– Ничего такого не припомню. Я поищу в документах, посмотрю, но, честно говоря, сомневаюсь...
– Вы слышали, чтобы кто-нибудь питал личную неприязнь к Шуману?
Он фыркнул.
– Каждый из тех, кто от него ушёл.
– Ничего особенного? Искренняя неприязнь, может, даже ненависть. В конце концов, насколько я видел, Шумана не особо заботят несчастные случаи среди рабочих...
– Несчастные случаи были, есть и будут, – ответил Григ.
– Но Шуман не скрывает, что рассматривает людей как орудия. Это может вызвать обоснованную враждебность.
– На самом деле, знаете, есть один такой. – Григ прищёлкнул пальцами. – Не помню, как его звали. На стройке у Шумана погибли два его брата.
– Как это случилось?
– Простите, но...
– Он теперь работает у вас?
– Нет, – он покачал головой. – Это пьяница, лентяй и хулиган. Мы уволили его через несколько дней после того, как он к нам нанялся. Я запомнил его так хорошо потому, что он угрожал господину де Вриусу, даже ходил буянить возле его дома. Бог знает, впрочем, каким чудом, потому что у него не было пропуска, а за городские стены без пропуска не пройти.
– Как это?
– Ну, знаете, сначала рабочих приводят на работу в город под стражей, а потом так же под стражей выводят. Сами за стены они пройти не могут, разве что кто-то получит пропуск, но это в принципе касается только важных мастеров, инженеров или администраторов.
– Мудро. Но скажите, будьте любезны, где я могу найти этого хулигана?
Григ почесал заросший короткой щетиной череп.
– Я разузнаю и расскажу вам, что и как.
– Буду очень вам благодарен. А может, вы знаете кого-то, кому Шуман особенно доверяет? Кого-то, кому он рассказал бы свои секреты? У него здесь есть жена, любовница, или, может, любимый мальчик?
– Нет, мастер, нет. Он человек нелюдимый. Одинокий, как перст. И сам никого не любит, и любви не ищет. Больше всего, наверное, знает Негр...
– Что за Негр?
– Есть один такой, ходит за ним как тень.
– На стройке я его не заметил.
– На собственной площадке в течение дня Шуман чувствует себя в безопасности, тогда и Негру иногда даёт выходной.
– Понимаю. А скажите ещё, может, вы знаете, как обстоят дела с поставщиками? Может, Шуман задолжал кому-то денег, или обманул кого?
– Ну вы же знаете, что нет, – ответил после минутного раздумья Григ с довольно явным удивлением. – Ведь ни мы, ни они не можем настраивать против себя поставщиков. Я бы даже сказал, что мы должны обращаться с этими канальями как с тухлым яйцом.
Очевидно, что поставщики прекрасно понимали, что между Шуманом и де Вриусом, а, следовательно, между орденом и архиепископом, кипит смертельная война, и решили использовать этот факт, завышая цены и угрожая несоблюдением сроков перевозок в случае, если им не будут платить вовремя и в полном объёме. И трудно было удивляться. В конце концов, им выпала настоящая удача.
– А вы знаете, мастер Маддердин, что будет дальше? Шуман уже заказал статуи у лучших скульпторов, заказал витражи, отправил чертежи ювелирам, зарезервировал время у художников. – Григ махнул рукой. – Ещё нет даже фундамента, а он уже думает об интерьерах...
– Он молодец, что дальновидно смотрит в будущее.
– Лишь бы только в этом будущем он не остался со статуями, скульптурами, витражами и картинами на голой площадке. – Администратор растянул губы в ехидной улыбке.
Я тоже улыбнулся, потому что мне понравилась концепция, представляющая высокомерного Шумана рыдающим на огромной свалке из присланных произведений искусства, которые некуда девать и которые гибнут под солнцем и дождём.
– Я задам вам деликатный вопрос, господин Григ, и, пожалуйста, ответьте честно. Действует ли в Христиании, особенно сейчас, когда здесь появилось так много приезжих рабочих, организация, члены которой не любят о себе говорить, зато любят всё и обо всех знать?
Григ скривился, потом неохотно кивнул.
– А где их нет, – буркнул он. – Не знаю, как было до начала строительства, но сейчас они повсюду.
– С вашего начальника они тоже получают дань?
Григ глубоко вздохнул. Некоторое время он явно размышлял, что ответить.
