— Это правда ваша премьера?
— Да, — ответил он, моргнув от неожиданности английской речи и самого вопроса. — Правда…
— Поздравляю.
— Спасибо…
Пришлось уходить. Она вернулась на свое место, теперь уже можно было аплодировать, руки были свободны. Она смотрела на него и улыбалась, настроение стало легким и праздничным, как предчувствие ни к чему не обязывающего легкого флирта, когда отношения не идут дальше взглядов. Актеры получили много цветов, и ее роза затерялась среди букетов. Она видела, что он искал ее глазами, но ему приходилось смотреть также и на других людей, а потом занавес закрылся…
«Вот и все. Прекрасный вечер, праздник, театр, цветы, я наблюдала восхождение новой звезды… Кто он, что здесь делает? Поет, мда… Если он — актер Стокгольмской Оперы, то почему в Ла-Скала сидел в дублерах, и даже имени его не отпечатано в программке? А от руки вписали с такой поспешностью, что забыли про фамилию… Конечно, он был хорош. Но все-таки он не Альфред. Не герой-любовник. Его надо одевать в доспехи, а не в сюртук… Ярл?.. Бред…»
Утром она в очередной раз порадовалась, что научилась путешествовать без большого количества вещей и вместе с тем имея все необходимое. В киоске у отеля продавали утренние газеты. Она попросила………. - там всегда много материала по культуре. Так и есть: фотографии и короткие заметки о вчерашнем спектакле. Лиц на фотографии не разглядеть, но, зная, кто есть кто и где стоит, имеет смысл оставить на память. С газетой в руке она пошла к стоянке такси и тут вспомнила, что не сообщила Татьяне, когда точно и каким рейсом вылетает. Нагребла полную пригоршню мелочи, чтобы поговорить нормально, не спеша, кабина телефона-автомата оказалась рядом, и набрала номер. Подруга ответила бодрым голосом, обрадовалась, обещала приехать в аэропорт встречать…
На середине фразы ладонь вспотела и мелочь слиплась вся, как расстаявшая карамель.
— Таня, извини, что-то аппарат заклинило, не принимает больше монеты, сейчас отключится, наверное… Ну, пока, часа через три встретимся…
По тратуару прямо на нее шел вчерашний дублер. Ошибки быть не могло: минимальное количество грима на его лице накануне вечером не смогло исказить черт, да и потом, вручая цветок, она видела его так близко, что невозможно было ошибиться…
Если бы все миланские колокола ударили одновременно, в голове у Маргариты возникло бы меньше звона. Она подхватила сумку, не зная, что и как делать, и стоит ли вообще делать что-нибудь…
Но шел он все-таки не к ней, и взгляд у него был отрешенный. На счастье (или на горе?), он остановился у того же киоска.
Ноги у нее сделались сами по себе и, пока он покупал газету, ту же самую, успели поднести ее и поставить рядом. Она перехватила сумку двумя руками, чтобы прямее стоять. Остановиться было еще не поздно, но в тоже время и совершенно невозможно. Здравый смысл оказался затоптан где-то в углу сознания ежесекундно крепнущим безумием. Она словно наблюдала себя со стороны и даже не особенно волновалась: ведь эта нахалка, что на миланской улице знакомится со свежеиспеченной звездой итальянской оперы — не она, не Маргарита, а какая-то незнакомая ведьма. Она-то ведь, та Маргарита, с которой она уже столько лет знакома, никогда бы так не поступила. Никогда не решилась бы подойти на улице к незнакомому человеку вот так запросто, и заговорить. Особенно если этот человек несколько часов назад срывал овации на «бис», и не где-то, а в Ла-Скала. Знание же иностранных языков сметало последний барьер — языковой…
— Альфред, это вы? — прошептала она по-английски, чувствуя себя странно, как никогда.
Он обернулся и посмотрел на нее, не узнавая:
— Вы ошиблись, — ответил. — Меня зовут не Альфред.
— Конечно, вас зовут Алессандер Магнус. Но вчера вы были Альфредом.
Его глаза заметались, а на лице отразилась такая детская растерянность, что Маргарита невольно улыбнулась, подумав: «Большой ребенок…»
— О, Господи, это вы?! Извините, я не сразу… Да, я запомнил вас, я вас видел в течение спектакля…
— Мне казалось, вы не смотрите в зал.
