Он прервался, съел еще немного супа, отпил бренди и еще раз тщательно вытер рот и пальцы. Взял ложку и опустил ее. Снова потянул бренди из чашки. Когда он направил свой слепой взгляд в мою сторону, впервые с нашей встречи, почти прежнее выражение озорства пробежало по его лицу.
- Ты слушаешь?
Я улыбнулся, зная, что он пребывает в хорошем настроении.
- Ты же знаешь, что да.
- Знаю. Фитц, я чувствую тебя, - он поднял руку, показывая пальцы, которые когда-то были покрыты Скиллом, а теперь испещрены шрамами на тех местах, где он был срезан. - Я забрал свою метку давным-давно. И они срезали серебро с моих пальцев, догадавшись, какой мощью оно обладало. Так что годы, проведенные в камере, я полагал, что лишь придумал, будто до сих пор связан с тобой. - Он склонил голову. - А теперь мне кажется, что это реально.
- Я не знаю, - признался я. - Я ничего не чувствовал все эти годы, когда мы были далеко друг от друга. Иногда я думал, что ты, возможно, мертв, а иногда я верил, что ты совершенно забыл о нашей дружбе. - Я остановился. - За исключением той ночи, когда посланница была убита в моем доме. На твоей статуэтке, где я, ты и Ночной Волк, остались кровавые отпечатки. Я подошел оттереть их, но почувствовал, как что-то произошло.
- Ох, - он вдохнул полной грудью. На мгновение он замер. Затем судорожно вздохнул.
- Да. Теперь я понимаю. Я не знал, что произошло тогда. Я не знал, добрался ли до тебя хоть один из моих посланников. Они были.... Мне было безумно больно, но тут ты оказался рядом, дотронулся до моего лица. Я кричал тебе, умолял помочь мне, спасти меня или убить. А потом ты пропал, - он моргнул ослепленным глазами. - Той ночью... - он набрал воздуха и внезапно облокотился о стол. - Я сломался, - признался он. - Я сломался той ночью. Они не могли сломить меня: ни боль, ни ложь, ни голод. Но в тот момент, когда ты был там и пропал... тогда я сломался, Фитц.
Я молчал. Каким образом его сломили? Он сказал раньше, что Служители мучили его, пытаясь выведать, где его сын. Сын, о котором ему ничего не было известно. И это для меня была самая ужасная часть его рассказа. Человек, который подвергается пыткам и скрывает при этом знание, в некоторой степени сохраняет небольшую часть контроля над своей жизнью. Человек, которого пытают, и у которого нет знания для защиты, не обладает ничем. У Шута не было ничего. Ни инструментов, ни оружия, ни знания, чтобы выторговать прекращение мучений или хотя бы перерыв. Шут был бессилен. Как он мог сообщить им то, чего сам не знал? Он продолжил.
- Через некоторое время, долгое время, я понял, что они молчат. Ни единого вопроса. Но я все равно отвечал им. Говорил им то, что они хотели знать. Я выкрикивал твое имя, снова и снова. И так они узнали.
- Узнали о чем, Шут?
- Они узнали твои имя. Я предал тебя.
Было очевидно, что его разум не в порядке.
- Шут, ты не сообщил им ничего, что они не знали бы. Их ищейки уже побывали там, в моем доме. Они преследовали твою посланницу. Это было тогда, когда кровь попала на статуэтку. Когда ты почувствовал меня рядом с собой. Они уже нашли меня, - когда я произнес эти слова, мой разум вернулся в ту давнюю ночь. Ищейки Служителей выслеживали его посланницу до моего дома и убили ее прежде, чем она передала мне слова Шута. Это произошло много лет назад. Прошли годы, прежде чем другому посланнику удалось добраться до Ивового Леса и передать мне предупреждение и просьбу: отыскать его сына. Спрятать его от ищеек. Та умирающая посланница настаивала, что ее преследовали, что ищейки идут по горячим следам. Тем не менее, я не обнаружил никаких признаков. Или я не опознал оставленные ими следы? На пастбище был сломан забор и всюду было натоптано. Тогда я счел это совпадением и не придал значения, ведь, безусловно, если бы они отслеживали посланницу, они предприняли бы попытки узнать о ее судьбе.
