— Мы можем немного пройтись по старому городу?
— Конечно. Где именно?
— Не знаю. Все равно. Недолго…
— Все, что хочешь…
«Как это здорово — общаться друг с другом по принципу «Как ты хочешь»!.. Правда, может оказаться трудно договориться… Неважно… Пусть это не продлится долго, но должна быть в жизни сказка хоть один раз, хоть недолго, сказка не может длиться долго, но пусть она будет, а потом я постригусь в монахини… В переносном смысле, разумеется, но никого не будет после тебя, ярл, никого до конца моих дней, чтоб мне сдохнуть, и я не покончу самоубийством только потому, что есть Санька, а если бы ее не было, я не захотела бы жить, если жить не с тобой… Хотя я тебя не знаю… И наплевать! Сейчас узнаю!.. И знать тут нечего — ты сделал то, что я от тебя ждала, так что давай останови машину так, чтобы недалеко оставалось до твоего жилья, и пройдемся минут пять, чтобы немножко замерзнуть, а потом ты меня согреешь. Мы согреем друг друга… Господи, надо же быть такой дурой…»
— Вот набережная, — услышала она его голос. — Это Гамла Стан, старый город. Это квартал семнадцатого века. Здесь можно оставить машину и немного пройтись.
Влажный холодный воздух напоен был морским запахом йода, водорослей и мазута. Свет фонарей дробился в темно-зеленой воде, тихо плескавшей в гранит набережной. Прогулочные пароходики дремали у причалов, редкие автомобили проезжали с виноватым видом, словно испрашивали прощения за нарушение уединения. Крутые скаты красных черепичных крыш старых трех- и четырехэтажных домов тоже отражались в воде залива. Остроконечные готические башни тянулись в серо-синее, не черное северное небо, и звезды выглядывали из-за наползавших облаков — яркие, но небольшие, не такие нахально-крупные, как в Италии…
«Замерзнет ведь», — подумала Маргарита. — «Сейчас скажу, что можно повернуть обратно к машине…»
— Пойдем по той улице, — предложил он. — Сделаем круг вокруг квартала и вернемся к машине.
— Да…
Она держала его под руку — не наоборот. Это было непривычно и приятно. Через несколько минут, на узком тротуаре неширокой старой улицы, где неправдоподобно чистые и свежеокрашенные двухэтажные дома чередовались с одноэтажными, он высвободил локоть, взял ее за руку и остановился напротив:
— Замерзла?
— Нет… Не очень. А ты?..
— Вот мой дом.
— Что?
— Вот мой дом. Вот этот, — и показал в сторону одноэтажного строения, будто сошедшего с картинки из книжки сказок Андерсена.
— Шутишь?
— Нет. Приглашаю.
— Да… — «Ты знал, куда ехал. Ты все продумал…» — Я почему-то думала, что у тебя современная квартира… Он внутри такой же, как снаружи?
— Почти.
Когда они вошли и Магнус включил свет, она тихо ахнула:.
— Сколько этому всему лет?
— Немногим более ста.
— Здесь все так и осталось, как было тогда? Когда последний раз здесь что-то меняли?
— Два дня назад. Я решил поставить электрорадиаторы.
— Но ведь электричество дорого?
— Ничего. Кроме того, вряд ли в ближайшие годы мне доведется зимовать в Швеции. Ты можешь снять пальто, — сказал он тихо, не сводя с нее глаз. — Здесь тепло.
— Я… немного подожду, ладно? А камин настоящий?
— Конечно.
Дрова были приготовлены с утра. Оставалось чиркнуть спичкой, и он так и сделал. Сухое дерево быстро разгоралось, потрескивая. Живой огонь призван был создать другую атмосферу…
Оглядывая салон, достаточно большой, чтобы в нем могла бы поместиться вся ее квартира, Маргарита направилась к камину, поддаваясь магии живого огня, но не дошла, остановившись перед старым черно-белым фотопортретом на стене, и портрет этот показался ей почему-то знакомым, словно она где-то видела молодых мужчину и женщину, запечатленных на нем. Внизу на раме в окруженном старомодными виньетками окошечке было что-то написано, она опустила взгляд и, немея от удивления, прочитала русские с ятями и ижицами слова: «Григорий Александрович Туманов и супруга его Екатерина Ивановна, Гельсингфорс, 1907 г.» Теперь стало понятно, почему люди на портрете показались знакомыми: мужчина был в форме русского морского офицера образца начала двадцатого века. Маргарита обернулась к Магнусу, с еще большим удивлением различая в его лице неброскую схожесть с этим офицером:
— Это кто? — пролепетала она, не зная, что оказалась первой за много лет, обратившей внимание на портрет, и опять переставая ощущать пол под ногами.
