Мимо пробежали наши наемники — ребята из другого десятка, стоявшие в других линиях. Они на целых пять шагов оттеснили нападающих, и вскоре мы с Нарив оказались за их спинами. Я сижу, тупо глядя на пробегающих мимо наемников, и дивлюсь тому, как выжил. Еще бы пара мгновений… Сомневаюсь, что в той мясорубке, в которой мы оказались, мне дали бы подняться на ноги. И если б не Нарив, убившая того воина, вознамерившегося меня прикончить… Кстати, а где она? Нарив поблизости не видно. Думаю, если она жива, то побежала вперед — сражаться в новом строю. Или если вспомнить, как она сражается, то — впереди строя. А остальные? С ними как?
Несмотря на то что все тело трясет как в лихорадке, я заставляю себя подняться и сделать несколько шагов. При этом я чуть не падаю, споткнувшись о чей-то труп. Вот Баин… Жив! Хвала Дарену! Сидит спиной ко мне, склонившись над чем-то, лежащим перед ним… Я подошел ближе, снова споткнувшись о тело. Комил… Не повезло тебе, Комил… Его разрубили почти надвое. А вот лежит на спине, уставившись пустыми глазами ввысь, Вассон… тело кого-то из наших — вообще без головы… Кто это? Пока я иду к Баину, мне одновременно и страшно видеть на земле изуродованные тела своих товарищей, и нет сил оторвать от них глаз. Ну и пусть убитых врагов здесь гораздо больше, чем наших. Какое мне до них дело? А вот ребята…
— Баин, ты как?
Он повернулся ко мне, и я невольно отшатнулся — вместо лица у друга была сплошная кровавая маска.
— Нормально, — ответил он и, заметив мой взгляд, провел рукой по лицу, но только еще больше размазал начавшую уже подсыхать кровь. — Это чужая кровь.
Я подошел вплотную и…
— Что с Молином? — Почему мой голос так охрип?
Молин лежит на земле и тяжело дышит. Это над ним склонился Баин. Я подбежал… хотя, скорее, подковылял к лежащему другу и упал рядом. Ран не видно… Крови — тоже… Только на лбу друга наливается багрянцем здоровенная ссадина.
— Это краем щита его так… — пояснил Баин, прикладывая ко лбу Молина смоченную в воде тряпку. — Какой-то здоровяк ударил его дубиной. Ну, Молин щит еле успел поднять, но дубина ударила как раз в край щита. Если б не щит, то голову ему вообще снесло бы…
Молин застонал и пошевелился.
— Хорошо хоть, жив остался. — Баин придержал друга за плечи и снова приложил к его лбу тряпку.
— А-а-а-а… Где я?.. — Молин открыл глаза и уставился на Баина. Постепенно его взгляд становился все осмысленнее. — Баин?..
— Баин, — кивнув, проворчал друг.
— Алин… — Молин перевел взгляд на меня, а потом снова закрыл глаза. — Жив, значит…
— Ты жив, Молин! Жив! — Я положил ему руку на плечо.
— Вижу… — Молин снова открыл глаза. — Говорю — я жив! Если бы меня прибили, то я смотрел бы сейчас на прекрасные груди Кронии, а не на ваши небритые морды…
— Все с ним в порядке. — Баин усмехнулся. — Шутит, как всегда, — значит, жить будет.
— Моя голова… — простонал Молин.
— Жив? — раздался сзади голос Ламила.
Десятник оказался почти невредим — только на левой руке алела длинная царапина да пот, обильно оросивший его лоб, напоминал о том, что ему довелось пережить жестокий бой.
— Жив, — кивнул Баин, отбрасывая в сторону окровавленную тряпку. — Его по голове щитом ударило…
— Бывает. — Ламил огляделся и снова обратил свой взгляд на нас. — Отправляйте его к остальным раненым — и быстро назад.
Некое подобие лазарета, где собрались в различной степени пострадавшие в бою, организовали шагах в двадцати далее по ущелью. Здесь лежат только те, кто уже не может продолжать сражаться. Разбитые головы, переломанные руки и ноги… А вот кто-то сидит, привалившись к стене ущелья, и баюкает туго замотанный окровавленными бинтами обрубок руки… Никакого врача здесь нет, да и откуда ему взяться? «Лазаретом» это место назвали лишь по привычке — просто место, где собрали всех, кто не способен продолжать бой. Наемники сами разбираются со своими ранами, сами обрабатывают кто чем может, бинтуют… Тем, кто не в состоянии заняться собой, помогают их более везучие товарищи. Здесь мы и оставили Молина. Усадили его поудобнее на камень и, переглянувшись, зашагали обратно.
