Бреаннон поднял ключ вверх на вытянутой руке - и тут же, словно по сигналу, полковые трубачи вскинули к губам витые рога. Торжествующий звук поплыл над равниной. Да... Давно надо было уже сдаваться. Зачем тянули бесполезную осаду?..
Я тронул поводья - дальше смотреть мне было ни к чему. Успеть бы отойти подальше, пока солнце не поднялось высоко, и не стало жарко настолько, чтобы боевой доспех казался орудием палача... Я нагоню астролога быстро: ведь я еду на лошади, а он идет пешком. Другое дело, что сперва надо определить, куда он направился.
-Стар...
Не успела моя лошадь повернуться, как я оказался почти лицом к лицу с миледи Сюзанной. Она была верхом, в кольчуге и даже в шлеме - теперь герцогиня уже не шла сама в бой, но часто облачалась в кольчугу перед битвой. Всегда обходила раненых, а многих и врачевала сама. И после битвы часто вместе с герцогом объезжала строй. Это хорошо поднимало боевой дух. В войске герцога все в ней души не чаяли - от последнего латника до лорда Малькольма. Рыцари из благородных называли ее своей прекрасной дамой и клялись ей в верности. Миледи это, кажется, больше забавляло. То, что она делала, она делала в первую очередь ради мужа.
Я заметил, что на щеке герцогини царапина, и удивился. Когда она успела ее получить? Вроде бы вчера, во время разговора в шатре, никаких отметин у нее на лице не было.
Кажется, миледи заметила мое удивление:
-Неловко натянула поводья, поцарапала... - объясняя, она протянула мне руку, жестом, каким подают для поцелуя. Рука была в кожаной перчатке, на тыльной стороне - металлическая нашлепка с гербом Хендриксонов - для украшения, видимо.
-Вы бы осторожнее, миледи... - сказал я.
-Кто бы говорил, Стар, - она усмехалась. - Это я хотела предостеречь тебя: поостерегись. Пожалуйста.
Когда она мне так не говорила?..
Вместо ответа я спросил:
-У вас опять был сон, госпожа?
Она покачала головой.
-Напротив, Малыш. Я давно уже не видела снов. Тот, про погасший фонарь, был последним. Почти месяц назад. Это меня как раз и беспокоит.
Я не знал, что ответить. Меня напугало, что герцогиня назвала меня Малышом. Они с Хендриксоном звали меня так когда-то давно, когда я только пришел к ним. Прозвище было не то чтобы обидным, как мне сначала показалось - скорее грустным. И сейчас герцогиня сказала так неспроста. Она словно бы извинялась передо мной: "Видишь, несмотря на то, что ты малыш и я должна бы опекать тебя, я ничего не могу сделать..."
-Может быть, это просто означает, что будущее еще само не знает, как с нами быть? - весело спросил я. - Если так, моя госпожа, то я уж постараюсь, чтобы его выбор был наилучшим!
-Тогда с богом, Стар, - она тоже улыбнулась.
Ей не требовалось уточнять, с каким богом.
А прямо у ворот замка на переносном алтаре жрицы как раз приносили в жертву молодую козочку - специально, чтобы умилостивить Фрейю. Отсюда козочка казалась смутным белым пятном, но я хорошо знал, что там происходило. Не так уж часто я присутствовал при жертвоприношениях - стараюсь этого не делать по некоторым причинам - но что они из себя представляют, запомнил прекрасно. Почему-то я подумал о Вии Шварценвальде. Не будь она шаманкой, в жертву Фрейе, возможно, решили бы принести ее: чтобы богиня отвела беду от хранимого города.
Я поклонился миледи и щелкнул поводьями. Иллирика послушной рысью тронулась с холма.
Эх, легко говорить о том, что все дороги одинаково хороши, и о том, что судьба непременно сделает лучший из возможных выбор - а уж мы-то ей подскажем! - когда разговариваешь с прекрасной дамой на вершине холма. И совсем другое - когда в летнюю жару едешь по накатанному посреди холмов большаку... и как назло - никаких тебе нависших веток, которые отбросили хотя бы жиденькую тень. Я скоро снял сюрко и ехал в одной рубахе, однако сапоги девать было некуда - не босые же ноги в стремена совать! Я понятия не имел, какой путь избрал Гаев, тем более, и герцогиня не могла мне ничего посоветовать. Оставалось только предположить удаляться от Адвента, начиная от того места, где мы расстались, по дороге расспрашивая всех, кого придется. И иметь в виду, что если астролог решил несколько деньков, скажем, отсидеться в лесу, опасаясь погони, мне придется туговато.
