– Не такой уж он и маленький, если в нём строят два кафедральных собора.
Он попросил, чтобы я занял единственное в его мастерской кресло, а сам присел на край стола.
– Выпьете чего-нибудь? Или, может, перекусите?
Я посмотрел за окно, на раскалённый солнцем двор, по которому сновали едва живые полуголые рабочие.
– Давали бы им отдохнуть хотя бы во время самой большой жары. Ведь они у вас так передохнут, а не построят собор.
– Не эти, так будут другие. – Он широко улыбнулся. Я заметил, что у него выщербленные зубы, будто он пытался грызть ими камни. Я представил его себе стоящим среди поставщиков сырья и пробующим на зуб каждую партию камней, словно торговец, проверяющий золотые монеты.
– Здесь, мастер, на счету мастеровые, квалифицированные каменщики, искусные плотники. А как меня может волновать обычный носильщик или обычный землекоп? Они как инструменты. Изнашиваются с течением времени, и тогда мы выковываем следующие.
– Что ж, вам нельзя отказать в прагматизме, – сказал я бесстрастно. – А что до вашего любезного вопроса, если у вас найдётся бокал вина, я бы с удовольствием выпил.
– Вы полагаете, что летом вино и полуденное солнце хорошо сочетаются?
Я рассмеялся.
– Для меня вино может сочетаться с чем угодно, – ответил я. – Хотя лучше всего с красивой девушкой.
– Ай-ай-ай... – Он шутливо погрозил мне пальцем. – Весёлый вы, человек, мастер, так что я с удовольствием составлю вам компанию, а за вином и разговор пойдёт живей. Потому что, как я понимаю, – он посмотрел на меня с плутовской улыбкой, которая чрезвычайно не подходила к его грубо обтёсанному лицу, – вы хотите меня о многом расспросить.
Я и не подтвердил этого, и не стал из вежливости возражать, ведь мы оба прекрасно понимали, что я появился у него не для того, чтобы брать уроки архитектуры.
– Де Вриус вас на меня натравил, – сказал он, когда уже разлил вино в высокие оловянные кубки. – В чём этот негодяй опять меня подозревает?
– Инквизиторов не натравливают, господин Шуман, – мягко объяснил я. – А даже если б и так, то этого, безусловно, не сможет сделать архитектор. Даже самый знаменитый...
– Самый знаменитый это я, – в его голосе я не услышал ни гордости, ни нотки хвастовства, ни самодовольства. Шуман просто бесстрастно констатировал очевидный для него факт, который, как он полагал, должен быть столь же очевиден и для всех остальных.
– Каждый кулик своё болото хвалит, – сказал я, чтобы его спровоцировать, и поднял кружку. – За знаменитых архитекторов, господин Шуман.
Я смочил губы, а он опустошил свой кубок до дна, после чего циркнул слюной сквозь зубы. Что ж, его манеры были достойны, скорее, землекопов, которых он так презирал.
– Кислое и тёплое, – проворчал он. – Что за времена... Но вы не соизволили мне ответить, или, может, вы не хотите отвечать или вам запрещено. В чём подозревает меня этот бедняга де Вриус?
– Почему вы называете его беднягой? – Ответил я вопросом.
– Потому что человек, который вынужден жить в тени гиганта, никогда не обретёт ни счастья, ни душевного спокойствия. Вы понимаете, что я имею в виду?
– Конечно, я не сомневаюсь, что вы и есть рекомый гигант. – Улыбнулся я. – Или, по крайней мере, выглядите таковым в собственных глазах.
– Нет, нет, – помахал он указательным пальцем. – Это не так, мастер Маддердин, как вы думаете. Я знаю, де Вриус знает и все на свете знают, что Дитрих Шуман опередил свою эпоху, – на этот раз в его голосе прозвучала гордость. – Это я свободно я иду такими путями, в сторону которых другие страшатся даже смотреть. Вы не художник, а значит, вам не так легко понять столь герметические вопросы, но поверьте мне, что архитектура это нечто большее, чем просто искусство.
Он обратил на меня взгляд, и его лицо, казалось, почти сияло, словно у пребывающего в экстазе мистика.