— Удачи, парни! — крикнул вслед наш раненый друг.
Остатки десятка, вместе с теми, кто вступили в бой нам на смену и тоже успели уже смениться, собрались за спинами тех, кто все еще стоит на переднем краю. Бой все не утихает — враги атакуют с немыслимыми яростью и упрямством. Строй глубиной в семь рядов надежно преграждает им путь, но и он колеблется — то отступит под напором противника на два-три шага, то снова оттеснит врагов.
Ламил только грязно выругался, окинув взглядом выживших.
Действительно, зрелище довольно жалкое. Практически у всех собравшихся легкие ранения, но хоть передвигаться самостоятельно и меч держать могут. А вот с оружием… На чуть более двадцати человек, стоящих перед десятником, всего три щита, один из которых скорее только видимость какой-то защиты. Ярость нападающих, помноженная на то, что вооружены они оказались в основном тяжелым оружием, разбила наши щиты в мелкую щепу. С оружием тоже… Почти все копья сломаны, мечи… Короткие мечи есть у большинства, но, насколько я уже смог понять из личного опыта, приобретенного в этом бою, без щита короткий меч — не оружие.
— Кто без оружия, — приказал десятник, — собрать у мертвых. В первую очередь брать щиты и копья. Бегом!
И мы разбежались в стороны. Стараясь не наступать на трупы, я шарю взглядом по земле. Копье! Я нагнулся и потянул за древко, часть которого скрыта под лежащим на животе трупом гнома. Нет, это всего лишь обломок… В трех локтях от наконечника древко переломано. А где сам наконечник — неизвестно. Отбросив бесполезную палку, иду дальше. Вот, повезло! Перевернув труп одного из наших, я обнаружил под ним щит. Практически целый — лишь небольшая трещина в одной из досок. У этого же покойника забрал меч. А копье… Копья я так и не нашел. Зато уже на обратном пути, когда совсем отчаялся найти копье, мне на глаза попалась любопытная вещь — небольшая, чуть больше локтя длиной, шипастая булава. Почему я обратил на нее внимание? Сам даже не знаю. Возможно, из-за того, что научиться орудовать дубинкой жизнь в трущобах заставила меня еще в детстве. Я вырвал оружие из мертвых пальцев хозяина и прикинул в руке. Тяжеловато… Булава сделана полностью из железа. Вообще я обратил внимание, что среди оружия и прочего снаряжения тех, кто на нас напал, практически… Да что там практически! Я за весь бой не увидел у них ни одного предмета из дерева! Все — металлическое. Может, это из-за того, что в горах с деревьями туговато, а спускаться с гор они по каким-то своим причинам не решаются? Погруженный в подобные размышления, я, взвешивая в руке булаву, отправился обратно.
Все собрались, и Ламил снова осмотрел нас. На этот раз хоть не выругался. Пусть и ранены, но все собравшиеся снова вооружены. Копий набралось тринадцать штук. Не знаю, почему не повезло с копьем мне… Со щитами дело обстоит хуже — их всего восемь. Взгляд десятника задержался на моей булаве, но он ничего не сказал по этому поводу.
— Значит, так, — Ламил еще раз прошелся под строем, — у кого копья — отдайте щиты тем, кто без копий, и становитесь во второй ряд. Первый ряд прикрывает копейщиков. Копейщики бьют поверх плеч первого ряда. Все понятно? Вперед!
Ну вот… Я снова в первом ряду. И пусть этот наш первый ряд от врага отделяют еще по меньшей мере десяток рядов, но, учитывая скорость, с которой они сменяются… Вот и сейчас — не успели мы встать позади перекрывающего ущелье строя, как мимо нас, проскальзывая между бойцами, поковыляли те, кто сумел дожить на передовой до смены.
— Как там? — Баин, стоящий справа от меня, дернул за рукав одного из баронских, который, прихрамывая на левую ногу, проходил мимо него.
Ответ воина крайне краток и грязен. Но общий его смысл заключается в том, что баронский предпочел бы оказаться совсем в другом месте.
— Прут как сумасшедшие, — пробормотал другой, вернувшийся с передовой. — Смерти они не боятся, что ли?