Я ехал не быстро и не медленно: еще не хватало торопиться, когда я не знаю, куда Гаев подался. Торопиться буду тогда, когда возьму след. И вот тогда уж покажу этому паршивцу... Нет, я не солгал герцогу, сказав, что не собираюсь мстить ему за то, что он не отдал мне Драконье Солнце - слова он действительно не нарушал. Я злился на него за то, что он обвел меня вокруг пальца.
Да, да, я человек, в сущности, мягкосердечный... хотя и не следовало бы, в наше-то время. Мною владела не столько тяжелая, ищущая кровавого выхода ярость, сколько азартная злость игрока, которому не повезло. Еще посмотрим, Гаев, кто окажется сильнее в следующем раунде!
Так вот, Иллирика чередовала шаг и рысь (иногда, если попадался достаточно длинный ровный участок дороги и если сама кобыла не слишком активно возражала, я пускал ее в галоп - исключительно для разминки), но все же мы с ней передвигались достаточно быстро. По крайней мере, быстро для того, чтобы догнать скрипучую тихоходную телегу. Хозяева впрягли в оглоблю костлявую клячу, кажется, мучимую всеми лошадиными болезнями. Но и груз был не так чтобы тяжел: на телеге стояла средних размеров пустая, как мне сначала показалось, деревянная клетка, добротная и довольно старая, из крепких сосновых досок. Я прикинул про себя, что в такой клетке, пожалуй, можно содержать детеныша медвежонка, чтобы водить-показывать по ярмаркам... а то и взрослого зверя, если вас не слишком-то заботит его благополучие.
Идущих рядом с телегой мужиков, одного с густой окладистой черной бородой, которой он, видно, немало гордился, и второго, лысого и бритого, но с отросшей трехдневной щетиной, благополучие обитателя клетки волновало мало. Как раз, когда я нагнал телегу, один из них ударил по прутьям длинной палкой. Лежащая внутри куча тряпья даже не пошевелилась.
Наверное, зверь был замордован до полного бесчувствия. Или вообще уже подыхал. Или... это был не зверь. С каких это пор звери стали носить одежду?.. Ведь не клали же лесному зверю подстилку из тряпок... Веток могли кинуть - это в лучшем случае.
-Что это у вас? - спросил я довольно-таки дружелюбно, хотя внутри уже просыпалось подозрение. На охотников за наградой эти оборванцы не походили - у тех обычно на поясах оружие посерьезнее охотничьих ножей и одного топорика на двоих. Может, поймали в лесу какого-то бродягу и собираются его продать на каторгу или в рабство. В человеке, торгующем себе подобными, есть что-то от бога... а богов я ненавижу всей душой.
-И вам добрый день, господин, - настороженно сказал лысый, косясь на меня.
Я достал из кошеля несколько медных монеток и кинул ему. Он поймал - и сразу же подобострастно поклонился. Ну как есть, худшая божественная черта. Ради приношения готовы на все что угодно.
-Диковину в лесу поймали, - сказал бородатый веселым тоном. - Вот, господин. Не то гуль, не то шут знает, кто. На вид девка девкой, только кожа красная. И не говорит, дерется только. А одета, как человек. И даже говорить, как человек, может. Только больше любит кусаться.
Лысый поморщился, и подхватил одной рукой другую, перевязанную тряпицей.
Груда тряпья на дне клетки зашевелилась. Когда из-под него высунулась растрепанная голова, и за черными прядями, закрывающими лицо, сверкнули знакомые темно-зеленые глаза шаманки Вии Шварценвальде, я не испытал удивления. Мне, пожалуй, стало даже смешно. Это надо же! Астролог ее спасал-спасал, я ее отпустил, не расспросив и даже не попробовав привести к Хендриксону, а она тут же вляпалась в приключение. Вот это поистине невезучесть! Интересно, а что она поделывала до того, как оказалась пойманной в Адвенте?..
В тряпье я теперь узнал коричневый гармаш шаманки, пыльный и в паре мест порванный. Сапогов на ней не оказалось - наверное, их следовало поискать в вещевых мешках парочки возничих. Насколько мне помнилось, они были из добротной кожи. Только боязнью ее прежних тюремщиков перед колдовством можно было объяснить то, что их не отобрали еще раньше, в Адвенте.
