Кровосмешение - Агафонов Андрей Юрьевич 5 стр.

— Да? — хрипло говорит она в трубку.

— Это я, — слышен слабый голос Веры.

Алена нажимает кнопку на домофоне и застывает с бессмысленной улыбкой. Ее подбородок и грудь, и плоский живот залиты кровью. За ней мы видим белую комнату, которая уже перестала быть белой.

— Олег Евгеньевич? — недоуменно спрашивает старший группы, с автоматом Калашникова. — А вы разве…

— А я воскрес, — подмигивает Логан. — Проводите меня?

— Вы к Бакурину?

— Ну а к кому же еще.

— Идемте, — старший еле заметно пожимает плечами. Остальные злобно косятся на Логана. Кто-то помогает двум покалеченным бойцам подняться.

За следующим поворотом бомбоубежища старший, поотстав, стреляет Логану в голову из АК. Но тот непостижимым образом уворачивается, выдирает автомат вместе с пальцем на спусковом крючке и с ревом отбрасывает в глубину туннеля. Все становится серым и медленным. На Логана одновременно набрасывается пять человек. Но он видит каждого как застывший памятник. Он ломает им руки, шеи, вырывает внутренности. Боковым зрением он успевает заметить черную тень, летящую быстрее пули.

И не успевает среагировать.

Пустое пространство, залитое красным светом. За столом два черных силуэта. Где-то плачет Александр Г'рдон.

— Знаешь, профессор, смотрю на тебя и вспоминаю — а в лесу живет зверек, шустрый маленький хорек, — говорит Мамедов-второй, — Ты чего такой вредный? Вот я сижу перед тобой, а ты мне доказываешь, что меня не существует.

— Я пытаюсь понять, как это происходит. С точки зрения эволюции такой изворот, конечно, возможен, но передача… я уж не говорю про ваше якобы бессмертие…

— Ну вот смотри, мне один мужик рассказывал, что в море живут такие мелкие медузы, размером с ноготь. Так они когда дорастают до определенного возраста, превращаются обратно в полипов. Типа как в клинику легли на подтяжку. И так несчетное число раз. Они бессмертны же?

— Они маленькие и несознательные, — лукаво ухмыляется профессор.

— А мы не бессмертны, мы просто живем дольше вас. Даже надоедает, веришь?

— Да и людям многим надоедает. Кстати, зачем вы их убили?

— Кого?

— Людей в самолете.

— Ты видел, чем там кормят, в этих самолетах? Что нам было, голодом лететь?

— Хорошо. А меня вы зачем укусили?

— О, дружище, а вот это отдельный интересный вопрос! Дело в том, что вампир передает свою энергию двояким образом. Если человек укусит вампира, то сам превращается в вампира. А если наоборот… — Мамедов делает паузу.

— То что происходит-то? — раздраженно подгоняет профессор.

— Да ничего хорошего. Мозг начинает разрушаться. Медленно, но неотвратимо. Причем первыми отмирают те области, которыми человек наиболее активно пользовался. Разрушается интеллект — ну, если он был. Притупляются все чувства, кроме чувства голода. А голод там другой совсем. Вот я, например, в самолете поел — могу два месяца вообще не есть и не пить. Медленный обмен веществ. А у вас, наоборот, быстрый.

— У кого это «у вас»?

— У зомби.

Профессор делает попытку встать, рука дергается, и в нее впивается железный браслет наручников. Наручники пристегнуты к столу.

— Извини, дорогой. Ты в карантине. А у меня срочное дело.

Алена слышит, как открывается лифт на лестничной площадке, отпирает замок и бредет вглубь квартиры. За дверью слышны какие-то сдавленные шумы, внезапно она распахивается, и в квартиру врывается несколько человек в кожаных куртках и резиновых сапогах, с битами и обломками киев в руках. У одного из них шея замотана скотчем. Следом в квартиру боязливо втискивается качок, держащий нож у горла Веры. Алена разворачивается и изумленно смотрит на вошедших, а они — на нее. Ее внимание привлекает замотанная скотчем прыщавая шея одного из нападающих. Она смотрит на нее… И начинает безудержно хохотать. Нападающие переглядываются, но никто не решается сделать первый шаг.