- Их ищейки не нашли тебя, - настаивал Шут. - Думаю, они выслеживали только свою добычу. Но тебя они не искали. Служители, которые пытали меня, не могли знать, где на тот момент могли находиться их ищейки. Пока я не начал выкрикивать твое имя, снова и снова, они и понятия не имели, насколько ты важен. Они думали, что ты всего лишь мой Изменяющий. Всего лишь тот, кого я использовал. И не придавали этому значения.... Изменяющий для них лишь инструмент, а вовсе не верный спутник. Или друг. Не тот, кто хранит часть сердца пророка.
Мы оба замолчали на некоторое время.
- Шут, есть кое-что, чего я не понимаю. Ты сказал, что ничего не знаешь о своем сыне. Тем не менее, ты, кажется, уверен в его существовании, со слов тех людей, что пытали тебя в Клерресе. Почему ты веришь в их слова, что такой ребенок существует, если ты о нем и понятия не имеешь?
- Потому что у них есть сто, или тысяча или десять тысяч предсказаний о том, что если я буду успешен в качестве Белого Пророка, такой наследник продолжит мое дело. Кто-то, кто привнесет в этот мир еще больше изменений.
Я осторожно заговорил. Мне не хотелось расстроить его.
- Но там были тысячи пророчеств, в которых говорилось, что ты умрешь. Но ты жив. Поэтому можем ли мы быть уверены, что все эти рассказы о сыне реальны?
Он спокойно сидел некоторое время.
- Я не могу позволить себе усомниться в этом. Если мой наследник существует, мы должны отыскать его и защитить. Если же я отклоню саму идею о его существовании, а он действительно существует, и они найдут его, то его жизнь обернется страданиями, а его смерть станет трагедией для всего мира. Так что я должен верить в него, даже если я не могу сказать точно, как такой ребенок мог появиться, - он смотрел в темноту. - Фитц. Там, на рынке. Я вспоминаю, и мне кажется, что он был там. В тот момент, когда я дотронулся до него, я узнал его. Мой сын. - Он судорожно вздохнул и продолжил дрожащим голосом. - Вокруг нас был свет, и все обрело ясность. Я мог не только видеть, я прозрел все возможные пути, которые вели от того мгновения. Все, что мы должны были изменить вместе, - его голос становился все слабее.
- Там не было света. Был конец зимнего дня, и рядом с тобой был только один человек... Шут. Что-то не так?
Он покачнулся на стуле и стиснул руками лицо. Затем он сказал со слезами в голосе:
- Я нехорошо себя чувствую. И... У меня спина мокрая.
Мое сердце сжалось. Я подошел и встал позади него.
- Наклонись вперед, - спокойно предложил я и удивился, когда он послушался. Ночная рубашка на спине действительно промокла, но это была не кровь. - Подними рубашку, - велел я, и он снова не стал спорить. С моей помощью мы оголили ему спину, я поднял повыше свечу. - Ох, Шут, - слова вырвались прежде, чем я смог их сдержать. Огромная страшная опухоль рядом с позвоночником раскрылась, и из нее сочилась вниз по костлявой спине, по его шрамам, грязная жидкость. - Оставайся сидеть, - сказал я и отошел к камину за теплой водой. Я намочил салфетку и отжал, а затем предупредил его. - Приготовься, - прежде чем прижал тряпку к больному месту. Он громко зашипел, а затем уткнулся лбом в скрещенные на столе руки.
- Похоже на фурункул. Сейчас он открылся и течет. Думаю, это хорошо.
Он едва заметно вздрогнул, но ничего не сказал. Мне понадобилось время, чтобы понять, что он без сознания.
- Шут? - позвал я и тронул его за плечо. Никакого ответа. Я потянулся Скиллом и нашел Чейда.
Это Шут. Ему стало хуже. Есть целитель, которого ты мог бы отправить к своим старым покоям?
Никому не известен путь, даже если кто-то и не спит сейчас. Мне прийти?
Нет. Я побуду с ним.
Ты уверен?
Уверен.
Возможно, лучше не привлекать кого-то еще. Возможно, лучше нам остаться одним, только я и он, как это часто бывало раньше. Пока он не пришел в себя и не мог чувствовать боль, я зажег еще свечей, чтобы сделать в комнате посветлее, и принес таз. Я тщательно очистил рану. Шут по-прежнему оставался без сознания, но из раны все еще сочилась жидкость, когда я лил на нее воду. Это была не кровь.
