Кровосмешение - Агафонов Андрей Юрьевич 4 стр.

— Предполагаю, что есть другой, — говорит Логан. — Кто он, не имею понятия. Пытался вычислить еще в Туруханске. Зомби — это или его косяк, или провокация. Возможно, он не один. Все это только версия. Здесь торговал некий Мамедов. Сидел на мясе. Откуда взялся, неизвестно. Но он только исполнитель. Слабый.

— Что с ним случилось?

— Взяли менты, отдали федералам. Те перестарались.

— Как?

— Изгоняли из него бесов.

— Идиоты… — вздыхает Кабзон. — Господи, какие идиоты. Так значит, говоришь, есть другой? Или, может быть, другие?

— Все может быть, — пожимает плечами Логан.

— Я узнаю у своих, — Кабзон по-молодому энергично поднимается из кресла. — Дай мне автомобиль, нужно успеть на обратный рейс.

Белый ренжровер с занавесками на окнах пулей вырывается из ворот губернской администрации, выруливает на центральную улицу и взревывает. На следующем перекрестке в тот момент, когда ренжровер равняется с припаркованными в кармане у магазина «Мойдодыр» старыми «Жигулями», гремит взрыв. Металлические шарики и болты прошивают корпус ренжровера, убивают на месте молодую пару и отрывают ногу пенсионеру. Витрина «Мойдодыра» осыпается с нежным шелестом осенних листьев. Мимо изрешеченного ренжровера проносится мотоциклист, возле цели притормаживает и бросает в залитый кровью салон коктейль Молотова. И с ревом уносится дальше.

Ночь. Дождь. К перрону подходит железнодорожный состав. Железная дорога упирается в железные ворота. Свет прожекторов освещают прибывших. Это — узники. Их много. Ворота со скрежетом открываются. Подгоняемые солдатами, прибывшие устремляются внутрь. Сразу за воротами их рассортировывают — крепких мужчин и молодых женщин направо, всех остальных — налево. Слышны жалобные крики. В середине расходящегося потока, словно дирижер, замер офицер в распахнутом черном плаще. На шее офицера — Железный крест, на груди — шеврон с двумя распластанными летучими мышами, вышитыми серебром на черном фоне. Офицер простирает вперед руку, останавливая бегущего на него мальчугана лет пяти.

— Хальт! Как тебя зовут, малыш?

— Иосиф.

— Какое совпадение! И меня зовут Йозеф! Ты понимаешь меня?

Мальчик стремительно кивает.

— У тебя есть братья, Йозеф?

— Нет, только сестра.

— Она старше тебя?

Малыш кивает.

— Это хорошо. Очень хорошо. Подними голову.

Офицер крепко берет мальчика пальцами за подбородок и ощупывает нижнюю челюсть. Мальчик впивается зубами в его пальцы, прокусывая перчатку. Офицер вскрикивает от боли. Автоматчик рядом с ним вскидывает автомат, но офицер рукой пригибает ствол к земле:

— Нет-нет. Этот мальчик будет жить.

За спиной офицера полыхают отблески пламени.

Отблески полыхающего джипа в окне третьего этажа правительственного здания. В окно смотрят двое — губернатор и Логан. Логан прикладывает к стеклу два пальца. Губернатор крестится. Логан выразительно смотрит на него. Рука губернатора опускается.

Частный жилой дом в пригороде. Во дворе за деревянным столом — компания мужчин. На столе две бутылки водки, закуска, переполненная пепельница. Впрочем, все бросают окурки прямо на землю.

— Водителя жалко, — говорит усатый охранник в камуфляже, — он на такое не подписывался.

— Хрен с ним, — огрызается Крылов. — Зато этого гандона спалили.

— Другие остались, — возражает качок — любитель русской словесности.

— Мы теперь знаем, что их можно убивать. Понимаем, как. Проблема только в поиске.

— У меня есть идея, — говорит качок.

— Водитель-то — ваш, — говорит Логан губернатору. — Есть соображения?

— Бакурина ко мне, — командует губернатор в переговорное устройство. — Разберемся, Олег Евгеньевич.