— Это мой прадед.
— У тебя… русские корни?
— Да.
— Ты не говорил!
— Я не счел уместным. В этом нет моих личных заслуг. Что это меняло бы?
— Наверное, ничего… Но это… многое объясняет… Потрясающе!
С трудом оторвавшись от изучения портрета, она разглядела под ним композицию в китайском стиле, похожую на те, что недавно появились в универмаге ее города: продуманное до мелочей якобы хаотическое нагромождение некрупных камней с искусственными крохотными деревьями между ними, с вершины течет бесшумный ручеек настоящей воды, собираясь внизу в миниатюрное озерцо, а на горке прилепилась маленькая красная пагода. Но, в отличие от тех композиций из универмага, этот предмет был несомненно древним. Во всяком случае, достаточно старым, чтобы предположить его покупку в одном из недешевых антикварных магазинах.
— Это что? Я видела такие, но у нас никто не знает точно, что это такое и для чего. Это китайская штука?
— Да, — ответил он, подходя и останавливаясь рядом. — Это украшение интерьера, предназначенное одновременно для увлажнения помещений. Правда, в Швеции проблема скорее в сырости, чем… Но… Здесь камин, открытый огонь. Поэтому поставили его здесь. Я не помню, как это называется. Мой прадед привез его из Китая в тысяча девятьсот шестом году.
— Господи… Магнус, ты… Откуда ты вообще взялся?.. Так ты говоришь по-русски?
— Нет. Никогда не говорил хорошо. А теперь и вовсе забылось. Помню всего несколько слов… — голос его перешел в шепот. — Научи меня заново…
— Я постараюсь…
Надо было смотреть ему в глаза, секундой раньше оторваться от созерцания игрушечного озера, выложенного перламутровыми ракушками и смотреть в глаза мужчине, не отрываясь, всю ночь, потому что именно для этого Природа, Бог или какой иной Создатель разделили человечество на мужчин и женщин, а не для споров о равноправии и глупом соперничестве, а изучать антиквариат можно было бы начать утром…
Главный, самый трепетный момент в отношениях между мужчиной и женщиной, не зависимо от того, сколько эти отношения продлятся — тридцать секунд перед первым поцелуем, и Маргарита, борясь с головокружением, уже отводила глаза от перламутрового озерка, готовая сбросить пальто прямо на пол, когда из прозрачной сверкающей глади высунулся темный кривой старческий палец с противным острым ногтем, погрозил, разведя круги по воде, и исчез, прозвенев в голове едва слышным каркающим голосом:
— Должок!..
Она побледнела и отшатнулась от китайской поделки и от Магнуса, пятясь в сторону двери, не оглядываясь и не пытаясь найти эту дверь. Лицо ее пугало неотвратимостью обморока.
— Что?..
— Нет…
Можно было бы найти разумное логичное объяснение этому видению: нервное напряжение, алкоголь на пустой желудок, простая усталость, но вместо этих спасительных доводов голова заполнилась, подобно тому, как заполняется паром котел под плотно пригнанной крышкой, кадрами из старого фильма-сказки про то, как царь Берендей, объехав все свое царство и все до мелочи изучив в нем, возвращался домой, остановился у колодца напиться, а злой шутник Водяной хвать его за бороду — и вниз тащит. «Отпусти!» — кричит царь — помирать-то неохота, а Водяной ему: «Отпущу, если по первому требованию моему отдашь мне то, чего ты в царстве своем сейчас не знаешь!» «Чего я не знаю? Все знаю — только что все осмотрел!» — подумал царь и согласился. Водяной отпустил его, царь приехал домой, а там царица, пока он ездил, сына родила. Вот, значит, что пообещал царь Водяному — сына своего… Ну, ребенка взялись подменивать, да дело не в этом, а в том, что двадцать лет прошло тихо-мирно, уж и подзабылось, а приспичило состарившемуся царю наклониться над колодцем — а оттуда грозится такой же вот палец и голос ворчит: «Должок!»… В сказке-то, конечно, все кончилось благополучно — еще бы сказки не кончались благополучно, но Маргарита пятилась к двери, качая головой и бормоча, как в бреду:
— Она заберет мою дочь… Она потребует ее в уплату… Всегда надо расплачиваться… Никто ничего не дает бесплатно…
— Что с тобой?