– Она является также и ремеслом, – продолжил он, – требующим, с одной стороны, величайшего внимания и осторожности, с другой – воображения, изобретательности и смелости. Архитектор должен примирить воду с огнём так искусно, чтобы самому не обжечься. Архитектор должен быть пророком, провидцем и предсказателем, и одновременно скрупулёзным математиком, геометром и геодезистом, мастером рыться в пыли и камнях, а также эффективным командиром армии нанятых рабочих. Архитектор должен, мастер Маддердин, плыть по небу, как Икар, но в то же время не увлекаться фантазиями настолько, чтобы в его ушах постоянно звучало Дедалово напоминание: «Не взлетай слишком высоко!». – При слове «Икар» он расправил плечи, как если бы они были крыльями, а при словах «не взлетай» одно из крыльев сменил на угрожающий и предостерегающий палец. Ну что ж, неплохую пантомиму он мне тут разыграл... Однако его с де Вриусом связывало нечто большее, чем совместная работа.
Я с пониманием покивал головой.
– Проще говоря, речь идёт о том, чтобы построенный вами собор не только представлял собой произведение искусства, но и в случае чего не рухнул никому на голову, – подытожил я его рассуждения. – Надеюсь, я правильно понял смысл ваших слов?
Он скривился, и его плечи опали, словно склеенные воском крылья в лучах солнца.
– Не до конца, – буркнул он, явно недовольный. – Но пусть будет так, раз уж вы хотите так это понимать.
– Простите, если я не очень хорошо понял ваши рассуждения, но я никогда не задумывался над трудностями работы архитекторов.
И это как раз была чистая правда. В нашей прекрасной Империи много строят. Много прекрасных каменных и кирпичных церквей, соборов, замков или дворцов. Ба, за духовенством и вельможами охотно следуют и горожане. Сколько в последние годы я видел сооружаемых ратуш, рынков или особняков! И даже триумфальных арок, строительство которых было отметить прибытие в город известных личностей.
Но, несмотря на то, что всё это я наблюдал собственными глазами и знал, что некоторые регионы Империи напоминают большую строительную площадку, я не заинтересовался тем, насколько тщательной подготовки требуют подобные мероприятия. Ведь кто-то должен был руководить рабочими, кто-то должен был заранее планировать и координировать все действия, кто-то должен был заказывать, перевозить и складировать строительный материал, кто-то должен был шлифовать камни, кто-то должен был месить раствор, и, наконец, кто-то должен был заботиться о пище для всей трудящейся в поте лица орды. Не говоря уже о том, что кто-то должен был проводить точные предварительные расчёты. Действительно, прав был Шуман, сравнивая стоящего во главе работ архитектора с командующим армией. Конечно, он, как и воеводы, имел под своим командованием низших офицеров, но ведь в результате лично он должен был обрести славу победы или горечь поражения. Он и только он должен был остаться в памяти потомков. Доброй или худой.
Впрочем, нередко случалось, что архитекторам не суждено было увидеть результаты многолетней работы, поскольку некоторые стройки тянулись до бесконечности, особенно когда у заказчика здания внезапно заканчивались средства.
Я так задумался, что лишь через некоторое время до меня дошло, что Шуман что-то сказал.
– Простите. – Встрепенулся я. – Вы не могли бы повторить?
Он снова поморщился, видимо, он не принадлежал к тем людям, которые любили что-либо повторять. Ну, может, за исключением случаев, когда они уже соскучились по звучанию собственного голоса.
– Я говорил, что мы, строители, соль этой земли, – сказал он. – От простого рабочего до самого архитектора.
– Наверное, вы правы, – вежливо ответил я.
Я смотрел в окно и заметил, как руки одного из носильщиков подломились под тяжестью корзины, полной камней. Сначала он опустился на колени, потом забрызгал кровью из открытых уст, и, наконец, рухнул лицом в песок. Что ж, именно этот носильщик, возможно, и не был солью земли, но, кажется, сейчас он начал процесс превращения в её удобрение. Шуман, по-видимому, проследил за моим взглядом, потому что я услышал, как он тяжело вздыхает.
