— Ламил, выводи остальных! — скомандовал Седой и, предвидя возражения Байроды, повернулся к нему: — Я слово держу. Когда мои люди будут в безопасности, гнома тебе принесут. А пока я останусь здесь, чтоб ты не беспокоился.
Байрода только пожал плечами. Он неотрывно и как-то напряженно смотрит на луг, словно чего-то ожидая. Смотрит на уже преодолевшие сто пятьдесят шагов те три десятка, которые утащили мешки. Смотрит на остальную армию, тоже уже вышедшую на открытое пространство. И ничего… Вообще ничего не происходит. Те, кто перетаскивал предоставленный нам провиант, уже стоят тесной кучкой — вертят по сторонам головой и о чем-то переговариваются. Кое-кто даже уселся на траву… Остальные приближаются к ним плотным строем, в середине которого покачиваются носилки с раненым, но не устающим ругаться гномом. Вот и они присоединились к тем первым трем десяткам, которые уже нежатся на солнышке.
— Вот и славно, — пробормотал Седой и гаркнул так, что мы с Байродой от неожиданности аж подпрыгнули: — Давайте возвращайте гнома!
Тут же от основной массы отделились двое с носилками и припустили обратно.
— Что вам там надо? — вдруг спросил Байрода. — Зачем вы на верную гибель идете?
— А куда нам идти? — просто спросил в ответ Седой.
Байрода промолчал. Действительно, что он может ответить? Тут ведь только два пути — назад в джунгли или вперед, в тот лес на горизонте. К себе в горы нас, конечно, никто не приглашает. Вот и остается нам…
— Ну что, тысячник, — сказал капитан, когда носилки с гномом оказались у ног Байроды. На этот раз, для разнообразия, гном лежал без сознания и ругаться не мог. — Может, еще свидимся.
И, развернувшись, зашагал прочь от негостеприимных гор. А мы — я и двое принесших носилки — следом за ним. Каждый шаг дается мне с невообразимым усилием. И только таким же усилием я сдерживаю себя, чтобы не оглядываться. По спине, несмотря на теплый, по сравнению с тем временем, которое мы провели, плутая по ущельям, день, по спине бегут легионы мурашек. Каждое мгновение я ожидаю стрелу… нет, не стрелу, а тот камень из пращи в спину. Не выдержав, я все же обернулся. Байрода так и стоит там, где стоял, когда мы с ним расстались. Стоит и смотрит нам вслед. Рядом с ним появился кто-то низкорослый — гном, наверное. Никаких луч… пращников не видно. Бывший наш проводник просто смотрит нам вслед… Гном рядом с ним что-то говорит… Меня немного отпустило. А когда мы присоединились к остальным, ожидающим нас на лугу, я и вовсе успокоился.
— Что встали? — громогласно осведомился капитан, только дойдя до своей армии. — Отдыхать потом будем. Когда отойдем от этих гор подальше. Строиться — и вперед!
* * *Странный лес. Очень странный… Как только я зашел под кроны деревьев, меня словно ведром холодной воды окатили. Такой контраст между теплым, приветливым лугом и тем, что я чувствую здесь. И дело не только в том, что я перешел из солнечного света в тень деревьев. Сразу же, только я сделал первый шаг в этом лесу, все звуки как-то… Изменились? Шум шагов, бряцанье доспехов и оружия — все стало слышаться словно через подушку. Глухо, неестественно… А потом пришло понимание, что других звуков, кроме тех, которые производит наша армия, и не слышно. Я не специалист по лесам. Был-то только в небольших посадках, разделявших фермерские поля вокруг Агила, да в джунглях по ту сторону гор. В джунглях все кишело жизнью — постоянно что-то шевелилось вокруг, кишело под ногами, кричало, выло, шуршало, капало, падало… И в тех посадках нет-нет да и прошуршит в траве какая-нибудь мелочь или птица защебечет… Здесь же не слышно даже скрипа деревьев. Странно — ветер, прохладный, упругий, ощущается, а деревья не скрипят под его напором. И листья этот ветер словно тоже не трогает… И вообще, деревья-то выглядят как-то… Потусторонне? Мертво, несмотря на то что их ветви усыпаны вроде бы обычной листвой. «Вы все равно — мертвы». Теперь я готов поверить этим словам Байроды.
Не один я почувствовал себя, мягко говоря, неуютно. Стихли разговоры между воинами, все напряженно заозирались. Даже шаг замедлился. По лугу-то мы шагали бодро и радостно, а вошли в лес — у каждого такой вид, словно он ожидает, что вот сейчас из-за дерева что-то выпрыгнет. Причем прыгнет прямо на него.
— Что-то мне как-то… — прошептал Молин и не закончил.
