однажды мой сводный брат Нед почти час развлекал меня, показывая, как долго вибрирует арфа, если потянуть за струну. Сейчас я чувствовала, как слова женщины пробудили во мне ощущение гармонии. Она была права. Я знала, что это была правда, поэтому и угрожала своей смертью. Сегодня я либо покину дом вместе с ними, либо умру здесь. Все обстоятельства, которые могли бы привести к другим исходам, были слишком нереальными, чтобы надеяться на них. Я знала это, возможно, знала уже утром, когда проснулась. Я моргнула, и дрожь пробежала по моей спине. Все это происходит наяву, или я вспоминаю свой сон?
Сильные руки вытащили меня из снега, голоса в ужасе ахнули, глядя на мои смерзшиеся мокрые носки. Один из державших меня произносил утешительные слова, которых я не понимала. Я подняла голову и увидела, как четверо из них несли Шун. Не из-за того, что она была тяжелая: она пребывала в таком состоянии, что, казалось, не контролирует ни руки, ни ноги, вырываясь из их хватки.
Женщина, которую называли Двалией, уже была в санях, приготовив для меня уютный уголок из мехов и одеял. Меня передали ей, и она посадила меня между своих ног, лицом вперед, прислонившись грудью к моей спине, чтобы согревать, и обняла руками. Мне не нравилось находиться так близко к ней, но пришлось. Шун они бросили, как мешок с грузом, набросав сверху одеяла. Когда они отступили, она перестала бороться, оставшись лежать ,как мертвая завернутая туша. Лоскут от ее юбки зацепился за край саней – красный, будто насмешливо высунутый язык.
Кто-то начал понукать лошадей, и они тронулись с места. Я сидела лицом к заднему краю саней, слушала стук копыт, приглушенный свежевыпавшим снегом, скрип широких деревянных полозьев и треск пламени, пожирающего конюшни. Люди из Ивового Леса, мои люди, медленно возвращались в дом, не глядя на нас. Мы оставили позади свет от горящей конюшни и ступили на длинную подъездную дорогу, которая вела прочь от Ивового Леса. Фонари раскачивались, и кружок света танцевал вокруг нас, пока мы проезжали арку, образовавшуюся из занесенных снегом склоненных берез.
Я не догадывалась, что туманный человек тоже находится в санях, пока он не заговорил с Двалией.
- Готово, - произнес он, удовлетворенно вздохнув. Он определенно был мальчишкой, поняла я, услышав детский голос. - И теперь мы можем ехать домой, прочь от холода и убийств. Лингстра Двалия, я не думал, что убийств будет так много.
Я почувствовала, как она повернулась, чтобы посмотреть на него, сидящего рядом с возницей. И тихо заговорила, видимо она подумала, что я сплю. Но я не спала, не смела даже пытаться спрятаться во сне.
- В наши намерения не входили убийства. Но мы знали, что практически невозможно было их избежать. Мы должны были использовать те инструменты, которыми располагали, а Эллик – человек, полный горечи и ненависти. Он лишился богатства и комфорта, которых ожидал в старости, потерял свое положение, состояние, удобства. И теперь винит в этом весь мир. Он пытается за несколько лет восстановить то, что было достигнуто за всю прошедшую жизнь. Поэтому он всегда будет более жесток, жаден и груб, чем это необходимо. Он опасен, Винделиар, всегда помни об этом. Он особенно опасен для тебя.
- Я не боюсь его, Лингстра Двалия.
- А должен бы. - В ее словах были и предупреждение, и выговор. Руки ее двигались, натягивая на нас еще больше одеял. Мне было ненавистно касание ее тела, но и не хватало воли на то, чтобы отодвинуться от нее. Сани покачивались, я смотрела на проплывающие мимо чащи Ивового Леса. Не было сил даже расплакаться, прощаясь с ними. Не было надежды. Отец не узнает, куда я уехала. Мои собственные люди позволили этому случиться, когда ушли обратно в поместье. Никто не кричал, что не разрешает мне уходить, никто не пытался вызволить меня у похитителей. Я опять столкнулась со своей особенностью, которая всегда делала меня другой, не такой как они. Я была не такой уж большой ценой для прекращения кровопролития. Все правильно. Вот и хорошо, что они не стали сражаться, пытаясь вытащить меня. Хотелось бы, чтобы был еще- какой-то способ спасти Шун, кроме как везти ее со мной.
Краем глаза я заметила движение. Раскачивающийся фонарь осветил деревья, которые казались сгустками теней на снегу. Но это было не движение, порожденное светом, это шевелился высокий сугроб, держащий у груди руку, черную от крови, с бледным лицом и широко распахнутыми глазами. Я не могла ни повернуть голову, ни закричать, ни вздохнуть. Я не позволила себе ничем выдать то, что Персиверанс стоял в моем плаще Элдерлингов и смотрел, как мы проезжаем мимо.
Глава четвертая. История Шута
Зима темна и холодна,
Застыл весь лес, и дичь редка.
Ушел к огню певец ваш, чтоб
Согреть замерший нос и лоб.
А за окном среди теней
Охотник есть сильней людей.
Язык висит и взгляд горит,
Сквозь снег и стужу он бежит.
Раз на охоте час не ждет,
Сомненьям - нет, он кровь прольет.
Рык. Жертвы плоть готов порвать,
Чтоб смерть на жизни обменять.
Песня для Ночного Волка и его друга.
Лестница казалось круче, чем я помнил. Добравшись до своих старых покоев, я вошел внутрь так осторожно, будто снова был убийцей. Я закрыл и запер за собой дверь, подбросил в огонь дров и подумал, почему бы мне просто не лечь в постель и не заснуть. Вместо этого я расправил шторы и осмотрел место, где они крепились к рычагу. Да. Теперь я видел это так же ясно, как не видел все прошедшие годы. Еще один рывок, и дверная панель пришла в движение, но ни единый звук не выдал ее. Только когда я толкнул дверь, и она бесшумно открылась, темнота тайной лестницы раскинулась передо мной.