– Господин Маддердин, – сказал он наконец, – я бы не называл это данью. Они следят, чтобы не было ни злодейств, ни нападений, ни здесь, в Христиании, ни по пути в город. В обмен на это они получают соответствующее вознаграждение, насколько я знаю, очень небольшое по сравнению с тем, от каких неприятностей они нас защищают...
– Вы должны были добавить, что эти неприятности они сами бы и устроили. Так что они хитро берут с вас дань за защиту от них самих, – я не смог удержаться и не высказать своего мнения о том, что я думаю о плате бандитам.
– Я об этом вообще ничего не знаю. – Григ нервно пожал плечами и, видимо, решил уйти от темы. – Зачем вы вообще спрашиваете о тонгах? Или вы не знаете, что чем меньше о них говорят, тем дольше живут?
Я посмотрел на него. Каждый ребёнок в нашей преславной Империи знал, кто такие тонги. Отлично управляемая преступная организация. Нищие, воры, наёмные убийцы, академические братства, девушки лёгкого поведения, большинство купцов – все должны были платить тонгам. Они придали преступлениям некоторые организационные формы, и это даже работало на пользу порядка в городе. Ибо нет ничего хуже анархии! В конце концов, само государство является не чем иным, как организованным террором, а вы только представьте нашу жизнь без государства. Только никто до конца не знал, кто стоит за тонгами. Иногда звучали подозрения, что главными руководителями этой отлично законспирированной организации являются по-настоящему выдающиеся персоны. Говорилось об уважаемых банкирах, епископах или князьях.
Тонги не занимались заговорами, ересью и религией, и мы закрывали глаза на их деятельность, иногда мы даже защищали их от гнева правосудия. Например, в Кобленце бургграф получал с тонгов дань, но в то же время он любил проводить громкие акции, связанные с повешением, четвертованием и колесованием. От чего, как легко догадаться, не были в восторге члены преступного братства. Ну что ж, такова была его профессия, и на её исполнение рассчитывал императорский наместник. Иногда Святой Официум мог усмирить взрыв гнева наместника. Конечно, не без собственной выгоды.
– Простите. Я просто хотел узнать, есть ли они здесь, ибо если есть, то у них здесь, конечно, есть и какой-то свой главный жулик, так что если будет нужно, я тряхну его разок-другой, чтобы он рассказал, что знает...
– Святой Симон Колосажатель! Вы хотите допрашивать князя тонгов? – Григ широко распахнул глаза. – Вам жить надоело?
Я похлопал мастера по плечу и улыбнулся. Я вовсе не собирался, как он выразился, «допрашивать» ни одного негодяя из тонгов, независимо от того, называли ли его подчинённые графом, князем или императором. Я просто подумал, что может наступить время, когда искренний, открытый и беспрепятственный разговор с этим человеком сможет помочь мне в проведении расследования. Инквизиториум и тонги старались не переходить друг другу дорогу. Они занимались рэкетом (ловко называя это «уплатой взносов для покрытия расходов на содержание сообщества»), мы ловили еретиков и колдунов и посвящали себя исправлению человеческих душ. Так что нас мало что связывало.
Однако иногда мы пользовались информацией, получаемой от этой организации, довольно хорошо осведомлённой о том, что происходит в больших городах. За помощь в особенно важных или сложных делах тонги требовали от Инквизиториума определённых услуг, а помощь в делах второстепенных рассматривали как выгодную инвестицию в будущее. Например, надеясь, что когда обезумевший от боли еретик назовёт под пыткой важного члена их братства в качестве своего сообщника в преступлении, ведущий допрос инквизитор любезно не услышит этих слов.
Григ спрашивал, не надоело ли мне жить, если я хочу допросить князя преступников, но, насколько я помню, тонги никогда не покушались на жизнь инквизитора. Они справедливо считали, что это вызовет хаос, а эта организация любила спокойствие и порядок. Поэтому перетряхивающие город инквизиторы, разъярённые смертью товарища, были последним, о чём мечтали бы руководители тонгов. Это братство напоминало поддерживающего порядок падальщика, а трудно себе представить, чтобы инквизиторы боялись падальщиков. Ведь это мы существуем для того, чтобы боялись нас, и я не представлял себе князя тонгов, который отдал бы приказ убить инквизитора. Быстро оказалось бы, что мир стал для него слишком мал. В конце концов, еретиками могут оказаться и воры, шантажисты и убийцы, не так ли?