- Ничем не отличается от лошади, - я услышал свой голос, доносящийся сквозь стиснутые зубы. Очищенный фурункул зиял на спине наподобие открытой мерзкой пасти. Он был глубоким. Я заставил себя внимательно посмотреть на его изуродованное тело. На нем были и другие нагноения. Выпирающие, некоторые блестели и были почти белыми, другие - красными и откровенно дурными, окутанными сетью темных прожилок.
Я смотрел на человека, находящегося при смерти. Слишком многое с ним было не так. Мысль о том, что обильное питание и отдых могут приблизить его к исцелению, была сущим безумием. Это только продлит процесс умирания. Инфекция, которая уничтожала его, слишком широко распространилась и прогрессировала. Возможно, он уже умер.
Я прижал руку к его шее, нащупывая пульс. Сердце все еще работало: я ощущал его слабое биение через кровь. Я закрыл глаза и оставил свои пальцы там, находя своеобразный комфорт в этом обнадеживающем ритме. Волна головокружения прошла сквозь меня. Я слишком долго не спал, и слишком много выпил на пиру еще до того, как добавился бренди с Шутом. Неожиданно я превратился в старика, уставшего от разговоров. На мое тело обрушилась боль от прожитых лет и тех задач, что я заставлял его исполнять. Давняя и знакомая боль от стрелы в спине, рядом с позвоночником, поднялась из глубины и заныла, запульсировала, будто кто-то пальцем настойчиво давил на старую рану.
Но у меня больше не было этого шрама. И он никак не мог болеть. Осознание этого факта, нашептанного сознанием, озарило все светом, как первые снежинки за окном. Мне не нужно было смотреть на него, я понял, что происходило. Я замедлил свое дыхание и замер внутри своей оболочки. Внутри нашей оболочки.
Мое сознание проскользнуло из моего тела в тело Шута и слушало, как он мягко дышит, израненный человек, забывшийся глубоким сном. Не волнуйся. Я не украду твои тайны.
Но даже упоминание о секретах разбудило его. Он начал легонько сопротивляться, но я оставался там, и думаю, он не смог меня обнаружить. Когда он успокоился, я позволил своему сознанию проскользить по всему телу. Осторожно. Мягко, сказал я себе. Я позволил себе ощутить боль от ран на спине. Нарывы, которые вскрылись, были не так опасны, как те, что оставались нетронутыми. Тело исцеляло само себя, но яды от некоторых из них все глубже проникали в тело, а у него не было сил бороться с ними.
Я развернул их. Я вытолкнул их.
Я не прикладывал много усилий. Я работал аккуратно, забирая у него так мало, как только мог. Я переставил свои пальцы на другие нарывы и призвал яд. Горячая кожа натянулась до предела и открылась под моим прикосновением, яд просочился наружу. Я использовал свою силу Скилла способом, о котором не подозревал, но сейчас он казался мне таким очевидным. Конечно, Скилл работает таким образом. Разумеется, он способен сделать это.
- Фитц.
- Фитц!
- ФИТЦ!
Кто-то схватил меня и сильно дернул. Я потерял равновесие и упал. Кто-то попытался поймать меня, но ему не удалось, и я ударился головой о пол. Это выбило меня из транса. Я ахнул и захрипел, а потом открыл глаза. Мне понадобилось мгновение, чтобы понять, что я вижу, в свете умирающего огня надо мной склонился Чейд. На его лице застыло выражение ужаса. Я попытался заговорить, но не смог. Я так утомился, так устал. Одежда липла к телу в тех местах, где ее пропитал пот, выступивший на теле. Я поднял голову и понял, что Шут лежит лицом на столе. В красных отблесках огня я видел, как гной сочится из десятков ран на спине. Я тряхнул головой и встретился глазами с переполненным ужасом взглядом Чейдом.
- Фитц, что ты делал? - спросил он, будто поймал меня за каким-то грязным и отвратительным занятием.
Я попытался наладить дыхание, чтобы ответить. Он отвернулся от меня, и я понял, что кто-то вошел в комнату. Неттл. Я узнал ее, когда она коснулась меня Скиллом.
-Что здесь произошло? - спросила она, и когда она подошла достаточно близко, чтобы увидеть обнаженную спину Шута, то в ужасе ахнула. - Это сделал Фитц? - требовательно спросила она у Чейда.
