-О-о-о! Аким Евсеич! - граф светился каким-то радостным внутренним светом. - У меня такая новость, которую я пока не сообщаю даже самым близким людям. А вот вам, - граф вытащил большой батистовый платок и промокнул бисеринки пота на лбу. - А вот вам сообщу. - Он улыбнулся счастливой и даже немного глупой, как показалось Акиму Евсеичу, улыбкой.
"Что за странная личность? И жаль его, и видеть невыносимо. Раздражает все: и потный лоб, и огромный платок, и дурацое лицо счастливчика". - Так думал Аким Евсеич, но внешне вежливо раскланялся и пояснил, что у его дочери в эти дни судьба вершиться, поэтому он желал бы поскорее покончить с делами и вернуться в Бирючинск.
- Моя жена ждёт ребёнка, - наклонившись к самому уху Акима Евсеича, прошептал граф. Не удержавшись, Аким Евсеич непроизвольно отстранился, но тут же сделал удивлённый вид:
-Да?
- Да! Да! Мы пока это держим в секрете. Так жена пожелала. Мы даже врача вызывали из Бирючинска, чтобы раньше времени слухов не наделать. И он подтвердил. Ну, понимаете, капризы беременной женщины, но... но я счастлив! Это всё горный воздух и травы! Мне говорили тамошние травницы, что с этих трав, даже древние деды отцами становятся! Я не верил! И вот, вот, свершилось! - От столь длинной тирады граф задохнулся и сел на диван, хватая воздух ртом как рыба. Аким Евсеич немного подождал, когда он придёт в себя и спросил:
-Так я-то тут причём?
- Вы? Вы? Вы включите в ремонтный список переделать одну из комнат в детскую и рядом комнату для кормилицы.
- Укажите какую?
-Вам потом моя жена укажет. А мне нужно уезжать назад. Видимо я не долечился. Городской воздух мне вреден. Жену же в таком положении я не могу с собой взять, хоть она и настаивает! Вы понимаете? Я... я - граф опять задохнулся и вынужден был некоторое время молчать, набираясь сил. - Я не могу позволить ей рисковать моим ребёнком. Дорога дальняя, мало ли что?
- Вы, как всегда, правы. Прикажите супруге указать мне нужные комнаты.
-Что вы? Что вы? Прикажите? Я её попрошу...сейчас. Побудьте здесь. - И вышел из кабинета. Мысли у Акима Евсеича пошли на раскоряку. Как Марья Алексеевна надеялась скрыть срок? Уму непостижимо! Когда ребёнок вместо девяти месяцев родится через шесть? Жуткая мысль обожгла Акима Евсеича, он вспомнил, что бирючинский врач выезжал сюда по приглашению знатной дамы. А кто из местных знает этого доктора? Только Марья Алексеевна! Да и граф подтвердил, что приезжал именно этот врач. Тем более она уже высказывала страшное намерение. Но и это жуткое предположение при таком раскладе приходилось отбросить. Ведь всем известно, когда граф вернулся после лечения и значит, ранее этого срока Марья Алексеевна не могла понести ребёнка.
- Ах, дорогой, с этим бесчувственным сухарём, нет, нет! Пусть за мной приедет Настасья. Она служит в моём доме. - Голос Марьи Алексевны, капризный до неузнаваемости, её нарочитая игра, (или не игра и она, в самом деле, считает его сухарем?), неприятно царапнул слух Акима Евсеича.
- Хорошо, хорошо! Но он нам нужен, и... и ремонт на нём. Осторожней, аккуратней ... - сюсюкал граф. И так всё это препротивно выглядело для Акима Евсеича, что он поторопился завершить разыгрывающуюся сцену.
- Простите, я невольно услышал ваш разговор. - Аким Евсеич раскланялся перед Марьей Алексеевной. - Вы назовите комнаты. Или укажите их на плане. А Настасью я пришлю за вами к указанному сроку.
На том и порешили. Утром следующего дня карета везла Акима Евсеича на вокзал. И удивительное дело, как только дверь купе закрылось, и поезд тронулся, Аким Евсеич испытал такое облегчение, будто тесную обувь с ног сбросил. Не прошло и двадцати минут, как он уснул спокойным сном.