— У меня был хороший учитель. Он научил меня смотреть в зал так, чтобы зрителю это было незаметно. Вы действительно были одна?
— Да. Так получилось. Но я не жалею.
— Вы очень хорошо говорите по-английски. Итальянцы редко владеют иностранными языками, и еще реже владеют ими хорошо…
— Я не итальянка, я русская. — «Пока что говоришь в основном ты. Так и будем стараться держать ситуацию: чтобы говорил ты. Пока ты говоришь со мной, тебе интересно…» — Я здесь в командировке. Моя делегация уже улетела. Вчера мне выпал свободный вечер.
— Да… Как странно иногда начинают развиваться события… — и он посмотрел дорожную сумку в ее руках. — Вам выпал только один свободный вечер? Или вы просто меняете отель?
— Я уезжаю, самолет через два часа. — И неожиданно для самой себя сказала: — Я лечу в Стокгольм. Долгая история…
— Да, жаль, что мало времени… Вы не похожи на деловую женщину. Вы похожи на… не знаю… на Нефертити.
— Я не деловая женщина. Просто переводчик. А в Швеции… Судьба забросила туда мою школьную подругу. Мы давно не виделись. Теперь выпала такая возможность… Вы можете дать мне автограф? Когда вы станете знаменитостью, я буду размахивать этой газетой, как флагом… — и она протянула ему газету, развернутую на странице с фотографией…
Было видно, что он не привык давать автографы и не имеет заготовленных стандартных фраз. Шариковая ручка а его руке несколько секунд колебалась над страницей, потом он поднял глаза:
— Как вас зовут?
— Маргарита.
Он что-то написал потрясающе неразборчивым почерком, поставил дату и свое имя: А.Магнус и какая-то закорючка в пол-строки — не разобрать…
— Мне кажется, вы — театральный человек. Даже если у вас нет музыкального слуха, все равно, вы — человек театра.
— Почти все мои родственники работали или до сих пор работают в театрах Я выросла за кулисами. Только это была не опера, а драма…
— Это не важно. Значит, я не ошибся. Как странно иногда поворачиваются события… — повторил снова. — Я сейчас скажу банальность, но мне кажется, я где-то видел вас раньше… Может быть, просто на улице?
— Вряд ли. Я провела в Милане меньше недели, и не гуляла по улицам. А что на самом деле случилось с синьором Градзини?
— Не поверите. Он подвернул ногу на лестнице, уже будучи одетым и в гриме. Сначала думали — пройдет. Но не прошло. Оказалось — растяжение. Знаете, из тех случайностей, которых не ждешь.
— А вы? Все говорили, что вы — дублер.
— Это не совсем так. Меня даже не было в театре. Они позвонили по телефону: срочно приезжать. Поэтому спектакль задержался. Я был там месяц назад, так нахально предложил себя, и вскоре меня пригласили на репетицию и прослушивание. И предложили место в хоре.
— А почему было указано: Стокгольмская Опера?