Он догнал ее одним шагом, пытаясь поймать за руку:
— Что с тобой? — повторил, пугаясь за ее состояние, и даже мелькнула паническая мысль о ее психической неуравновешенности. — Подожди, ты же сейчас упадешь. Иди приляг… Хочешь, я вызову врача?
— Нет, — продолжала бормотать она, уже стоя у двери. — Ты не понимаешь… Ты не знаешь… Никто не знает… — глаза ее немного прояснились и она вроде бы окрепла на ногах. — Магнус, ты — лучшее, что было у меня в жизни, правда, хотя это звучит глупо, как в дурацком кино, потому что тогда зачем же уходить, но если я останусь, она заберет мою дочь, а ее я не отдам даже за тебя… Может быть, ты подумаешь, что я ненормальная… и будешь недалек от истины… но я не могу… Я предчувствовала это, только не понимала… Я бы не писала тогда эти романы, а теперь… Она дала мне успех, но без тебя он не будет полным, и тогда она заберет Саньку в уплату!
— Кто?!
— Ведьма!
— Маргарета, прошу тебя!.. Остановись!.. По крайней мере, объясни все спокойно!.. Мы можем поговорить, как нормальные взрослые люди?!
Но она рванула дверь и выбежала на улицу. Рискуя оступиться на брусчатке и сломать каблук или вывихнуть ногу, так же бегом поспешила к набережной, где можно было поймать такси. Маленькая блестящая сумочка с пудренницей и дубликатом ключей от татьяниной квартиры болталась на плече под пальто. На улице неожиданно резко похолодало, ветер начал дуть порывами, с неба срывались редкие холодные капли. Магнус впервые, наверное, за всю жизнь, громко и нехорошо выругался и кинулся следом. Маргариту он догнал уже на углу набережной и схватил за рукав пальто:
— Ты никуда не поедешь! Ты же не в себе! Пойдем, я вызову врача, тебе дадут успокоительного и все пройдет. Завтра будет другой день и все станет иначе!..
Она дернула рукой в попытке освободиться:
— Отпусти меня! Ты не понимаешь! Я все тебе объяснила, больше нечего объяснять, а если ты мне не веришь, то извини! Я должна ехать, немедленно! А ты вернись домой, холодно же. Замерзнешь, простынешь… Ты лучшее, что я имела в жизни, но…
— Это я уже слышал! — крикнул он, пытаясь притянуть ее к себе, удивляясь силе ее сопротивления и теряя терпение. — Что это за игры? Я не маленький мальчик, чтобы шутить надо мной подобным образом! И не марионетка, чтобы дергать за нитки и веселиться при этом! Я не отпущу тебя!..
Из-за угла показались две желтые фары и маленький зеленый огонек такси. Маргарита махнула свободной рукой, когда машина почти уже поравнялась с ней, скрипнули тормоза и такси остановилось, проехав вперед три или четыре метра по мокрому асфальту. Маргарита дернула рукой из всех сил, вывернулась, сбрасывая незастегнутое просторное пальто, и оно осталось у Магнуса в руках, а она бросилась к машине, чуть не сорвав дверцу, упала внутрь с криком «Аэропорт Арланда!» и защелкнула блокировки всех четырех дверей. В тот же миг Магнус ударил обеими ладонями в стекло со стороны переднего сиденья, крича по-шведски настолько громко, что его было хорошо слышно даже через закрытые окна:
— Водитель, вы не должны никуда везти эту женщину! Она не в себе! Ей нужна медицинская помощь!
— Поехали же! — закричала Маргарита по-английски. — Чего же вы ждете?!
Водитель заворчал что-то неразборчиво по-шведски, аккуратно начал выжимать сцепление, чтобы не толкнуть под колеса мужчину с женским пальто в руках. Он видел сцену их спора, и только что выскочившая из этого пальто женщина в светлом платье для торжественных церемоний тоже внушала опасение, но с женщиной, как стереотипно, хотя и не без оснований, считает большинство населения, справиться легче, и водитель быстро оттер мужчину на тротуар, нажал на газ и скрылся, мигнув на прощание габаритными огнями.