Зато сразу по приезде, Федот, третий год находившийся у Акима Евсеича в услужении, дождавшись пока хозяин устроиться на сиденье, крякнув для порядка, начал издалека:
- Дозвольте спросить, Аким Евсеич...
- Давай, Федот, не тяни.
- А ежели в ночлежке в книге чья фамилия записана, значится тот человек там точно побывал?
- Федот, что за околесицу несёшь? Регистрируют каждого, кто остался ночевать по имени отчеству и дате рождения. Тебе-то зачем? Вроде отдельной каморкой обеспечен.
- Я-то благодарствую. Каморка тёплая, с лежаком. Не то что в сырой земле обретаться. - Федот заёрзал на облучке и даже оглянулся на Акима Евсеича.
- Никак помирать собрался? - Улыбнулся Аким Евсеич. - Лучше бы за дорогой следил. А дурь из головы повыкинул.
- Так, тут такое дело, выходит... - и, набравшись решимости, продолжил: - Зятёк ваш - Кузьма Федотыч и двое его суседей кладбищенских, пришли в ночлежку, помылись, переоделись, а Кузьма Федотыч даже свой любимый халат сдал сначала в стирку, а потом рукой махнул, да и велел сжечь.
Аким Евсеич поначалу своим ушам не поверил:
- Ты с утра к бутылочке, случаем, не прикладывался?
- Бог с вами, Аким Евсеич, не пьющий я вовсе.
- Так что ж несёшь такое непотребство?
- Не верите, так граф Немиров и его дядюшка собственными глазами убедились.
Дыхание у Акима Евсеича перехватило, и он еле выговорил:
- Это, каким же образом?
- Обныкновенно. По первОй истопник рассказал, да хоть бы и кто другой мог. Весь город знает. А как энти господа про такие чудеса услыхали, тоже не поверили. Направились в ночлежку, чтобы убедиться.
- Боже милостивый! - схватился за голову Аким Евсеич.
- А там Кузьма Федотыч вкупе с двумя дружками, тоже мертвяками, в книге записаны. И Марфа подтвердила, что будто бы самолично узнала Кузьму Федотыча.
- Какая ещё Марфа!?- Подскочил на месте Аким Евсеич.
- Та самая, которая в бытность Кузьмы Федотыча среди живых, бельё ему стирать нанималась. Вот она-то сразу как увидала, так и узнала. А потом и водовоз подтвердил!
- Он-то каким боком?
- Так его отправляли на кладбище проверять, не врут ли пришлые? Водовоз и подтвердил, всё в точности назвали, как на могильных памятниках указано. Да и особо сомневаться не приходилось. Марфа говорит, по виду и запаху и так понятно было, что не один год каждый в могиле прибывал.
И тут, слава Богу, пролётка подкатила к дому. Как быть и куда бежать после таких новостей, Аким Евсеич не представлял. И решил, освежившись и переодевшись, направиться к городскому голове. Пётр Алексеевич в подробности и обрисовал случившееся. Услышав всю историю от здравомыслящего человека, Аким Евсеич сделал для себя определённые выводы, которые за исключением некоторых подробностей, полностью совпадали с реально происшедшими событиями. Ведь Егор Петрович, вернувшись из Бирючинска в Озерки, так и сказал, что халат оказался у бродяг, промышляющих на кладбище, ещё сказал, что выменял халат на купленную для них одежду, и велел сжечь. Не раскрывая городскому голове некоторых подробностей, Аким Евсеич так и предположил, что бродяги побираясь на кладбище, ночевали какое-то время в склепе Кузьмы Федотыча, вот и запомнили его имя и имена с двух соседних могил. А потом назвались ими в ночлежке, видимо желая скрыть свои настоящие имена.
"И как отзовётся сиё происшествие для Натали? Кто ж его знает?" - в растерянности думал Аким Евсеич. Откуда ж ему было знать, какие мысли посетят седую голову старшего Немирова?
Пропустив по рюмочке, закусив огурчиком, Пётр Алексеевич и Аким Евсеич стали думать, как теперь быть? Но так ничего не придумав, решили отложить вопрос до завтра. Ещё целая ночь впереди, мало ли что может в таком городке как Бирючинск приключиться?
Свадьба вдовы вампира
Глава 27
А утром, не успел Аким Евсеич как следует после вчерашних передряг в себя прийти, да обдумать дальнейшее поведение, как графский лакей принёс записку от старшего Немирова, в коей он сообщал, что есть необходимость конфиденциального разговора. И предлагал встретиться, совершая вечерний променад.