— Мальчики, — говорит Алена, отсмеявшись, — вы не против, если я оденусь? И, не дожидаясь ответа, нагибается, чтобы поднять с пола кимоно.

Нападающие следят за ней взглядами, их языки лихорадочно облизывают пересохшие губы. Качок, на мгновение забыв о Вере, пытается протиснуться вперед. Алена, уловив это движение, бросает кимоно в глаза первому из охотников на вампиров, и тот, пытаясь освободиться, уходит влево, делает угрожающий замах в сторону парня со скотчем на шее, и тот уходит вправо, затем она падает и в прыжке бьет обеими ногами в ноги качка, и тот, теряя нож, валится подбородком в пол. Движением руки Алена отбрасывает Веру за дверь, на лестничную площадку, и с грохотом закрывает дверь. Теперь она за спиной у охотников, а они этого даже не успели понять.

Алене бросается в глаза, что у качка, пытающегося встать, аккуратно постриженный затылок, в то время как у остальных затылки довольно неряшливые, поросшие волосом кое-как…

Вера на лестничной площадке глотает воздух, хочет подняться, держась за перила, но ноги ее не держат. Она снова вдыхает и выдыхает, вдыхает и выдыхает. За дверью тихо. Через несколько минут дверь открывается, оттуда выходит Алена в бежевом платье с белой сумкой и какой-то папкой в руках.

— Третью квартиру за месяц меняю, — жалуется она Вере, запирая дверь на ключ.

— Этот… Он Мишу убил. Что ты с ним сделала? — спрашивает Вера, кивая на дверь.

— Этот здоровый? Да… бесхребетный он какой-то, — улыбается Алена, потирая кончики пальцев.

В лифте Алена испытующе смотрит на Веру: — Сказать ничего не хочешь?

— Что? А… — Вера раздумывает, сказать или нет. — На улице снайпер.

Спасибо, — холодно благодарит Алена. — Эх, Крылов, Крылов. Недооценила я тебя. Недопоняла.

— Своя своих не познаша, — скалит желто-коричневые зубы Бакурин, — как же так, Олег Евгеньевич, живете в одном городе, ходите по одним коридорам, и до сих пор не знакомы? Логан, Олег Евгеньевич, директор департамента информационной безопасности. Тихонов Николай Николаевич, министр коммунального хозяйства.

— Я в другом крыле сидел, — извинительно улыбается Тихонов, — вот и не пересекались.

— Ну что, начнем наше маленькое совещание? — предлагает Бакурин. — На повестке дня один вопрос…

— Господа, можно попроще, — морщится Логан, — голова до сих пор гудит.

— Прошу прощения, — привстает из кресла Тихонов. — Рисковать не хотелось. Итак?

— Сегодня утром в аэропорту приземлился самолет, — говорит Бакурин, — скандал замять не удастся, слишком много людей его встречало. Внутри 57 мертвых пассажиров и шесть человек персонала. Гости скрылись. Предположительно они здесь по вашу, Олег Евгеньевич, душу.

Логан изумленно поднимает брови.

— А вы думали, это я за вами охочусь? — смеется Бакурин. — Мы с вами в одной лодке. Только гребу не я.

Вечереет и холодает. В траве лежит волосатая мужская нога, покрытая мурашками. В ногу впивается комар. Его брюшко, постепенно раздуваясь и алея, просвечивает на закатном солнце.

— Да бля!.. — машет над ногой рука.

— Че там у тебя? — спрашивает рация.

— Все тихо! — говорит в рацию волосатая губа. — Никто не выходил. Прием.

Волосатая рука поднимает из травы на секунду опущенную винтовку. В оптическом прицеле — дверь подъезда. Бумажное объявление на двери колышется, будто от ветра.

Но ветра нет.

— То есть, это и был ваш план? — переспрашивает Логан. — Напугать, чтобы потом обрадовать? Наезд — откат? Это вы у них научились, что ли?