— Не знаю, наверное, для солидности. Я нигде еще ни разу не выступал. До вчерашнего дня… Честно говоря, уже начинал отчаиваться. Несколько лет в хорах, в дублерах, приходишь к спектаклю в надежде на то, что какая-нибудь звезда простудилась, и прибежит режиссер с криком: «Быстро в гримерную!» Я ждал этого крика, как… И вот вчера услышал по телефону…
— Да, ждать — это мучительно. Сама все время чего-то жду. Иногда становится страшно. Так ждешь, ждешь… Но, говорят, удача приходит к тем, кто умеет ждать. Не знаю…
— Жаль, что вы уезжаете. Я даже не могу проводить вас до аэропорта: в десять тридцать я должен быть в театре. Будет пересматриваться занятость актеров в связи с отсутствием Градзини, а уже одиннадцатый час… Извините за навязчивость…
— Господи, ну что вы, разве это навязчивость?…
«Да, верно — как странно иногда поворачиваются события», в этом мы совпадаем», — думала Марагрита, переводя дух в такси по дороге в аэропорт. — «А вообще, все глупо. Зачем я это сделала? Он бы меня и не заметил. Зачем это было нужно? Взять автограф? Все глупо…»
В Стокгольме она расчитывала на встречу самое большее с главным редактором издательства. Но в кабинете оказалось полно народу. Ей представили редактора отдела иностранной литературы — средних лет полноватого мужчину заурядной наружности с единственно привлекательной чертой — умными глазами; корректора издательства — бальзаковского возраста костлявую, как баба-яга, даму с синими волосами ежиком и в долгополой непонятного фасона тунике, и дизайнера — субтильного молодого человека в очках с такой сильной диоптрией, что за стеклами не различались глаза. Во главе стола восседал, как и следовала ожидать, генеральный менеджер — предпенсионного возраста субъект того типа, который Маргарита обозначала словами советской пропаганды — «акула капитализма», и улыбался той улыбкой уверенного в себе и в своей силе и влиятельности человека, которую не должно путать с искренней приветливостью, потому что в любой момент эта улыбка может превратиться в оскал. Остальные трое смотрели с любопытством и помалкивали. Сразу было видно, кто в этом доме хозяин. Маргарита почувствовала, как смутное раздражение, терзавшее ее несколько последних недель, растет и крепнет, угрожая вылится в открытую словесную агрессию.
После ничего не значащих первых дежурных фраз приветствия, Генерал сказал:
— Мы издадим ваши произведения и возьмем на себя рекламу и реализацию. Мы считаем их интересными и перспективными, в них есть та чистота, изящность и деликатность, что так часто не хватает современной литературе. Но у нас возникло несколько вопросов.
— Надеюсь, что смогу ответить на них.
— Хорошо. Прошу… — и он сделал жест в сторону главного редактора.
— Это не вопрос даже, — откашлялся тот. — а, скорее, пожелание… — Маргарита напряглась, но тут же вздохнула с облегчением: — Нам хотелось бы поместить в начале книги краткую статью о вас. Не вдаваясь в подробности личной жизни, но: ваше образование, работа, интересы, хобби, если они есть, как вы начали писать, что вас подвигло в писательству, что вдохновило, почему именно эти темы… Я достаточно ясно выражаюсь?
— Да, вполне. Я понимаю. Когда нужно представить статью?
— Мы могли бы побеседовать после, если не возражаете, я задал бы вам наводящие вопросы и мы вместе составили бы текст.
— Хорошо.
Корректор сказала, что у нее нет особых вопросов относительно английского перевода, но ей хотелось послушать живую речь автора, так ей всегда легче воспринимать печатный текст, а вопросы, если возникнут, она задаст потом.
Маргарита улыбнулась ей. Дама вызывала симпатию, хотя и была страшновата лицом, а голос ее звучал, как труба.
Последним заговорил дизайнер. Он сказал, что в принципе ему нравится предложенный автором дизайн обложки, но у него возникли некоторые идеи, так не согласится ли автор посмотреть его эскизы? Возможно, что-то можно будет использовать?… Маргарита согласилась — зачем лишний раз огорчать молодого человека, какого-то слегка испуганного и к тому же полу-слепого. Но он задал второй вопрос: заверив, что считает все три романа вполне гармоничными образцами героико-романтической литературы с ненавязчивым флером фэнтези, спросил, почему ни в одном из них нет ни малейшего упоминания о… сексуальных меньшинствах? Ведь фрекен Маргарета производит впечатление человека демократических взглядов, а не тех, что совсем еще недавно травили людей иной ориентации…
Маргарита почувствовала, что слишком долго хлопает глазами, пора уже что-то отвечать. С языка чуть не сорвалость: «А ты, значит, и есть один из них?..» Словесная агрессия рвалась наружу, подобно лаве из вулкана. Маргарита начала качать ногой. Он нее ждали ответа.