– Ага, – вспомнил я, когда Григ уже собирался уйти. – Господин де Вриус рассказал мне о смерти Отто. Это был главный инженер, так?
– Оттон, – вздохнул Карл и махнул рукой. – По моему скромному мнению, он получил то, что заслужил. И я даже не знаю, получит ли Шуман выгоду от его смерти.
– Потому что?
– Потому что в Христианию едет новый инженер, чтобы у нас работать. Солидный, строгий, умный. А Оттон, – он снова махнул рукой, – он занимался работой только в свободное от карт, костей, шлюх и пьянства время.
– Неплохой образ жизни.
– Как видите, только до поры, – не без основания подытожил Григ. – Так что не смею вам ничего подсказывать, да и, наверное, господин де Вриус не будет счастлив, что я это говорю, но я думаю, что Оттон полностью заслужил то, что с ним случилось. Конечно, жаль мужика, хороший был приятель...
***
Управляющий де Вриуса хорошо поработал, поскольку заглянул ко мне уже на следующий день, и уже с информацией, о которой я просил.
– Я нашёл человека, которого вы ищете. Его зовут Крамер. Где он живёт, этого я вам не скажу, потому что не знаю. Но каждый вечер он либо пьёт, либо пытается выпросить пару медяков на выпивку.
– И где он пьёт?
– Скоро будет два месяца, как поставили такой барак на берегу реки. Там продают самое дешёвое пиво в городе и водку настолько вонючую, что кривит морду, как корове. Скажу я вам... – Он махнул рукой.
– И этот Крамер там пьёт?
– Ну да, пьёт. Как и весь остальной подлейший сброд. А видели бы вы шлюх, которые там крутятся!
– Что-то вы удивительно много знаете об этом заведении...
Он рассмеялся в голос.
– Положа руку на сердце, признаюсь: один раз меня туда затащило любопытство. И больше туда ни ногой, скажу я вам.
– Ну, как бы там ни было, сегодня вы ещё раз пойдёте туда со мной.
– Не знаю. – Он покачал головой. – Это опасное место, мастер Маддердин. Я знаю, что вы - инквизитор, но вы получите нож под ребро прежде, чем вы успеете представиться, а если успеете крикнуть, кто вы, то никто вас не услышит, а даже если бы вас услышали, то все будут настолько пьяны, что на них не произведёт впечатления ваша должность. Мы ходили туда вшестером, и это в самом начале, когда там ещё было не так плохо.
– Ну да, – буркнул я.
Несомненно, это создавало определённые препятствия, поскольку я не собирался дать себя зарезать перепившемуся до последней меры возможности сброду. Впрочем, честно говоря, я не собирался дать себя зарезать никому.
– Благодарю за предупреждение, – сказал я. – Но всё же будьте готовы к вечеру. Я ручаюсь, что с вами ничего не случится.
Он посмотрел на меня, явно не убеждённый.
– Вы думаете, что я самоубийца? – Спросил я мягко. – Мы, инквизиторы, очень заботимся о собственной жизни, ибо мы являемся настолько ценными инструментами, что испортить один из них было бы смертным грехом против воли Господа.
Он заржал, и я понял, что на этот раз подобрал нужные аргументы.
– Ну, коль скоро вы так усердно заботитесь о собственной шкуре, то, надеюсь, сможете позаботиться и о моей, – сказал он. – Я буду у вас после захода солнца.
Я и в самом деле решил позаботиться о собственной шкуре, поэтому убедил де Вриуса передать под мою команду четырёх человек из своей стражи. Ибо архитектор справедливо рассудил, что городская милиция не обеспечит достаточного порядка на его строительстве, так что он сформировал (а точнее говоря, нанял на деньги архиепископа Христиании), состоящую из наёмников охрану. Это были люди не только обученные солдатскому ремеслу, но и, безусловно, более дисциплинированные, чем городская шушера. В общей сложности их было более десятка, но я решил, что четверых будет вполне достаточно, чтобы обеспечить нам должную защиту.
– Жаль слышать, что само слово «инквизитор» ныне уже не вызывает боязливого уважения, и вы должны окружать себя охраной, – язвительно заметил де Вриус, когда я изложил ему свою просьбу.
– У вас настолько острый язык, что я диву даюсь, как при каждом слове вы не режете себе губы в клочья, – ответил я.
Он с удовлетворением улыбнулся, как будто принял мои слова за настоящую и искреннюю похвалу.