— Я попрошу… — багровеет Бакурин, на которого Логан только что мимоходом кивнул.

— Не совсем так, — улыбается извилистой улыбкой министр Тихонов, — кое-что вышло из-под контроля.

Логан замечает — при этом кончик его уха вздрагивает — что Тихонов слегка грассирует.

— Ну да, такие мелочи, звери с перепуга скушали друг друга. И пол-страны в руинах.

— Господин Логан, — Тихонов перестает улыбаться, — с каких пор вам стало не все равно? На наш век хватит. А от самой идеи, я считаю, отказываться не стоит. Тем более, что в нынешних условиях ее реализовать намного проще.

— А они нам зачем? — еще один кивок в сторону Бакурина.

— Не наглейте! — Бакурин вскипает. — Где бы вы без нас были?!

— Сядь, — Логан берет лицо Бакурина в пятерню и легонько толкает его назад в кресло. Кресло вместе с Бакуриным врезается в стену, с потолка сыплется известка.

— Имей в виду, Тихонов, — Логан встает, — если дашь этому упырю хоть каплю, я тебя лично порву. И это не метафора.

Он отшвыривает стул, который при ударе об стену разлетается в щепки, и идет к двери. Тихонов смотрит ему вслед, в его взгляде грусть смешивается с иронией.

Раздается электронное пиканье. Открывается дверь подъезда. Вера придерживает дверь, помогая выйти девушке с коляской. Видит в пяти метрах от крыльца небрежно запаркованную тонированную девятку с надписью «Славяне!» на заднем стекле. Девушка ставит коляску на наклонные рельсы.

— Это ваша машина? — спрашивает Вера.

Свет уходящего солнца отражается в окнах здания напротив.

Девушка оглядывается, держа в руках коляску:

— Машина? Не.

— Идите, — сквозь зубы говорит Вера, — идите быстрее.

— Дура, что ли, — удивляется девушка, но опускает коляску на асфальт и уходит. Когда она оказывается достаточно далеко от припаркованного автомобиля, Вера, продолжая стоять у двери, достает сотовый и подносит его к уху.

— Внимание! — говорит в рацию волосатая губа. — Цель выходит! Прием.

— Понял тебя, — отвечает рация.

— Мы готовы, — отвечает она снова, но уже другим голосом.

— Привет, — говорит Алена, вонзая ногти в щеку снайпера, — взрыватель у кого? Просто покажи.

— Первый, видишь что-нибудь? — хрипит рация.

Первый мычит от боли. Алена отрывает ему щеку, как носовой платок.

— «Ам! в «онде! — вопит первый.

— Вера, на землю! — командует Алена в сотовый, отбрасывает тело в сторону и ловит в прицеле черный силуэт на водительском сиденье стоящей за углом «Хонды». Раздается щелчок, за ним еле слышный стук, переднее стекло «Хонды» покрывается трещинами, силуэт внутри оседает. Вера падает с крыльца, через мгновение пули, выпущенные из АК, крошат бетонную стену над ее головой. Алена наводит винтовку на окна дома напротив и успевает уловить только смутную тень в одном, открытом настежь. Она со вздохом сожаления опускает винтовку.

За кадром слышится что-то похожее на «Приглашаем!», сказанное с кавказским акцентом. Затем на экране появляется крупное багрово-серое лицо, красиво обрамленное седыми волосами. Камера отъезжает и мы видим профессора, сидящего за столом все в той же красно-черной студии. Собеседника у него нет.

— Добрый вечер! Сегодня мы с вами поговорим о том, что же на самом деле является вершиной эволюции, — мягко и обходительно говорит профессор. — Долгое время считалось, что вершина эволюции — это мы, хомо сапиенс сапиенс. Мы успешнее других видов выполняем свое биологическое предназначение, что, собственно, не нуждается в доказательствах — все остальные виды на планете сокращаются, и только людей становится больше и больше. С этой точки зрения, то есть с точки зрения биологической успешности, соперничать с хомо сапиенс сапиенс могут только некоторые виды кишечных червей.

Молчаливый официант, появляясь из-за спины профессора, расставляет на столе тарелки с провизией и прочую посуду, после чего исчезает.