— Признаться, — начала она, стараясь подбирать слова осторожно, словно шла по льду и боялась поскользнуться. — Ваш вопрос застал меня несколько врасплох. Но я постараюсь ответить. Заранее прошу прощения за излишнюю резкость. Хотя мои романы называют изящными и деликатными, сама я… Так вот… Прежде всего, мне просто не пришло в голову сделать таковым хотя бы третьестепенного персонажа. Что касается «Рыцаря» — действие происходит в позднем средневековье, а в ту эпоху вопрос нетрадиционной ориентации решался быстро и просто — посредством смертной казни. Гомосексуализм считался смертельным грехом, о чем было и остается, кстати, до сих пор, черным по белому написано в Библии. Жизнь была сурова, смертность — высока, медицина — примитивна, человечеству нужно было плодиться и размножаться, какие уж тут другие ориентации… Природа сама регулировала все ориентации, а христианская церковь бдила, чтобы народ не сбивался с пути истинного… Это же понятно, разве нет? Но дело наверняка не столько в этом, сколько в том, что я — женщина, и мне нравятся мужчины.
— То есть, — дизайнер растерянно моргал сквозь очки, а остальные трое почти не дышали. — Проблемы сексуальных меньшинств вас не интересуют?
Маргарита перестала качать ногой, лихорадочно соображая, как бы ответить так, чтобы никого не обидеть и при этом не соврать и не выставить себя мракобесом в этой славной и тихой, доброй ко всем Швеции…
— Дело в том, что я считаю, что таковой проблемы не существует вообще.
В кабинете произошло всеобщее шевеление, но никто не вмешался в разговор. Хотя все продолжали молчать, в воздухе просто зазвенело: «Извольте объясниться!..» Генеральный менеджер улыбался загадочной улыбкой сфинкса. Несмотря на возраст, он был недурен собой и Маргарита старалась не выпускать его из поля зрения, а параллельно ответу на заданный вопрос обдумывала перспективу продолжения общения с ним, досадуя, что не обратила внимания на руки: есть кольцо или нет, а теперь она его рук не видит… Ничего не оставалось, как попытаться объясниться:
— Да, я считаю, что проблема сексуальных меньшинств — выдуманна, искусственна. Тем более в такой благословенной стране, как ваша. Если громилы бьют геев, то они делают это не потому, что те — такие, а потому, что они — другие. По той же причине они пойдет бить негров потому, что те — черные, китайцев — за то, что узкоглазые, мусульман — за то, что молятся другому богу. Так что это — полицейское дело, и никакое другое. Что же касается прав, то каких еще прав не хватает инакоориентированным в этой демократической до невозможности Европе? Какие проблемы? Умирающие от голода и спида африканские дети — это проблема, дети-солдаты — это проблема, расовая нетерпимость, рабовладение в наше время, садистские убийства женщин при съемках фильмов, чтобы какой-то извращенец насладился настоящей смертью на экране — это проблема, стоит ли продолжать? И при этом кто-то, живущий в мирной, терпимой, богатой стране заявляет, что у него — проблемы? Пусть посмотрит в телевизор!.. Извините. Да, я не писала и не собираюсь писать о голубых и розовых. Мне это неинтересно. Я стала филологом, потому что мне была интересна филология. А медицина, например, меня не привлекала, но никому же не придет в голову упрекать меня за то, что я не стала врачом, верно? Так почему должно вызывать недоумение отсутствие у меня интереса к скользким темам? Пусть об этом пишут журналисты. Или кто угодно. Я буду писать о благородных рыцарях и прекрасных дамах. Разве это не интересно? Или в наше время любовь мужчины к женщине, одновременно одного мужчины к одновременно одной женщине — это банальный сюжет? По-моему, на фоне современных книжных и киношных сюжетов подобная история как раз выглядит довольно оригинально…
При упоминании о рыцарях перед глазами вспыло лицо шведа с героическим именем, длинные светлые волосы и общее выражение лица которого делало его похожим на ван-дейковского «Мужчину с красным шарфом», и она чуть не застонала. Генеральный менеджер утратил привлекательность.
Как выбрались из кабинета, Маргарита не помнила. Вроде бы никто на нее не разозлился. Над ухом раздался бас дамы-корректора:
— Дорогая моя, позвольте пригласить вас на кружку пива!
Маргарита посмотрела на нее с испугом:
— Я не осилю кружку.
— Как вам угодно и в любом количестве! Я расскажу о вас мужу и детям! Они будут в восторге! Наш Генерал очарован вами…