— Хм, а это уже интереснее, — решаю, отрывая от буханки еще теплого хлеба горбушку. Арланд тоже оторвал себе горбушку, одарив меня недовольным взглядом ревнивца. — А что такого, кроме сережек, ты скрывал от родни?
— Что? — растерянно переспросил инквизитор, дотронувшись до мочек ушей. — Ах, да… Этого родные тоже не поймут, — улыбнулся. — Но это не из-за прихоти, не думай. Зачарованные серьги в ушах так же необходимы мне для жизни, как и вышивка на абсолютно закрытой одежде… Хотя не сказать, что мне так уж не нравится носить и то, и другое.
— Не уходи от вопроса. Что ты скрываешь от родни?
— Я не могу тебе этого сказать.
— Почему?
— Много чести.
— Пф! Ну конечно, кто я есть, чтобы пытать великого инквизитора! Как я буду тебя лечить, умник, если ты молчишь о самом главном? Я никак не могу понять, в чем конкретно твоя проблема и из-за чего она возникла!
— Это твои заботы, — заметил Арланд. — Если я тебе все выложу, а ты меня не вылечишь, мне придется тебя убить. Если ты не сможешь мне помочь и при этом не будешь знать всей моей проблемы, я смогу тебя отпустить с чистой совестью. В моих интересах молчать о главном, в твоих интересах начинать думать. А пока единственное, что я могу тебе предложить: задавай вопросы. Может, мои ответы помогут тебе разобраться.
— Пока я не знаю, о чем еще у тебя можно спросить, чтобы ты ответил и этот ответ помог разобраться, — вздыхаю. — Потому давай начнем с банального. Зачем ты вчера пытался меня убить и почему это так плохо получилось? Почему сегодня ты ведешь себя уже по-другому.
— Хах, я был уверен, что ты обо всем догадалась, — улыбнулся инквизитор. — Ты так избегала моего общества, смотрела на меня глазами, полными непонимания и страха… Твой рыцарь сверлил меня таким жутким взглядом, как будто я очередная нечисть, за голову которой ему отвалят полмиллиона золотых. Я думал, вы обо всем догадались. Удивительно, что это не так… но оно определенно к лучшему. Пока ты не знаешь главного — твоя жизнь в безопасности. Почему же я тебя так не хотел убивать?… Вопрос личного характера. Мне кажется, что с тобой было бы интересно пообщаться поближе, не так, как инквизитор должен общаться с ведьмой. К сожалению, это пока недопустимо.
— Почему же? Просто перестань угрожать мне, тогда все получится, — хмыкаю. — А то через каждое предложение угрозы расправы… Не особо с таким милым собеседником подружишься, знаешь ли.
Арланд не ответил, уставился в свою тарелку так, как будто хотел там что-то увидеть. Заговорил он только через несколько минут.
— Пока ты придумываешь очередной вопрос, давай вернемся к разговору о тебе, — предложил инквизитор. — Знаменитая ведьма, гроза инквизиции и стражи, предмет восхищения и ненависти многих людей… а в действительности совсем не такая, какой ее все представляют. Никак не могу понять, каким образом ты смогла добиться славы жестокой и алчной разбойницы. Почему так получилось, что в рассказах ты хитрая и жестокая неуловимая грабительница, а в жизни самая безобидная ведьма из всех, которых я встречал?
— Может, ты просто встречал не тех ведьм? — делаю попытку пошутить. Не вышло, судя по серьезному лицу Арланда. — Ладно. Слухи часто врут, — вздыхаю, вспоминая сон во время болезни, где я смогла хоть что-то узнать о Бэйр… о себе, то есть. — А что именно тебя удивляет?
— Ты больше напоминаешь чокнутого художника. Ходишь, вечно что-то напеваешь, изобретаешь, мастеришь… Порой фразочки, которые ты выдаешь, кажутся процитированными из сборника стихов какого-нибудь спятившего барда. Не похоже на ту Бэйр, о которой я слышал.
— Люди говорят о том, о чем знают. Я же не делала всего этого на рынках или в тавернах, где меня могли видеть. Логично?
— Нет, то, что ты не играла на лютнях на ярмарках и не распевала песни в трактирах, это само собой разумеется. Просто пока я не могу представить тебя отбирающей у нищенки с ребенком последние медяки, хотя слышал именно это.