В кабинет заходит мужчина с седыми волосами, зачесанными назад, и лицом типичной сволочи.

— Слушаю, Евгений Юрьевич.

— Тут Олег Евгеньевич интересуется, откуда взялся водитель. Ты его принимал?

— Не я лично, конечно. Но проверку он проходил, как полагается, документы я смотрел.

— Значит, что-то просмотрел. Кто-то слил маршрут.

— Евгений Юрьевич, тут вариантов немного, машина могла поехать по Ленина, либо повернуть налево. И там, и там могли поставить заряженные автомобили.

— Это какая-то спецоперация получается.

— Она так и так получается, Евгений Юрьевич. Люди опытные.

— Господин Бакурин, — вмешивается Логан, — так получилось, что мы с вами в одной лодке. Хотят убить меня, а могут вас. Я в курсе про Мамедова. Я не Мамедов. То, что сегодня произошло, нам всем еще предстоит расхлебывать очень долго. Поэтому давайте так — если вы против, я уйду и больше не вернусь, а вы справляйтесь с последствиями самостоятельно.

— Олег Евгеньевич, о чем вы… — пытается вмешаться губернатор, но Логан жестом его останавливает:

— А если вы согласны жить дальше, то давайте более конструктивнее подойдем.

— Так я ничего и не говорю, — злобно бурчит Бакурин.

— А вам и не надо, — улыбается Логан одними губами, — вам и не надо. В общем, так. При теракте погибли двое.

— И водитель, — уточняет Бакурин.

— И водитель, — соглашается Логан. — По поводу Иосифа советую доложить немедленно. Остальное придумаем завтра.

— А вы по своей линии… — подсказывает губернатор.

— По моей линии все уже в курсе.

Звонок в дверь. Вера смотрит в глазок и открывает. В дверях стоит Михаил, он бледен.

— Что с тобой? — пугается она.

Михаил валится вперед лицом в квартиру. За ним заходят двое.

— Ну что, сука, стихи почитаешь?

Большой симфонический оркестр, сбиваясь от волнения, играет похоронный марш. По Красной площади несут закрытый гроб, обитый алым шелком.

— Москва прощается с Иосифом Давыдовичем Кобзоном, — журчит дикторский баритон, — ушел из жизни великий артист, представитель лучших традиций отечественной эстрадной песни, настоящий патриот своей страны. Иосиф Давыдович скончался после тяжелой продолжительной болезни, в буквальном смысле слова на сцене, посреди концерта, посвященного нашим солдатам, воюющим в Боливии…

— Езжайте все в Боливию, — ворчит Логан, отбрасывая в сторону газету со своей фотографией в траурной рамке, — он на сцене, я сгорел на работе… А Леша не иначе пал смертью храбрых. До сих пор от поля брани отскребают.

— Завидуешь или сочувствуешь? — спрашивает Алена Ахматова. Они сидят в телестудии, в мягких креслах, софиты погашены, сзади — зеленая стена.

— Кусаешься, — грустно констатирует Логан.

— Пока нет, — она мягко выпрыгивает из кресла, обходит его сзади и обвивает руками шею, — но могу.

И начинает расстегивать пуговицы на его рубашке.

Логан сидит с закрытыми глазами.

Из телевизора звучат траурные залпы.

— Вера! Вера!

Она открывает глаза. Серо-сиреневая тьма сменяется бледно-сиреневой физиономией Крылова. Вокруг нее плавают, тоже постепенно бледнея, багровые червяки.

— Ты же мне все скажешь, солнышко? — спрашивает Крылов.

Вера кивает и морщится — на лице кровоподтеки, на горле следы пальцев, один глаз заплыл. В волосах кровавый колтун.

— Что с Мишей? — хрипло спрашивает она.

— Сдох, — хмыкает сидящий к ней спиной качок. — Лес рубят, Мишки летят.

Она молча смотрит ему в спину. Единственный открытый глаз блестит.

— Какая чушь! — румяный профессор с носом Сирано и элегантной бородкой кардинала негодующе сворачивает газету с кровавыми пятнами на первой полосе и сует ее в карман кресла спереди, — вампиры существуют! Ну разумеется! И барабашка тоже!