– Как же недолговечна человеческая жизнь, – сказал он с таким сожалением, что если бы я не слышал его предыдущих суждений, то подумал бы, что оно связано со смертью рабочего.
– Аминь, – отозвался я.
Он посмотрел на меня с явственной печалью.
– Один удар камнем в голову или железом в грудь, нехватка воды или еды, болезнь... И вот мы уже мертвы, господин Маддердин. Разве Господь не мог слепить нас из более прочного материала?
Это был не тот вопрос, который мог бы задать правоверный христианин, ибо крылись в этом вопросе какие-то сомнения во всемогущей силе Творца, либо, что ещё хуже, Ему приписывались злые намерения.
– Берегитесь, мистер Шуман, – предостерёг я его, – и не пытайтесь угадывать божественные планы, ибо нет дороги, которая быстрее приведёт к ереси.
– Ересь, – буркнул он. – Я простой человек, мастер. Славлю Господа, но это не мешает мне размышлять над несовершенствами человеческой природы.
– Не думайте слишком много, – посоветовал я ему. – Ибо тот, кто видит перед собой слишком много путей, может заблудиться с большей вероятностью, чем человек, идущий простой и ясной дорогой.
Он посмотрел на меня, на этот раз с явным отсутствием благосклонности.
– Ну хорошо, вы мне скажете, наконец, чего на самом деле хотите, если только вы не пришли для того, чтобы поделиться со мной горсткой нравоучений? Вы хотите провести расследование? Обвинить кого-то? Вы, как я понимаю, располагаете соответствующими документами?
– Я получил лицензию, действующую на территории города и его окрестностей, – объяснил я. – А эта лицензия позволяет мне задавать вопросы, какие я захочу и тому, кому захочу. И обязывает всех на эти вопросы отвечать.
– Мне нечего скрывать. Лишь бы мне работать не мешали.
Люди редко обращаются в подобном тоне к инквизиторам, но самоуверенность Шумана истекала как из того факта, что он находился под защитой могущественного ордена, так и из того, что он был знаменитым и признанным архитектором, определённо имеющим протекцию в самых высоких сферах.
– Никогда бы не осмелился, – ответил я.
– Де Вриус, конечно, жалуется, что у него всё идёт не так, как надо, да? Что я насылаю на него порчу или проклятие? – Он засмеялся. – Что он ещё придумал кроме этого?
– А у него всё не так? Есть причины себя жалеть?
– Если он нанимает на место главного инженера пьяницу и шулера, то нечего удивляться тому, что его кто-то зарезал. И если он не может уследить за рабочими, то неудивительно, что происходят несчастные случаи. И если он не нанял новых на место погибших или изувеченных, то неудивительно, что не хватает рабочих рук. А если не хватает рабочих рук, то нет ничего странного в том, что он выбивается из графика.
– То есть обычная некомпетентность...
– Вы сами это сказали.
– Но де Вриус работал на многих стройках и не раз сталкивался с проблемами. И никогда не выдвигал подобных гипотез...
– Гипотез! – Возмутился Шуман. – Это необоснованные обвинения и клевета, а вовсе не гипотезы. А всё потому, что мы в первый раз работаем рядом друг с другом. Этот бедняга знает, что я превосхожу его во всех отношениях, так что он будет использовать все возможные способы, чтобы мне навредить.
– Вы не сталкивались до Христиании?
– Я вам больше скажу! Мы не сталкивались даже здесь. Я в жизни этого несчастного в глаза не видел. И хотя мы находимся в Христиании уже несколько месяцев, но как-то не сложилось. И это, наверное, хорошо, зачем себе нервы трепать...
– Огромное вам спасибо, – сказал я. – И я был бы признателен, если бы вы приставили ко мне кого-то, знающего территорию. Я хотел бы осмотреться, поговорить с людьми... Вы ведь не присягнёте, что кто-нибудь не вредит де Вриусу без вашего ведома?
– Вы и сами знаете, что не присягну. – Он нахмурился. – Хотя мне это кажется маловероятным. Но спрашивайте, ходите, ищите. Чтобы потом не говорили, что Дитриху Шуману было что скрывать. Знайте и сохраните в памяти, инквизитор, что я чист как хрусталь.