— Зачем мне медяки нищенки, когда я могу припереть к стенке ремесленника, торговца или трактирщика и приказать подать мне все, что я хочу, за просто так?
— Для самоутверждения, например, отлично подойдут и нищие. Пусть боятся, видя безжалостность.
— Глупо. Гораздо круче будет завалить пару огромных разбойников, известных на всю округу, чем две сотни нищенок. Уважения уж точно больше.
— Что ж, ладно. Но все же… если бы ты валила разбойников и грабила только зажиточных ремесленников, то о тебе бы не пошли такие слухи.
— А кто эти слухи пускает, по-твоему? Как раз те самые разбойники и ремесленники, у которых язык длинный, а память короткая. Что забудут — вспомнят с новыми подробностями. Так и рождаются легенды.
— Ты меня убедила, — улыбнулся инквизитор. — Спорить с тобой бесполезно, как я посмотрю.
— Есть немного, — киваю. — Вернемся к тебе. У меня как раз вопрос назрел… Слушай, Арланд, а чего ты больше всего боишься?
— Чего я боюсь? — удивленно переспросил он. — Хороший вопрос… и опасный. Но я отвечу на него. Больше всего я боюсь однажды увидеть у двери своего дома монахов из Аббатства Церкви Черных Куполов.
— Звучит интригующе… А что это за место и кто эти монахи? Почему они должны прийти «к двери твоего дома»?
— А вот на эти вопросы я уже не отвечу, — злорадно улыбнулся Арланд. — Ладно, сколько можно здесь торчать? Поехали уже!
2. Дейкстр
«Дейкстр Донан»Дождливая погода неизменна в поместье Сеймуров. Что ни день, то обязательно дождь. Осенняя промозглость намертво въелась в местную природу, даже сейчас, в разгар лета, приходится топить камины и одеваться в шерстяное. Складывается такое впечатление, будто вечные сырость и холод — еще одно проклятье, которым когда-то обзавелось это жуткое место.
Но так нелюбимый мной холод не единственная причина, по которой я начинаю ненавидеть поместье. Чем больше я изучаю здешних жителей, тем больше понимаю, что все они связаны не только сетью лжи и недомолвок, но и чем-то жутким, что объединяет весь род, возможно, от самого его начала. Чем глубже я прохожу в бесчисленные коридоры подвалов, тем яснее чувствую, что это нечто — проклятье. Проклятье, которое пока спит и потому действует на жителей так же, как спящий дракон на деревню поблизости. Но когда наступит момент пробуждения, дракон покажется куда меньшим бедствием, я уверен. И пугает меня как раз то, что проклятие уже начало просыпаться.
Хотя еще нет почти ни одного признака проклятого места, я уверен в том, что не ошибаюсь. Моя последняя находка ясно подтвердила, что в поместье гораздо больше тайн, чем я мог даже предположить.
С тех пор, как Бэйр объявила себе приключенческую голодовку, я заскучал. Проводить все время с ведьмой я просто физически не мог, не потому что с ней скучно, а потому что ее вид мне уже опостылел. Несколько месяцев я каждый день вижу ее лицо и мне просто нужен был отдых.
Еще до того, как меня потянуло исследовать подземелья, я попробовал завести себе любовницу на время. Любовницы вообще здорово отвлекают от чокнутой ведьмы, которая при их долгом отсутствии начинает казаться симпатичной.
Сначала мой выбор пал на Тому, бесспорно, красивейшую женщину в поместье. То, что она скорее всего старше, меня ни чуть не смущало… но в итоге меня смутили ее огромные уши, которые я увидел, когда случайно подглядел за ней в ее комнате. Нет, очаровательная лопоухость или просто большие ушные раковины не испортят такую женщину, но огромные, сантиметров в двадцать уши, которые к тому же и торчат в стороны, убили во мне всякое желание продолжать ухаживания за ней!… Хотя, впрочем, мои старания итак не давали абсолютно никаких результатов, что огорчало. Но когда разъяренный Лорен пообещал выставить меня из поместья, если я еще хоть раз посмотрю на служанок, стало ясно, что Тома просто-напросто уже занята и именно поэтому не может оценить всех моих достоинств. Как я тогда подумал, не очень-то и хотелось.