— Вы не верите в вампиров? — вежливо улыбается его сосед, — это же теперь вроде как модно.

Профессор окидывает его взглядом, как бы оценивая разумность метания бисера.

— Я ученый, я ни во что не верю. Существование вампиров невозможно физически, мы же говорим не о кровососущих грызунах, а о вечно живущих существах, способных принимать человеческий облик?

— Ну… Наверное… — тушуется сосед.

— Позвольте вас спросить, каков у них обмен веществ? Как сформировался их мозг? Из чего состоит их организм? Если из клеток, то процесс деления клеток конечен, более того, сосчитано количество делений каждой клетки. Это значит, что никакого бессмертия быть не может. Далее. Что с костной тканью? Из чего она состоит, если вампиры могут передвигаться со скоростью, значительно превышающей — кха! кха! кха! — ваше собственное зрение? Вы кто по образованию?

— Гуманитарий, — беспомощно улыбается сосед.

— Понятно. Есть такая дисциплина — сопротивление материалов. Я утверждаю, что ни один опорно-двигательный аппарат в природе не способен выдержать таких нагрузок, какие им приписываются. Элементарно рассыплется на ходу!

— Но вы же не будете спорить, что в природе много необъяснимого. Те же летучие мыши, например, после смерти просто исчезают…

— Здесь как раз объяснение элементарное, — морщится румяный профессор, — не пудрите мне мозги. Они растворяются в собственной желудочной кислоте. Необъяснимое, непознанное, черный огонь, некий мистический Голод. Чушь для необразованных. Все на нашей планете — продукт эволюции и отбора.

— Возможно, существование вампиров можно понять только будучи мистиком, — глубокомысленно замечает сосед.

— Оставьте, — отмахивается профессор, — как Чехов говорил, какие они мистики, у них у всех ноги волосатые.

— Если не секрет, профессор, зачем вы туда летите? То, что не вампиров ловить, я уже понял, — улыбается сосед.

— Вы меня знаете? — вскидывает брови профессор.

— Видел по телевизору. Мне понравились ваши идеи. Так все же?..

— Конференция по борьбе с терроризмом. Работаю над получением гранта по этой теме, — Профессор сардонически усмехается, произнося слово «грант». — А вы?

— Нельзя ли потише?! — над спинкой переднего сидения появляется толстое и красное женское лицо, — спать не даете!

— И я, — шепотом отвечает сосед и протягивает профессору руку: — Мамедов!

Профессор пожимает протянутую руку и, считая разговор законченным, откидывается на спинку сиденья. Его мясистый нос с горбинкой на фоне закатного солнца в иллюминаторе воинственно торчит, словно клюв африканской птицы.

Одно из кресел с распоротой спинкой валяется на полу, студийный стеклянный столик вдребезги разбит, хаос царит в телевизионной студии. Из объятий голого Логана, заслышав рингтон, с трудом вырывается Алена, на ходу набрасывая тонкую черную рубашку на мокрую себя.

— Да. Говори быстрее. Кто? Когда? Ты уверен?

Логан приподнимается на локте и похотливо подмигивает. Но, видя выражение лица Алены, настораживается.

— Дорогой, — Алена подходит к нему, сжимая в правой руке телефон, и встает рядом на колени, — Вера пропала.

— Куда? — глупо спрашивает Логан.

Ее увезли. Какие-то люди…

Профессор просыпается. Вокруг темно. Мертвая тишина. По направлению к кабине пилотов скользят беззвучные тени. Профессор лезет в кармашек впереди стоящего кресла за очками, рука становится липкой. Он подносит ее к глазам, и при свете луны, неподвижно стоящей посреди ночного неба, рука кажется ему черной. Потерянными близорукими глазами он смотрит на трупы в пассажирских креслах вокруг, на Мамедова — и встречает его взгляд, мертвый и пустой.

— Нас нет, — говорит Мамедов, — значит, и вас нет.

И добавляет после невыносимо долгой паузы:

— Я тебе уже сказал, профессор. Ты мне нравишься.