- Я не знаю. Разведи огонь и принеси больше свечей! - приказал он дрожащим голосом и опустился в кресло, в котором до этого сидел я. Он уперся сжатыми руками в колени и наклонился ко мне. - Мальчик! Что ты делал?
Я вспомнил, как вытолкнуть воздух из моих легких.
- Пытался остановить, - я еще раз вдохнул. - Яды. - Было так трудно перевернуться. Каждая клеточка моего тела болела. Когда я уперся руками в пол, чтобы попытаться поднять себя, они оказались мокрыми. Скользкими. Я поднял их поднес к глазам. С них сочилась водянистая кровь. Чейд вложил мне в руки салфетку.
Неттл подбросила дров в камин, и огонь заново разгорелся. Теперь она зажигала новые свечи и заменяла те, что почти догорели.
- Дурно пахнет, - сказала она, глядя на Шута. - Они все открылись и сочатся.
- Теплой чистой воды, - сказал ей Чейд.
- Разве нам не следует вызвать целителей?
- Слишком многое придется объяснять, а если он умрет, то будет лучше, если нам не придется этого делать. Фитц. Поднимайся. Поговори с нами.
Неттл была такая же, как и ее мать, сильнее, чем ожидаешь от невысокой женщины. Мне удалось сесть, и она обхватила меня, чтобы поднять на ноги. Я кое-как устроился на стуле, чуть не опрокинув его.
- Я чувствую себя ужасно, - сказал я. - Таким уставшим, таким слабым.
- В таком случае, теперь ты понимаешь, как чувствовал себя Риддл, когда ты так небрежно выжег его силу, - едко заметила она.
Чейд завладел инициативой в разговоре.
- Фитц, зачем ты изрезал Шута? Вы поссорились?
- Он не резал Шута, - Неттл нашла воду и поставила ее греться у очага. Она смочила ткань, которую я использовал раньше, отжала и осторожно провела по сине Шута. Ее нос сморщился, рот было плотно сжат от отвращения к жидкости, которую она смывала. Она повторила свои действия и добавила. - Он пытался исцелить его. Все это он выдавил изнутри его тела. - Она смерила меня презрительным взглядом. - Отсядь от очага, прежде чем упасть. Тебя не посетила мысль, что использование обычных припарок, возможно, лучше безрассудных попыток исцелить Скиллом самостоятельно?
Я учел ее рекомендации и попытался взять себя в руки. Поскольку оба продолжали за мной наблюдать, мои усилия казались напрасны.
- Я не хотел, - сказал я, предприняв попытку объяснить, что вовсе не собирался его так исцелять. И замолчал. Не было смысла трать время на убеждения.
Чейд вдруг наклонился с выражением просветления на лице.
- О! Теперь мне все понятно. Шута, должно быть, пристегивали к креслу с шипами, расположенными на спинке, ремень, которым он был пристегнут, постепенно затягивали, чтобы он насаживался на шипы. Когда ремень затянули, шипы глубоко вошли в тело. Судя по характеру ран, я могу сказать, что он провел в таком положении длительное время. И я подозреваю, что шипы были чем-то смазаны: экскрементами или каким-то другим веществом, преднамеренно вызывающим развитие долгосрочной инфекции.
- Чейд. Пожалуйста, - слабо сказал я. Обрисованная им картина вызвала у меня приступ тошноты. Я надеялся, что Шут все еще без сознания. Я действительно не хотел знать о способах, при помощи которых Служители наносили ему раны. И я не хотел, чтобы он вспоминал об этом.
- Но самое интересное, - продолжил Чейд, проигнорировав мою просьбу. - Что мучители руководствовались философией мучений, с которой я прежде никогда не сталкивался. Меня учили, что наиболее эффективными являются пытки, при которых жертве должны оставаться зачатки надежды: надежда на скорое прекращение боли, надежда на возможной исцеление тела, и так далее. Но если все это отнять, то что получит объект, выдавая информацию? В этом случае, когда ему было известно, что шипы, пронзающие его плоть, отравлены, он...
- Лорд Чейд! Пожалуйста! - Неттл выглядела возмущенной.
Старик замолчал.
- Прошу прощения, Мастер Скилла. Иногда я забываюсь... - он умолк. Оба, и я, и Неттл знали, что это означает. Такого рода рассуждения годятся только для ученика убийцы или его коллег, а не для кого-то с нормальным уровнем чувствительности.