Как в итоге выяснилось, оценить меня в полной мере готовы были две молоденькие служанки: Маргарита и Марта. Немного пообщавшись с ними, я решил, что Марта нравится мне гораздо больше и остановил свой выбор на ней. После двух дней ухаживаний у нас случилась первая ночь… А дальше у меня уже не хватало на Марту времени, потому что я занялся изучением подвалов.
Помню, сначала я просто нашел какую-то странную маленькую дверцу и решил посмотреть, куда она ведет. Как выяснилось, вела она в подвалы, в огромные лабиринты под поместьем. В первую вылазку я не нашел ничего интересного, но почему-то на следующий день все равно полез обратно. Исследование подвалов удивительно сильно меня увлекло, я с огромным интересом спускался туда, даже не понимая толком, что ищу.
Когда же я вдруг начал находить по-настоящему странные вещи в давно заброшенных комнатах, меня было уже не вытащить.
Я открывал замок за замком с помощью спиц, которые мне дала Марта, пролезал в узкие щели, разгребал немногочисленные завалы. К тому времени, когда я открыл свою последнюю комнату, я прошел уже так далеко, что пришлось рисовать карту, чтобы не заблудиться.
Последняя найденная комната была не такой, как прочие, куда я проникал. Собственно, потому она и стала последний. Я понял, что мои исследования небезопасны.
Прочие помещения, находящиеся в лабиринте, были пустые, а здесь находились старые, непонятно кому принадлежащие вещи и мебель, расставленная как в жилой комнате.
Как сейчас помню жуткую обстановку: изрезанный кем-то деревянный стол у стены, исписанной черными каракулями узорами, железная кровать с пугающими темными пятнами на измятых и изорванных простынях, на полу валялись старые книги и страницы, вырванные из них. Книга, лежащая на кровати, была открыта на определенной странице с закладкой, в кружке на столе была затхлая, еще неиспарившаяся вода, на тарелке — остатки давно сгнившей пищи. Все выглядело так, как будто кто-то жил здесь несколько лет назад, но потом вдруг ушел, оставив все, как было при нем, даже не убравшись.
Достаточно жуткое зрелище. Комната как будто пролетела во времени, оставив своего хозяина где-то в прошлом. Только что он был тут, ел и читал книги, и вот, спустя несколько мгновенных лет, он исчез.
В комнате было две двери, через одну из них я вошел, но куда вела другая, я так и не узнал.
Когда я собирался идти дальше, уже достал спицы для взлома, по ту сторону второй двери вдруг послышалось низкое утробное рычание, как будто какая-то гигантская собака предупреждала меня о том, что входить запрещено.
Я послушался и прекратил попытки взломать замок, стал ждать.
Лишь когда зверюга начала раздирать когтями дверь в комнату, до меня дошло, что она не охранник, а хозяин здешних мест, и если я не уберусь с ее владений, то мой конец наступит гораздо скорее, чем я того хотел бы.
В тот день я твердо решил, что больше не сунусь в подземелья и не стану докапываться до чужих тайн. Колдовские зеркала, пентаграммы, странные комнаты, а теперь еще и гигантский пес, бегающий по подземельям… Где бы я не начинал копать, отовсюду вылезают жуткие секреты поместья. Я сильно рискую, пытаясь понять, в чем здесь дело, и этот риск не оправдан. Мне никто не обещал платы, моей жизни и жизни моей ведьмы ничто не угрожает, а это значит, что мои поиски бесполезны и незачем их продолжать.
Вроде бы эти здравые мысли должны были успокоить меня, но я не мог выбросить странные подвалы из головы. Чем больше я понимал, что возвращаться туда не только бессмысленно, но и опасно, тем больше мне хотелось вернуться.
Спустя время я догадался, что мои желания это отпечаток того мистического дерьма, в которое я все-таки вляпался. Меня как загипнотизированного мышонка тянуло в капкан, и я понимал, что это ненормально.
Когда я рассказал все Бэйр, она решила сделать из меня своего подопытного. Сходила со мной в поле, нарвала каких-то чахлых травок, сварила зелье, чуть не спалив кухню, и заставила меня выпить все варево до последней капли. К моему огромному удивлению я не умер и даже не отравился. Более того, навязчивое желание вернуться в подвалы исчезло.