"Встретиться на вечернем променаде? То есть будто случайно, чтобы лишних пересудов не наделать. Умно, однако. Особенно в свете происшедших невероятных, идиотских! - думал про себя Аким Евсеич, - событий, кто знает каково-то теперь мнение о нас, и какую тень бросило это происшествие на Натали? Но она-то тут при чём? Хотя, куда деться, жена, тьфу, вдова Кузьмы Федотыча, вампира, пришедшего с кладбищенскими друзьями в ночлежку помыться!"
- А, Чёрт его дери! Опять пимокатишка опростоволосился! За что не возьмется - везде какого-нибудь дурака сваляет! Даже будущая тёща успела веником отходить! - выкрикнул в сердцах Аким Евсеич. Но графу Михаилу Николаевичу следовало отвечать. Лакей дожидался. И Аким Евсеич красивым, выработанным каллиграфическим подчерком написал, что с превеликим удовольствием совершит совместную прогулку.
Вечером принаряженная, чопорная публика прохаживалась по бульвару, своему обычному месту прогулок. Аким Евсеич приехал один, справедливо решив, что про Натали в записке не упоминалось, более того, речь идёт о конфиденциальном разговоре. Аким Евсеич степенно двигался в нарядной толпе, то и дело с кем-нибудь раскланиваясь. А ведь каких четыре, пять лет назад ему и поздороваться тут было не с кем. Вспомнилось, как вот на этом самом бульваре он впервые заговорил с Марьей Алексеевной о том, что готов на многое для неё. Он прищурился, выискивая именно то место, да, вот тут они и стояли, рядом Натали и знакомая дама Марьи Алексеевны. Вспомнился жар предыдущих ночей, волнение той встречи и Аким Евсеич даже вздрогнул, когда его окликнул Михаил Николаевич.
-Всё в делах и заботах? - после обычного приветствия вежливо поинтересовался старший Немиров. Так же как и Аким Евсеич, он приехал один, оставив племянника в гостинице.
Разговор завязался на удивление легко и просто. Оба этих человека были не просто из одного времени, много повидавшие и испытавшие в жизни, они прекрасно понимали друг друга. И решение о свадьбе графа Немирова Михаила Михайловича и Натальи Акимовны, вдовы действительного статского советника Злыднина Кузьмы Федотыча, приняли без промедления.
Далее всё по заведённому порядку. И опять время для Натали полетело быстрее птицы. Однако Немировы настаивали на венчании в их родовом имении под Питером в Спасской церкви. Значит, полагалось заранее церковному батюшке объявлять о предстоящем венчании в приходе Натальи Акимовны и в приходе Михаила Михайловича, о чём Михаил Николаевич письменно уведомил батюшку Спасской церкви, велев готовится к богатому венчанию.
Весь следующий день Аким Евсеич составлял список приданного Натали. А вечером дочь опять, в который раз удивила отца. Прочитав составленный им список самым дотошным образом, обратилась к Акиму Евсеичу с настоятельной просьбой: чтобы всё, что не перешло к ней по наследству от мужа, а переходило от её семьи, кроме бант-сквалажа матушки, было вычеркнуто.
- Батюшка, наследство Кузьмы Федотыча и так не малое, да ещё за эти годы вами преумножено. Так что уж никак ни бесприданница!
- Натали, ты у меня единственная. Кому ещё, как не тебе?
- А я и не отказываюсь. Однако берёжёную Бог бережет. Пусть остальное имущество остаётся в ваших руках.
- Натали, я моложе не становлюсь...
- Я понимаю ваши опасения, батюшка. Мне и думать такое страшно, однако приходится. Ну, напишите завещание с условием, и пусть об этом никому кроме нас двоих не будет известно.
На следующий день, когда Николай Михайлович с удивлением читал список приданого, Натали стояла, отвернувшись к окну, а Михаил Михайлович нетерпеливо переминался с ноги на ногу за стулом дядюшки.
-Михайло, куда твоя хвалёная выдержка делась? Терпи, милок, терпи. До свадьбы ещё далеконько.
- Милый дядюшка, вы лучше других знаете, не из корыстных побуждений женюсь!