Насколько я мог заметить, губы у шаманки были разбиты, под левым глазом фонарь... еще удивительно, что не что-то посерьезнее!
Бубна при ней тоже не было видно. Еще бы! Я не я, если он не лежит, разломанный, где-нибудь под кустом. Или тоже обретается в одном из вещевых мешков. Бубен стоит дешевле, чем сапоги, но тоже можно на что-нибудь выменять или продать. И в любом случае, запас карман не тянет.
-Мы раньше с медведем ходили-то, - снова включился лысый, ревниво глядя на своего спутника: видно, надеялся получить еще монету за рассказ. А может просто хотелось похвастаться человеку, который явно не станет отбивать прибыльное дельце. - Да только совсем вырос, лютый стал, и кормить накладно. Собаками затравили. Хотели в лесу ловушку на другую мамку поставить, чтобы, значит, медвежонка нового поймать. А вон как получилось. Ну, оно может, даже лучше! Такого на ярмарках еще не видывали. А там, может, через горы сведем. Говорят, при Главном Храме Вохуманаxxii жрецы платят неплохие деньги за диковины всякие...
-А довезете живой-то? - спросил я с веселым безразличием. - Путь неблизкий. Девчонка-то вроде хилая...
Мужики переглянулись.
-На все воля Фрейи-покровительницы...- уклончиво произнес бородатый.
"Не лез бы ты не в свое дело, благородный, - явственно говорил его взгляд. - Мы - люди вольные, тебе не принадлежим. Свою прибыль уж все равно как-нибудь не упустим!"
Взгляд шаманки скользнул по мне равнодушно. Она не просила спасения. Но...
Нет, конечно, я мог проехать мимо, и допустить, чтобы ее и впрямь показывали на ярмарках на потеху праздной толпе, а там на самом деле затравили собаками или продали бы жрецам, которые, говорят, разрезают еще живых существ бронзовыми ножами, чтобы посмотреть, как там бьется у них сердце. Однако... Я сам спасал эту девушку. Я даже перемолвился с ней парой слов. Наконец, я знал, что как бы она ни выглядела, она была человеком, а не гулем.
-А то, может, уступите мне? - я окинул клетку оценивающим взглядом. - Мой сеньор тоже собирает диковины.
Мужики хохотнули, запереглядывались.
-Да как же вы ее допрете-то, господин хороший? Без телеги?
-Вы свяжете, а я перекину ее через седло, - хмыкнул я. - Давайте. Серебрушка.
Они снова переглянулись.
-А откуда мы знаем, - сказал черноволосый, - что на ярмарке мы не соберем больше?.. И сколько предложат нам жрецы?
-Вот именно, откуда знаете? - со значением спросил я. - Вдруг там не окажется денежных идиотов, готовых глазеть на вашу диковинку? Или она и впрямь помрет...
Мужики колебались.
-Смотрите, пока предлагаю добром, - я как бы невзначай коснулся мечом на поясе. - Обычно мне удается добыть то, что, по моему мнению, пригодится господину. А чтобы попусту не обагрять кровью мой славный меч, - я усмехнулся, - я готов увеличить плату, скажем, до одного с полтиной.
Полтора серебряных - это была цена годовалой телочки. Более чем солидная сумма за такую "диковину". Чернобородый уже остановил лошадь, придержав ее за узду, и шагнул к клетке - видимо, выпускать, - как лысый окриком остановил его:
-Стой! А связывать ее кто будет?
Чернобородый нерешительно остановился.
-И впрямь... - он оглянулся на меня даже с некоторый беспомощностью. - Видите, господин, мы бы и рады, да еле в клетку ее загнали. Свирепая, страсть!
-Ха, - я спрыгнул с Иллирики, и, показывая, что дело решенное, вытащил из кошелька, не глядя, две монетки (вот уж что-что, а с деньгами я всегда обращаться умел), и метнул их в бородатого. А сам направился к клетке.
-Ну-ка, - сказал я властным тоном, - будешь баловать?.. - и добавил на лагарте, языке, на котором, как я знал, говорили на севере (вот только земель на севере много, поэтому оставалось надеяться, что выученный мной вариант лагарта не слишком отличался от диалекта этой девушки, и предложение я построил правильно). - Вот мы и снова встретились, драгоценная госпожа.