***Вечерняя и ночная жизнь Христиании, казалось, практически полностью перемещалась к реке. И в любом случае, именно там селились худшие отбросы, поскольку, как до этого объяснил мне Григ, городские власти неохотно впускали за стены приезжих рабочих, справедливо опасаясь, что эти особы тут же устроят беспорядки. Таким образом, на берегу реки, за городскими стенами, стояли бараки и палатки, выполняющие роль таверн, магазинов и притонов. Там всё было дешёвым и низкосортным. В том числе и человеческая жизнь. Вокруг клубилась орава людей всевозможнейших профессий и сортов. Безусловно, те, кто работал на строительстве собора, но также и перекупщики, проститутки, циркачи, халтурщики, воры, музыканты, то есть вся человеческая дрянь, которая обычно плетётся вслед за армиями. А ведь и здесь мы имели дело с армией, только состоящей из рабочих, проливающих во славу Господа не кровь, а пот. Хотя крови, безусловно, тоже должно было пролиться немало, как я мог заключить из разговора с Шуманом. И как я сам мог наблюдать собственными глазами.
– Смотрите, это барак госпитальеров. – Григ, как будто читая мои мысли, указал на солидное строение, огороженное забором из досок. – Добрые братья заботятся о тех, кому не повезло.
– Происходит так много несчастных случаев?
– Сейчас ещё ничего. – Он пожал плечами. – Вот увидите, что будет, когда возведут высокие леса, когда нужно будет перетаскивать огромные камни или скульптуры. Вот тогда и пойдёт потеха, скажу я вам. Сейчас у госпитальеров не много работы, и это, как правило, когда кто-то что-то ушибёт, сломает, размозжит, иногда осколок камня кому-нибудь вышибет глаз, то есть, в сущности, ничего особенного или опасного. Но когда люди начнут падать с высоты, или когда на них начнут падать многопудовые тяжести, тогда монахам прибавится работы!
– И так всегда бывает на стройках?
– Чем больше строительство, тем больше жертв, – буркнул Григ. – Этого никак не избежать.
– По крайней мере, они кладут свои жизни ради богоугодной цели, – вздохнул я. Я заметил, что мой спутник быстро взглянул на меня искоса, как будто хотел убедиться, что я не шучу. Но, конечно, я не шутил.
– Ну а вот и наша корчма. – Григ усмехнулся, произнося слово «корчма».
В сущности это был всего лишь прямоугольный барак, сколоченный из необструганных досок, а поскольку, как я смог заметить, плотник не приложил усилий, чтобы подогнать один элемент к другому, то между досками зияли щели и дыры. Довольно большие, подумал я, увидев кого-то, кто смог через такую дыру высунуть голову и извергал на землю излишек алкоголя, ревя при этом как разъярённый лев, или как Полифем, прощающийся с Одиссеем. Его было прекрасно видно, так как не только луна светила ярким светом, но ещё и её серебряный лик отражался в текущей рядом с корчмой реке.
Вход в кабак блокировала людская масса, так что я приказал сержанту проложить нам дорогу внутрь. Его подчинённые не церемонились с пьяными и поддатыми рабочими, они пошли между ними, сразу нанося удары и толчки древками копий. Я подозреваю, что этот сброд смял бы нас, как червивое яблоко, если бы захотел. Но им не хватило того, чего обычно не хватает плебсу: отваги и решимости, когда он видит перед собой вооружённых мужчин. Поэтому через некоторое время мы остановились перед дверью корчмы. Впрочем, что я говорю: дверью! Что это были за двери, Господи, помилуй. Просто две жёсткие от грязи толстые тряпки, свисающие с притолоки на порог. Двум стражникам я велел остаться снаружи, двое вошли внутрь вместе со мной и Григом.
– Ну и свинарник, – буркнул я.
Полбеды, что корчма состояла из единственной переполненной залы с низким закопчённым потолком. Полбеды, что криво сбитые скамейки и столы были расставлены таким образом, что, казалось, между ними невозможно лавировать. Худшим оказался выедающий глаза дым и вездесущий запах гари. Хотя, может, это и к лучшему, что здесь несло подгорелой едой, потому что, по крайней мере, этот запах перебивал вонь разлитого повсюду пива и потных тел. А люди имели право потеть, потому что я и сам сразу же при входе залился потом. На секунду мне показалось, что дышать в этом зале можно так же свободно, как в раскалённом горне.