— Однако, если задуматься, — говорит профессор, ловко отправляя в рот кусочки овощей, — биологическая успешность сама по себе еще не причина считать человека венцом творения. В самом деле, если смысл нашего существования заключается только в том, чтобы перенести свой геном в следующее поколение, то это какой-то отложенный смысл, мало отличимый от слепого инстинкта. Сталкиваясь с этой проблемой, люди, которым вообще свойственна рефлексия, впадали в состояние ужаса, паники, депрессии. Выход нашелся в изобретении религии, которая обещала некое посмертное воздаяние, и таким образом прекращала бесконечную погоню. Кстати, отличный коньяк!

Профессор одобрительно кивает куда-то за камеру, промокает губы платком и продолжает:

— Любая религия, даруя человеку надежду, одновременно отнимает у него чувство собственного достоинства. В общем-то, так и было задумано. Людьми, не имеющими достоинства, значительно легче манипулировать.

За кадром кто-то кашляет.

— Но я отклонился от темы нашей сегодняшней беседы, — торопится профессор, бросая просительные взгляды по ту сторону камеры, — итак, о том, что же можно считать вершиной эволюции. Как показали недавние исследования, примерно 150—180 тысяч лет назад в ходе эволюции приматов произошло никем не замеченное, но чрезвычайно важное отклонение, или мутация. А именно — кровь некоторых из особей приобрела необычные свойства. В горле пересохло!

Официант заменяет пустые тарелки полными, оставляет на столе бутылку и исчезает.

— Таким образом, средством передачи генома у этих особей стала не оплодотворенная яйцеклетка, а собственно кровь. Будучи внедренной в организм другого примата, она на протяжении небольшого промежутка времени полностью перестраивала иммунную систему реципиента, фактически сливая ее в единое целое с нервной системой. За счет того, что большинство жизненных процессов в организме производилось путем гликолиза, то есть расщепления глюкозы на аминокислоты, значительно снижался обмен веществ и возрастала продолжительность жизни. Причем с каждой новой мутацией эти благоприобретенные свойства усиливались. Но произошла любопытная вещь. Социальные инстинкты этих приматов, будучи оторванными от животных инстинктов, позволили им контролировать собственное потомство. Если так вообще можно назвать перенос генома через кровь. Фактически эти приматы, назовем их хомо сапиенс паразитус, получили возможность самостоятельно и рационально определять, хотят ли они иметь потомство. Они могут иметь его в любом количестве или не иметь вовсе. Причем любой потенциальный реципиент для них является также и донором, только не генома, а собственно крови и содержащейся в крови глюкозы.

Профессор зачерпывает маленькой ложечкой бусинки красной икры, отправляет в рот, с чувством чавкает и продолжает:

— Итак, мы получили новый вид приматов, которые живут значительно дольше остальных, имеют ряд других особенностей, в частности — способность развивать на непродолжительное время значительные мускульные усилия, и являются хищниками и паразитами одновременно. Сбылась вековая мечта человечества об индивидуальном бессмертии через рацио, воспетая множеством поэтов, прославленная в голливудских фильмах самого гнусного пошиба и означающая смертельную угрозу для всех остальных. С чем я вас всех и поздравляю. Спасибо, было очень вкусно.

— Последняя ремарка была излишней, — говорит Мамедов, выключая камеру.

— Вырежете при монтаже, — машет рукой профессор, — ну-с, я свою часть уговора выполнил.

— Вы, профессор, очень хорошо сказали о некоторых наших свойствах, но кое-что забыли, — с укоризной говорит Мамедов.

— Чушь! Что я, по-вашему, забыл?!

— Дело в том, профессор, что мы, кроме всего остального, слишком много лжем.

Пустой чисто вымытый деревянный стол во дворе. За столом сидит пьяный Крылов. Перед ним бутылка самогона. Голова Крылова почти лежит на столе, горящая сигарета в пальцах подпаливает волосы.

— Папа, пошли в дом, — плачет Дима и тянет отца за руку, — мама сказала идти в дом!