На поле аэродрома, завывая, съезжаются машины «Скорой помощи», пожарной службы и полиции. Недавно приземлившийся самолет стоит без огней, от обшивки идет пар. Струи дождя барабанят по корпусу. Распахнутая дверь зияет темнотой, но трапа нет. От взлетной полосы стремительно удаляется группа людей в развевающихся черных плащах, двое тащат под руки смертельно бледного профессора. У кромки поля их уже ждут два черных гелендвагена.

— Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, — разносится под сводами церкви. Терпко и сладко пахнет ладаном и горящим воском. Утреннее солнце пробивается сквозь витражные стекла. Священник в золотом облачении вкладывает в открытый рот ребенка сияющую ложечку, вынимает ее и бережно отпихивает его в сторону. За причастием наклоняется высокий плечистый мужчина с серым лицом. За ним стоит в позаимствованной у входа красной косынке Алена. В левой руке ее зажаты несколько свечей.

Когда доходит ее очередь, Алена говорит:

— Далия! — и открывает рот. Затем облизывает ложечку и почтительно целует край чаши с Дарами. Священник на мгновение чувствует дурноту, но быстро приходит в себя. Далия смешивается с толпой и теряется у дальних темных икон.

— Что это за хрень? — толстый короткий палец, поросший редким волосом, тычет в экран ноутбука.

— Нечитаемые символы, — улыбается кроткий дизайнер хипповатого вида, — при печати их не будет.

— Убери, — командует мясистый обладатель пальца. — Так. «Русский! Они сосут твою кровь! Так… Мищенко, Владимирский, Зализняк, угу… угу… А почему «кровь» таким шрифтом?

— Чтобы страшнее.

— Не надо, чтобы страшнее. Заголовок должен читаться на расстоянии пяти метров. Сделай все в «Таймс нью роман» и отправляй в типографию.

— Какой тираж ставим?

— Как обычно, 999.

— Не наоборот?

— Не наоборот.

Логан вязнет в пространстве из косых серых и черных полос, над головой его — мрак, позади — гроза. Он восходит на холм и видит распятие. Мокрые длинные черные волосы скрывают лицо и верхнюю половину тела распятого. Логан подходит ближе и понимает, что это Вера. И обнаруживает, что в руке его — копье. И оно нацелено в сердце Веры.

И тогда он закрывает ее собой, распластавшись на кресте. И колет себя копьем в сердце.

И просыпается.

Его лицо не выражает никаких эмоций. Ни одна мышца не дрогнет. Просто открываются глаза. Они совершенно пусты.

Шикарная квартира на верхнем этаже высотного здания. Белая кожаная мебель, белые шторы, белые обои. Алена в тонком белом кимоно, только что вышедшая из ванной, садится на диван и с улыбкой принимает бокал красного вина из рук молодого красивого юноши — он, кажется, был в церкви во время литургии.

— Ита-ак, — томно говорит Алена, — как тебя зовут?

— Денис, — говорит юноша и кладет горячую ладонь на ее ногу.

Алена смотрит на руку, но не убирает ее.

— А меня, — говорит она, но договорить не успевает. Денис целует ее в губы, его рука скользит под кимоно и сжимает ее грудь. Алена выгибает спину. Он наваливается на нее всем телом. Кимоно падает с ее плеч. Денис целует ее в шею, в грудь, проводит ногтями по спине. Алена закрывает глаза. Ее ногти с алым маникюром впиваются ему в спину. Денис возится с ремнем на джинсах. Звякает металл. Пальцы Алены треплют его волосы.

Логан идет по длинному темному тоннелю. Из-за поворота ему навстречу выступают двое в хаки. Один лезет за пистолетом в кобуру. Логан ломает ему руку прямо в кобуре, всем этим месивом железа и плоти бьет в лицо второму. Сзади бегут еще несколько бойцов. Он поворачивается к ним лицом и поднимает руку с поднятой ладонью, призывая остановиться. Бойцы щелкают затворами на ходу.

Та же квартира. Слышно тяжелое дыхание и всхлипы. Солнце бьет в окна. Пиликает домофон. Тяжелое дыхание стихает. Пауза. Алена идет к двери, тонкий черный силуэт на фоне окна, мы можем видеть только, что она полностью обнажена.