— Так, почитай, уже больше сотни их положили, — подключился к разговору Навин. — Если они так лезут — наверное, не боятся.
— А наших сколько полегло? — спросил кто-то.
— Кто его знает… Потом считать будем.
— В лазарете еще десятка два наберется…
Снова мимо нас прошли те, кто выжил в первом ряду. Мы стали еще ближе к передовой. И еще… И еще… Вот уже от противника нас отделяет всего один ряд. Воин, стоящий прямо передо мной, резко взметнул над головой меч, и сорвавшиеся с него алые капли попали мне прямо в лицо… Над плечом воина слева вдруг показалась оскаленная бородатая рожа… Он отступил на шаг, налетел на Крамма… Покачнулся и стал медленно заваливаться на бок… Крамм тут же выставил перед собой щит и резко толкнул всем своим весом падающего товарища. Тот полетел вперед и сбил с ног своего убийцу, не ожидавшего такого выпада. Крамм, подняв щит над головой, быстро упал на колено и пригвоздил врага мечом к земле.
— Сволочь!
Громкий треск и последовавший за ним крик, прозвучавший скорее как стон, отвлек меня и заставил сосредоточиться на происходящем прямо передо мной.
Наемник впереди меня сильным ударом рубанул кого-то перед собой и тут же попытался протиснуться назад — между мной и Баином. Левая рука его висит неподвижно… Не то что неподвижно — она просто болтается, как обрывок толстой веревки. Я чуть посторонился, пропуская раненого. Ну вот… Теперь я в самом что ни на есть первом ряду. Но мне не дали времени не то что осмотреться — даже осмыслить произошедшее. Хвала Дарену, я хоть успел заметить устремившееся прямо мне в лицо острие меча. Левая рука сама собой дернула щит вверх — успел! Глухой удар, отозвавшийся эхом в моем теле. Ах ты!.. Получай, ублюдок! Булава врезалась в шлем врага и расколола его, как орех. Вместе с головой… Змеей скользнуло мимо моего уха копье — наконечник впился прямо в подмышку еще одного врага, только замахнувшегося, чтобы опустить топор на щит Крамма. Это же копье чуть меня не погубило. Одновременно с тем, как оно вонзилось во врага, на меня набросился закованный в железо — не просто кольчугу, а в настоящую броню! — коротышка, размахивающий чем-то, похожим на длинный толстый металлический прут, на одном конце которого внушительный шар, а другой конец представлял собой широкий копейный наконечник. Вот этим наконечником он и собирался меня проткнуть, как вертелом, ударив поверх щита. Я попытался поднять щит, но его кромка, не поднявшись даже на ладонь, остановилась — лишь сухо клацнула о древко копья, еще не успевшего отдернуться назад. Тело, снова действующее на рефлексах, отреагировало гораздо быстрее, чем разум. Я едва опомнился, как оказалось, что уже упал на одно колено, а сверху, чуть не оцарапав мне макушку, прошло хищно блеснувшее острие. Но свою цель оно все равно нашло — не попав в меня, коротышка, не останавливаясь, воткнул свое оружие в грудь копейщика за моей спиной. Стоящий позади меня воин коротко вскрикнул, а я, не дожидаясь, пока последует новый удар, отвел щитом возвращающийся наконечник и, яростно хекнув, со всей дури впечатал булаву в бронированное плечо коротышки. Наплечник смялся, как бумага, — хорошая все-таки мне досталась булава! — и противник, схватившись за явно раздробленное плечо, повалился на колени. Я только собрался его добить… Бах! Щит даже застонал, еле выдержав мощнейший удар. Левая рука тут же онемела, но я все же смог снова поднять щит… Бах! Мне в лицо полетели мелкие щепки — еще одного удара щит не выдержит. Но его и не последовало. Кто бил, чем бил… Перед глазами — только растрескавшиеся доски щита. А когда рискнул выглянуть — стало уже не до того, чтобы осматриваться.
— Шагом! — Ламил явно орет во всю мощь легких, но до меня его голос доносится еле-еле.
— Надави! — кричит кто-то сзади, и меня толкает в спину качнувшаяся стена тел.