Взгляд шаманки не изменился - остался таким же равнодушным. Может быть, я ошибся?.. В конце концов, имя у нее типичное имперское, а в империи говорят не на лагарте, а на шпрахсте... Нет, все правильно: гули живут только в Карлитовых горах, а северной границей Империи вот уже три века является Митик, чтобы они там не думали по этому поводу. Так что если девушка умудрилась родиться полукровкой, произошло это, скорее всего, на правом берегуxxiii. Возможно, она просто мне подыгрывает.
-Правильно, - сказал я снова на лагарте. - Не отвечай мне. Позволь мне связать тебя - так будет проще, чем драться с этими. Потом отпущу.
Она молчала. И вдруг глаза ее закатились, она завыла, и скорчилась на полу клетки, отчаянно скребя днище обломанными ногтями.
-Вот... - выругался лысый. - Никак помирает?
-Это я заговорил ее, - сказал я надменно. - В нашем роду не боятся диких зверей. Давайте-ка веревку.
В действительности, никакой уверенности я не испытывал. Я так и не понял, восприняла ли шаманка мои слова. Кто знает, может, с ней действительно случился припадок?
-Кусаться будет...- неуверенно произнес чернобородый. Кажется, не слишком-то его убедило разыгранное мною - нами? - представление. Спасибо, что лагарт он не знал. Я мог обратиться к шаманке и, скажем, на игиле - языке Островов. Но в здешние края частенько заплывали островные купцы, и местные, если и не знали игиль, то, уж по крайней мере, сумели бы отличить его на слух.
Веревку они мне все же дали. Чернобородый даже открыл дверь клетки, запертую на сложный засов, и тут же отскочил в сторону. Только тогда я заметил, что он слегка прихрамывал. Это у него давно, или только с поимки "зверушки"?.. Шаманка явно сопротивлялась яростно. Как еще не убили...
Сейчас она, однако, не двигалась - валялась кулем на дне клетки. Я легко вытащил ее оттуда. Девушка казалась совсем невесомой: еще бы, неудивительно - кожа да кости, да при таком росточке!
Я, не особенно напрягаясь, смотал ей запястья, так же лодыжки, и примотал руки к туловищу. Возницы наблюдали за мной недоверчиво, еще и переглянулись. Очевидно, такое связывание показалось им недостаточным. Ну и пусть. Плевал я на них.
Оборванцы тоже решили, что это уже проблемы "благородного", как он будет дальше разбираться с дикаркой-зверенышем. А может быть, задумали еще немного последить за мной и поглядеть, не перегрызет ли шаманка мне горло. Тогда можно попробовать забрать "звереныша" обратно, да еще и вдоволь покопаться в моих седельных сумках...
Я перекинул шаманку через седло, сам вскочил сзади. Махнул рукой двоим - и пустил Иллирику вперед. Она и сама уже неловко переступала на месте, косилась на клетку, фыркала - от телеги пахло зверем. Понятное дело, лошади не любят медведей. И скорость она сразу набрала хорошую, несмотря на дополнительный груз.
Отгородившись от неспешно едущей телеги двумя холмами, я свернул в лес. Если верить плану местности, что в надежном кожаном футляре висел сейчас у меня на груди, ручей, возле которого мы распрощались с астрологом, приняв в себя несколько других родников, здесь подходил довольно близко к дороге. По сути, большак шел вдоль этого ручья, постепенно ширящегося и переходящегося в довольно солидную речку.
Я повернул Иллирику с дороги, и она послушно сошла с низкой насыпи в густой березовый подлесок, - к лесу она тоже привыкла, и он ее не пугал. Мягкая под травой и папоротником земля почти не давала шума, встречая лошадиные копыта. Скоро Мы сообща обнаружили тропу - не то звериную к водопою, не то все же человечью. А еще через какое-то время я услышал шум ручья.
Сам ручей, однако, встретился нам еще не очень скоро - в тихом лесу звуки разносились далеко. Я спешился и вел Иллирику в поводу, чтобы не цепляться головой за низко нависшие над тропой ветки. Шаманка все так и лежала поперек лошадиной спины, связанная, не подавая признаков жизни.
Наконец мы подошли к ручью. Он тек в дубраве, и трава по берегам была уже не такая густая - под ногами густым серо-бурым ковром лежали прошлогодние листья, время от времени нога в сапоге натыкалась на желудь. Было здесь и темнее: густые кроны загораживали солнце. Зато прямо в ручей вдавалась небольшой земляной мысок, еще и нависая над водой. Как раз зверю напиться.