— Ага. Жуткое местечко, — согласился с ним Баин. — Алин, ты бы спросил у своей Нарив — что за шутки здесь творятся?
Нарив идет справа от меня. Она тоже насторожена, но именно насторожена, когда остальные скорее напуганы.
— Нарив! — прошептал я.
Она не повернулась — продолжает всматриваться куда-то в глубь леса.
— Нарив! — чуть громче позвал я. — Ты ничего не…
Закончить вопрос я не успел. Резкий, ударивший по ушам даже через «подушку» вскрик. Какая-то возня впереди. Все замерли. Не знаю, как остальные, а я пару мгновений был просто не в силах пошевелиться.
— Уберите это! — провизжал кто-то голосом, больше напоминающим предсмертный визг свиньи.
— Сомкнуться! — заорал Ламил. — Круговая оборона!
Приказ в принципе и не требовался. Все и так, только раздался крик, прижались друг к другу, словно ища защиты. Все и так напряженно вглядываются в лес вокруг. Каждый и так держит оружие наготове, собираясь дать отпор неведомому. Нет, не все. Судя по крикам сзади, кто-то не выдержал и бросился обратно — на залитый ласковым светом луг, подальше от окружающего ужаса. Ужаса — невидимого и непонятного и оттого еще более пугающего. На что они надеются? — подумал я. К Байроде в горы подадутся или думают, что в одиночку выживут здесь?
Крики впереди стихли. Только какая-то возня и тихая ругань. Что-то зашелестело прямо у меня над головой. Я только успел поднять голову, чтобы увидеть промелькнувшую молнию одного из мечей Нарив. На лицо посыпались какие-то ошметки… Я отшатнулся так резко, что чуть не сбил с ног стоящего позади Баина. Обязательно сбил бы, если бы не стояли мы тесной кучкой. Глянул под ноги — на земле бьется какой-то мелкий зверек, разрубленный пополам. Жуткий зверек… чуть продолговатая голова туго обтянута серой растрескавшейся кожей, абсолютно сухой, как бумага, на вид. Пасть, усеянная мелкими игольчатыми зубами, открывается и закрывается — словно все пытается укусить хоть кого-то. Лапки маленькие, с мелкими, острыми коготками… Все тело твари почти лысое, лишь кое-где — в основном на длинном хвосте — сохранились клочки шерсти неопределенного цвета. Бока впали так, что все тело словно состоит из рельефных ребер…
— На белку немного похоже… — задумчиво протянул Навин.
Все смотрят на постепенно затихающее животное. Только Нарив не отрывает взгляда от леса.
— …Эльф знает, что еще… бу-бу-бу. — Голос Молина зазвучал еще глуше и стал совсем неразборчивым.
Я оглянулся — друг надел на голову свой похожий на ведро шлем и поправляет его. И никто, как еще недавно, не смеется. Действительно, кто его знает — что тут еще на голову упасть может. Я последовал примеру Молина и надел свой шлем, висевший до этого притороченным к ремню. Многие из тех, у кого тоже есть шлем, поступили так же. А тем, кто не смог или не сумел его себе раздобыть, оставалось только раскаиваться в этом.
— Вперед, что встали! — послышался голос Ламила. Не крик, как обычно, а этакий настороженный рык.
— Говорят, впереди на кого-то из баронских какая-то птица напала, — обернувшись, прошептал идущий впереди Робан. — Тоже зубастая.
— А я слышал, — присоединился к разговору Навин, — что та птица выглядела так, словно уже не первый год дохлая.
— Врешь! — прогудел из-под своего шлема Молин. — Как может напасть что-то дохлое?
Сзади тоже стали перешептываться. Передают дальше то, что услышали от нас. Я усмехнулся. Не удивлюсь, если последние ряды уже услышат, что на того баронского напало какое-нибудь огромное клыкастое чудище.
До вечера никаких больше происшествий не было. Просто шли по лесу. Но когда начали спускаться сумерки, я чувствовал себя так, словно весь день сражался. Постоянное напряжение и ожидание еще какой-нибудь пакости измучило меня — да и не только меня — почище любой битвы. Даже не знаю, обрадовался я, когда мы вышли на большую, заросшую травой поляну и был объявлен привал, или расстроился от этого. С одной стороны, я устал. Но с другой — выйти поскорее из этого леса хотелось намного сильнее, чем спать. Да я готов на пузе ползти, лишь бы избавиться от этого постоянного ощущения непонятной опасности вокруг! Но…
— Не расходиться! — Седой вместе с Ламилом расхаживают среди наемников. — Раненых положить в центр лагеря! Дежурят по четыре десятка! Смена — каждые четыре звона!
— Алин, зови свою девку. — Ламил подошел ко мне. — И — к капитану.