Первым желанием было выбросить еще теплое и пахнущее ее духами пальто за парапет набережной, плюнуть на все, вернуться домой и напиться, благо алкоголя хватило бы с избытком. Но, оглянувшись по сторонам, он вспомнил, что машина Суне, столь любезно предоставленная ему на эту ночь, оставлена всего в паре сотен метров, что ключи у него в кармане, и бегом направился к ней. Бросил пальто на заднее сиденье и, стараясь мыслить спокойно, направился в аэропорт. Он не слышал и не мог слышать того, что крикнула Маргарита таксисту, но, учитывая ее невнятные речи и нелогичный, непонятно откуда возникший панический страх за дочь, можно было предположить, что она направится именно туда, в аэропорт Арланда, откуда производятся дальние международные рейсы. Возможно, документы и деньги у нее с собой, и тогда она улетит. Улетит, и больше он ее не увидит…
— Она сумашедшая, — шептал себе, стараясь не утратить контроля на скоростью. — Меня угораздило влюбиться в сумашедшую… Даже если я найду ее в аэропорту, то что? Там полно народу, она закатит истерику, прибежит полиция… О Господи…
Через несколько минут езды Маргарита поняла, что едет аэропорт в легком платье «подруги невесты», а главное — без паспорта, билета, денег и кредитной карточки.
— Извините, — сказала она водителю. — Сначала мне нужно заехать… сейчас вспомню адрес… улица Кристины-Августы, семьдесят восемь, въезд со двора…
— Фрекен, — вздохнул водитель. — Это на другой стороне города!
— Неважно! Как я полечу без денег и документов?
— Простите, что вмешиваюсь, фрекен, но не совершаете ли вы ошибку, собираясь улететь сейчас, бросая вашего мужчину на улице с вашим пальто в руках? Я каждый день вижу массу людей и я много старше вас, и этот парень…
— Конечно, я только и делаю, что совершаю ошибки! — перебила его Маргарита; кровь ударила ей в голову. — И всегда находится кто-то старший и добрый, часто совершенно незнакомый человек, готовый давать мне советы, которых я не прошу!
— Извините, извините! — забормотал таксист. — Конечно, дело ваше…
Незаполненный транспортом ночной город позволил доехать до улицы Кристины-Августы за пятнадцать минут.
— Подождите меня, — попросила она водителя. — Я быстро…
С трудом попав ключом в замочную скважину, она ворвалась в квартиру, на бегу стаскивая платье и сбрасывая туфли, натягивая джинсы, свитер и ботинки и радуясь, что догадалась купить ботинки на эластичных застежках, а не на шнурках, иначе в шнурках она запуталась бы теперь насмерть, как муха в паутине…Взгляд упал на телефон: «Они же спят, наверное… А может, мама еще не спит. Еще ведь не очень поздно…» И набрала домашний номер. После седьмого или восьмого гудка в трубке послышался сонный голос:
— Кто это? Ведь так поздно!
— Мама? Я разбудила тебя? Извини… — Маргарита старалась говорить спокойно. — Как ваши дела? Как Саня?
— Господи, Рита! — простонала Тамара Алексеевна. — Что с тобой? Ты выпила лишнего? У нас все нормально, Саня спит, ждет тебя и подарки. Как танина свадьба?
— Отлично. Свадьба — отлично…
— Что с тобой?
— Ничего…. Ничего, скоро приеду… Ну, пока, извини, что разбудила.
Пальто осталось у Магнуса. Она бросила в сумку пормоне с паспортом, банковской книжкой, кредитной карточкой и обратным авиабилетом с открытой датой, оставила ключи на столике в гостинной и захлопнула за собой дверь, как взорвала мост. Ей показалось, что водитель смотрит на нее с сожалением и подозрением в душевном неравновесии. «И правильно, так и есть — чокнутая. Зачем я тебе такая, ярл?..»
У международной части здания аэропорта — одна остановка для прибывающих такси. Поэтому Магнус был уверен, что он не упустит Колдунью, поскольку в другом месте она выйти не сможет — другого места нет. Конечно, у другой части здания — Внутренних Авиалиний — есть еще одна стоянка такси, но ведь туда ей незачем ехать… Он стоял за стеклянной дверью и смотрел на редких людей, выходящих из нечасто прибывающих машин. Было холодновато. Он пытался вспомнить, захлопнул ли за собой дверь дома или нет, и не смог вспомнить. Чем больше проходило времени, тем сильнее крепло желание умыть Колдунью холодной водой, чтоб остыла, и показать специалисту, даже если для этого пришлось бы применить силу, потому что сама она, похоже, не отдает себе отчета в том, насколько расшатаны ее нервы и что следом за нервной неустойчивостью — два шага до разлада психики. И если творческие люди похожи на свои произведения, то… То можно показать специалисту ее роман — интересно, что скажет об авторе психолог, основываясь на форме и содержании произведения… То, что она не прибывала, начинало тревожить: либо она передумала срочно лететь домой, либо уже улетела первым более или менее подходящим рейсом с пересадкой бог его знает где. Или же, что у нее не было с собой денег и документов и ей пришлось заехать за ними домой или в отель.