Где-то после семи дней, проведенных в подвалах, обиженная Марта выловила меня после очередного завтрака и попросила объяснить, почему в наших отношениях такое оскорбительное затишье и почему я совсем не уделяю ей внимания.
К сожалению, опыта подобных разговоров с женщинами у меня нет, я всегда успевал смотаться до того, как они просыпались и понимали, что хотят от меня детей. Потому когда встал резкий вопрос о женитьбе, я, мягко говоря, растерялся. От удивления я даже не смог ничего возразить, чем чуть не обрек себя на пожизненные муки… Но Марта, к счастью, не стала слишком на меня давить и предложила пока просто привыкнуть друг к другу и проверить, подходим ли мы для совместной жизни.
Процесс привыкания, хотя скорее приручения, оказался достаточно приятным.
Мы с Мартой часто разговаривали за совместной работой по приготовлению к празднику, старались узнать друг друга, в итоге стали проводить вместе как можно больше времени. Ради общения с Мартой я даже стал реже спускаться в подвалы и совсем задвинул на Бэйр, хотя забывать все свои дела ради какой-то женщины для меня не свойственно. Но, если подумать, совсем не удивительно, что Марта меня так зацепила.
Впервые кто-то интересовалась моей жизнью, смотрел не на красивую рожу, а на меня самого, на мои привычки, характер и нужды… впервые это все кого-то устраивало. Казалось, Марта действительно видела во мне, в разбойнике с большой дороги, своего будущего мужа. Она даже заботилась обо мне, как полагается заботиться о мужьях, что для меня было совершенно удивительно. Например, как-то Марта потребовала, чтобы я принес ей всю свою одежду, а потом взяла и перештопала все дырки, пришила недостающие пуговицы и за свою работу ничего не попросила. Она часто готовила что-нибудь вкусное только для меня одного, а когда у нас было время, она устраивала скромные романтические вечера в старой беседке в саду. В такие вечера Марта распускала для меня свои прекрасные волосы и снимала передник, чтобы разделяющая нас пропасть наших профессий исчезла. В такие вечера она уже не казалась мне простой служанкой, о которой я забуду через пару дне разлуки, и себя самого я уже не чувствовал проезжающим мимо наемником, которому просто стало скучно. Тогда мы были кем-то другими, а наша случайная встреча казалась чем-то большим.
Когда мы занимались любовью и даже когда просто целовались, я чувствовал себя так, как не чувствовал никогда прежде, со мной творилось что-то невероятное, мне было так хорошо и спокойно… Почему-то я не заметил, как быстро и сильно привязался к служанке. Не осознавая глупости своих рассуждений, я всерьез начал задумываться о том, как закончу свое холостяцкое существование и начну нормальную жизнь с этой очаровательной девушкой. Мне казалось, что как только я смогу избавиться от ведьмы, я обязательно вернусь в поместье, заберу отсюда Марту и…
Разом все это куда-то рухнуло. Моя голова прочистилась от этого любовного бреда и я вернулся в реальный мир, где нет женщин, из-за которых я смогу потерять голову. Точнее, в мире, куда я вернулся, таких женщин уже не было.
Марта умерла от болезни, о которой она даже не рассказала мне, а в ее тело вселилось приведение.
Так погано я еще никогда себя не чувствовал. Обидно было понимать, что у меня больше нет всего того, что мне давала Марта, и того, что могла бы дать в будущем, на которое я было всерьез понадеялся.
Кто знает, может быть, если бы Марта просто умерла, я бы еще смог выкинуть ее из головы со временем. Но теперь, когда рядом ходит живая и, на первый взгляд, прежняя Марта, мелькает перед глазами, раздражая чувства, и при этом ясно, что это вовсе не она, мне тяжело воспринимать происходящее так, как нужно.
Но при всех расстроенных чувствах я не могу злиться на Дороти. Она не виновата в том, что произошло, хотя воспользовалась смертью девушки с максимальной выгодой. Мне в любом случае остается только принять произошедшее и помочь Дороти начать новую жизнь. Ведь девочка действительно заслуживает второго шанса.