- А зря, зря!
-Вы же знаете... я... - пока племянник подыскивал нужные слова, дядюшка продолжил говорить:
- Я к тому, что с тестем тебе повезло. Мы вот с Акимом Евсеичем давеча бумаги просматривали, и знаешь, что я выяснил? Помнишь, удивлялся, кто доходные дома строит?
- Помню. Хвалили, говорили, хваткий человек.
- Так кому, как не бывшему тестю вампира доходом с этой... э... напасти заниматься?
Натали только чуть повернула голову, но так и продолжала стоять у окна. Михаил Михайлович прищурившись, смотрел на дядюшку.
- Наследство, доставшееся Натальи Акимовны от Кузьмы Федотыча, - Михаил Николаевич всячески избегал называть Натали вдовой, - её батюшка не только не растратил, но и преумножил... значительно преумножил. За счёт строительства тех самых домов, часть квартир в которых как раз и принадлежит Натали. Так что Наталья Акимовна могла бы вести безбедную жизнь даже в нашей столице, если, конечно, деньги по ветру не пускать. Но я слышал, за ней такой грех не водится.
Подготовка к свадьбе всё больше заставляла Натали волноваться. Ведь вдова должна выходить замуж без всякой помпы. И свадебный наряд вдовы должен быть простым и не бьющим в глаза. А граф Немиров имел право и желал богатое венчание и видеть невесту в роскошном свадебном наряде. Ведь даже художника знаменитого призвали, чтобы нарисовать их семейный портрет!
Но сложнее всех пришлось Акиму Евсеичу. Дела не давали ему возможности отлучиться из Бирючинска, а свадьба должна состояться далеко отсюда. И как быть? Следовало найти человека, который бы представлял интересы Акима Евсеича на время его отсутствия. А это дело не простое, если вообще возможное.
Никак не могли согласовать свадебный наряд Натали. Вдове венок из мирта или флердоранжа не полагался. Натали решила украсить голову искусно выполненными цветами ландышей, как символами добродетели. Не полагались по этикету белое платье и вуаль. Поэтому платье персикового цвета, вроде и не было светлым, но и не было темным. И хотя вуаль, как и положено, отсутствовала, но начинающийся от уровня талии и плавно переходящий сзади в длинный атласный полукруг шлейф, создавал образ изысканной и благородной грациозности.
- Дядюшка, милый дядюшка! Натали должна выглядеть не хуже принцессы! А тут: того нельзя, сего нельзя!
- М... да вроде она уже всё решила.
- Пойдут пересуды, сразу начнут склонять: вдова, вдова...
- Погоди. Давай попросим Натали примерить свадебный наряд так, как будто ей сей момент к венцу?
Михаил Михайлович пожал плечами:
- И чем это нам поможет?
- Ты видел её небрежно одетой, в неэлегантном наряде? Вот, вот!
На следующий день Натали должна была продемонстрировать наряд. Договорились, как она будет готова, пошлёт Федота в гостиницу пригласить Немировых.
На следующее утро из зала вынесли всю мебель кроме большого зеркала и любимого кресла Натали. Потом пришёл парикмахер. А после обеда Федот отправился в гостиницу уведомить, что Наталья Акимовна ожидает в полной готовности.
Михаил Михайлович стоял у двухстворчатых дверей и не решался войти.
- Федотка, открывай, - наконец, скомандовал его дядюшка. И дверь распахнулась.
В зале с лепными барельефами и дорогими обоями бордового цвета из мебели ничего кроме зеркала в человеческий рост и массивного старинного кресла не было. На кресле в пол оборота к дверям, чуть откинувшись на подлокотник, расположилась Наталья Акимовна. Персиковый цвет платья на фоне тёмных обоев выхватывал из пространства только контуры этой фигуры. Шлейф её платья роскошными волнами дорогого шёлка спускался с кресла и растекался овалом вокруг него. Руки в перчатках под цвет платья держали букет нежных ландышей, эти же цветы украшали черные, блестящие, кудрявые волосы, уложенные в великолепную прическу. Не было ничего лишнего, ни одной оборки, ни одного волана, казалось это и не женщина вовсе, а мраморная статуя застыла тут, изваянная великим мастером.
- Натали! - выдохнул граф.
- Федотка, закрывай! - Опять скомандовал Михаил Николаевич.