Шаг… Задние ряды напирают сильнее… Шаг… Походя, пытаюсь добить так и оставшегося стоять на коленях коротышку, которому раздробил плечо, но нога скользнула на чем-то, и удар вышел вскользь. Вместо того чтобы расколоть ему череп, как раньше, получился лишь жалкий «дзэнь». Но чтобы окончательно свалить его на землю, хватило и этого. Шаг… Кто-то бросается на меня и, наткнувшись на выскользнувшее из-за моей спины копье, повисает на нем. Шаг… Принимаю удар топора на щит, одновременно бью сверху вниз булавой по голове врага, атакующего идущего справа от меня Баина. Шаг… Лезвие топора пробивает щит насквозь — всего в паре пальцев от моей руки. Дернув щитом, вырываю застрявший в нем топор из рук врага и бью в ответ булавой… Шаг…
Не знаю как, но я выжил. Снова начинает темнеть, хотя, судя по узкой полоске неба над головой, сейчас или поздний день, или ранний вечер. Я сижу на камне среди павших и выживших в этом бою. Рядом чуть похрапывает Баин — непонятно, как он вообще может спать после всего произошедшего. С другой стороны от меня что-то жует вернувшийся из лазарета Молин. Остатки нашего десятка — всего семеро, считая нас, — сидят молча тесной кучкой. На разговоры нет ни сил, ни желания. Да и что говорить?.. Вспоминать сегодняшний день будем потом, когда пройдут дни, недели, месяцы, годы… Если выживем, конечно. А пока достаточно того, что выжили сегодня. Я оторвал взгляд от заляпанных кровью камней под ногами и посмотрел влево — дежурный десяток, точнее, сборная солянка из разных десятков, понесших самые большие потери и спешно смешанных капитаном в один, продолжает перегораживать ущелье. Стоят так уже звона два, не меньше. И столько же длится затишье.
Мы продвинулись по ущелью почти на сотню шагов. В буквальном смысле — по трупам. И по своим, и по чужим. Каждый шаг из этой сотни был орошен кровью. Я помню все очень смутно, отрывками. Вот тот коротышка, который хотел проткнуть меня, но убил стоящего за моей спиной… Вот чья-то голова взрывается, когда я со всей дури опускаю на нее свою булаву… Вот я еле успеваю отклониться, и вражеское лезвие просвистело в пальце от моего носа… Кто того придурка прикончил? Я или Баин? А вот откуда-то спереди звучит странный протяжный рев, похожий на звук огромного рога, и только что остервенело бившиеся о стену наших щитов враги вдруг отступают… Мы тогда еще поднажали и, поражая спины врагов, пробежали еще сотню шагов. До того места, где ущелье делает новый поворот. Только выскочили за него — и откатились обратно, потому что нас тут же осыпал град камней из тех пращей, о которых рассказывала мне Нарив.
Нарив… Она тоже с нами. Выжила все-таки, несмотря на то что ни щита, ни доспехов у нее не было. Она, по-моему, даже не сменялась ни разу за этот бой. Все время где-то впереди. После того как наступила передышка, я заметил, что большинство наемников — грубых здоровенных мужиков, привычных и к бою, и к смерти, — стараются держаться от нее подальше. Нечто подобное было еще тогда, когда она голыми руками убила того эльфа. Но потом все как-то забылось, и люди к ней привыкли. До сегодняшнего дня… Разгоряченные боем, покрытые потом и кровью, вооруженные мужики просто вжались в стены, когда Нарив проходила назад, через первую линию. Честно говоря, при виде ее меня и самого передернуло. Прекрасное обнаженное тело — моя рубаха, которая была надета на ней, не пережила этот бой — было покрыто кровью настолько, что найти на нем чистое пятнышко… В руках — также покрытые кровью изогнутые клинки… В общем, если бы Роас был женщиной, то я бы упал перед ней на колени, приняв за Бога войны. Или, если уж на то пошло, за какого-то жуткого демона, а то и за саму Смерть. Не обращая внимания на ошеломленные взгляды, полные суеверного страха, она просто прошла мимо, и даже Ламил ничего не сказал, глядя ей вслед. Готов поклясться, что и в его глазах тоже был страх. Ну а Нарив молча подобрала с какого-то трупа первую попавшуюся тряпку, долго, не обращая внимания ни на что вокруг, оттирала кровь со своих мечей, а потом уже, отыскав небольшую струйку воды, стекавшую по стене ущелья, принялась смывать кровь со своего тела. И ни одной — это ведь все происходило прямо на глазах сотен повидавших многое солдафонов! — соленой шутки в ее сторону…