Я кивнул, как будто соглашаясь с его словами.
– Тогда постарайтесь не упасть, ибо хрусталю это не идёт на пользу, – посоветовал я ему без улыбки.
Он ответил мне смелым и мрачным взглядом.
– Хватит морочить мне голову, инквизитор, – сказал он. – Я приехал сюда работать, а не развлекаться словесными дуэлями. А мои работодатели не любят, очень не любят дармоедов. Что, впрочем, и я у них перенял...
Не было никаких сомнений в том, что любезный архитектор имел в виду именно меня. Что ж, инквизиторов называли и похуже, чем дармоедами, так что я не собирался оскорбляться. Мы ещё посмотрим, кто честнее заработает на свою краюшечку хлеба и кружечку воды.
***Мастер, приставленный ко мне Шуманом, оказался молодым, умным мужчиной, явно увлечённым как своим начальником, так и необъятностью предстоящих работ. Честно говоря, его энтузиазм быстро мне надоел, поскольку я не был в состоянии найти большого архитектурного замысла в этих завалах песка, земли и камней, которые окружали нас повсюду, и в лабиринте траншей, которые, казалось, разрезали строительную площадку на полностью лишённую смысла композицию. Я понимал, что вижу только начало большого строительства, но с меня уже хватало зноя и вездесущей пыли, обсыпающей одежду, лицо и волосы, щекочущей ноздри и забивающей горло. Я был потный, грязный и постоянно кашлял, в то время как мой проводник, казалось, почти танцевал среди песка и камней, а его рот не закрывался, пока он разглагольствовал о великом строительстве и восторгался тем, как ему повезло, что он может участвовать в столь монументальном мероприятии (он только сплёвывал время от времени, чтобы удалить излишки пыли из открытого рта). Поэтому, когда мы добрались до другого конца площадки, я простился с ним с облегчением, и ушёл с убеждением, что Шуман не случайно послал ко мне этого болвана. Я полагал, что он должен был счесть это отличной шуткой.
На следующий день я обратился с той же просьбой, назначить мне опытного проводника, к де Вриусу. Тот, к счастью, выбрал моим спутником человека гораздо более спокойного и более уравновешенного в поведении, чем мастер Шумана. Мужчину звали Карл Григ, у него было лицо, усыпанное печёночными пятнами, и отмеченные старым шрамом губы, изогнутые так, что казалось, что он постоянно улыбается.
Большим его преимуществом было то, что он говорил в основном тогда, когда я его о чём-то спрашивал, и не думал, что лучшим для меня занятием будет наслаждаться обаянием его голоса и восхищаться глубиной мысли. Ну, по крайней мере, так было поначалу, поскольку позже, когда мы перешли к немного более панибратскому общению, он, однако, оказался как человеком, влюблённым в собственный голос и собственные шутки, так и любителем клише, тирад и филиппик. Я терпел это, учитывая тот факт, что он оказался полезным инструментом.
Если вы хотите найти доказательства вины какого-нибудь человека, вызовите на искреннюю беседу не любящих его людей, людей, которых он обидел, или, по крайней мере, тех, кто считает себя обиженным. Отличной идеей является также беседа с должниками предполагаемой жертвы. Им поднимет настроение и склонит к обширной исповеди осознание того, что кредитор скоро отправится на суд инквизиции. А ведь покойнику не нужно будет возвращать долги. Значит, я должен был найти людей, которые имели право плохо вспоминать Шумана. А где их легче найти, как не среди рабочих или мастеров, которые были уволены с работы или сами с неё ушли?
– Господин Григ, скажите, будьте добры, есть ли у вас в платёжных списках люди, которые раньше работали у Шумана?
– Конечно. – Он пожал плечами. – Знаете, как оно бывает: натворит какой-нибудь прохвост что-то у Шумана, так идёт к нам, натворит у нас – идёт к Шуману. Обычное дело.
– Не происходило ли подобного с людьми, занимавшими более высокий пост? Например, с одним из главных мастеров или прорабов?
Григ нахмурился, после чего медленно покачал головой.