На этот раз Ламил при разговоре с капитаном не присутствует. Пошел дальше командовать обустройством лагеря — распределять десятки по местам, назначать дежурства, организовывать сбор дров… Я позвал Нарив, и мы вместе отправились искать Седого.
— Ты знаешь эти места? — без предисловий спросил капитан, когда мы подошли.
Нарив думает долго. Так долго, что капитан начал уже хмуриться, ожидая отрицательного ответа. Но вот женщина посмотрела ему в глаза.
— Раньше этого леса здесь не было, — ответила она. — Из гор мы вышли через Путанные ущелья. Оттуда раньше вел тракт, но сейчас я не вижу от него и следа. Думаю, мы немного отклонились от него к западу. Надо выслать людей…
— Вышлем, — перебил капитан. — Дальше куда?
— В дне пути от Путанных ущелий был небольшой торговый городок. Оттуда — на северо-восток. Еще три дня пути — и выйдем к Зонгару. Через Зонгар — прямо на север около недели. Там будет мой монастырь.
— Полторы недели… — пробормотал Седой. — Считай — две или больше, если без дорог… И это — если мы найдем, где здесь была та дорога… А поближе никакого монастыря не было?
— Господин капитан, — рискнул вставить свое слово и я, — помните, тот гном… Брумгум… когда рассказывал о том, что здесь произошло, говорил, что все монастыри, кроме тех, что на севере, были разрушены…
— Ну да… — согласился капитан. — Значит, пойдем туда, куда она говорит, и будем надеяться, что тот монастырь уцелел.
— А если нет? — тихо спросил я.
— Значит, пойдем дальше. Искать другие монастыри, — твердо заключил Седой. — Свободны!
Ночь прошла… Не скажу, что спокойно. Скорее — тихо. Мертвенно тихо. И я сомневаюсь, что на весь лагерь нашлось хотя бы десять человек, которые этой ночью спали. Лично я не сомкнул глаз, несмотря на усталость. Нашему десятку выпало дежурить в первую смену. Мы так и простояли у больших костров все четыре звона, практически неподвижно. Казалось, шевелились лишь глаза всматривающихся в еще более сгустившуюся от рыжих отсветов огня тьму. Время от времени кто-то подбрасывал в огонь дрова из больших куч, собранных уже перед самым закатом. Не завидую тем, кто собирал эти дрова. Отходить, пусть не поодиночке, от остальных… Так и стояли, внимательно смотря по сторонам. Прислушивались до боли в ушах. Но вокруг было все тихо-тихо. Хотя кое-кто уверял, что слышит какой-то шорох за пределами освещенного круга. Мы тогда напрягались еще больше, хватались за оружие, но… Тишина… Потом, когда пришло время, нас сменили. Но даже тогда поспать не удалось. Спать хотелось нестерпимо, но еще больше хотелось вскочить и куда-то бежать. Подальше отсюда! Казалось, если хоть на миг закроешь глаза — обязательно что-то случится… Всю ночь мы всматривались, вслушивались… И ни одного разговора, кроме редких вскриков: «Там что-то есть!» — или тому подобных. Поэтому рассвет я увидел воспаленными глазами, так и не сомкнувшимися за ночь. Судя по лицам остальных, для них ночь тоже не прошла спокойно. Даже разговаривать никому не хотелось.
И снова вперед, лишь рассвело. Ноги подгибаются то ли от усталости, то ли от вездесущего страха. Разведчиков, как обещал Нарив, капитан так и не выслал. Дарен, да я себе даже не представляю, кто согласился бы сейчас отойти от остальных даже на пять шагов! Видимо, и Седой подумал так же. Эльф с ней — с той дорогой. В конце концов, можно ведь пройти и просто «в направлении», а там — или тот город, о котором говорила Нарив, или еще что-то позволит сориентироваться точнее. Главное — всем вместе, не отходя друг от друга… Наш десяток, к которому уже привычно присоединилась Нарив, идет впереди. Деревья… деревья… Что-то прошелестело справа… Снова тишина…
— Там какие-то строения! — крикнул Баин.
Я посмотрел в ту сторону, куда он указывает, — что-то среди деревьев есть, но разглядеть, что именно, не удается.
— Нарив, вон там что-то есть! — тихо сказал я.
Женщина подняла руку и остановилась.
— Что там? — еле разборчиво спросил Молин сквозь шлем.
Снова что-то шелестит справа. Нарив обнажила мечи и сделала шаг вперед. Я, как и остальные, последовал ее примеру.
— Что? — сзади подошел Ламил.
— Вон там, — я указал, — Баин заметил какие-то строения. А справа Нарив что-то насторожило.
Это «что-то» не замедлило появиться. С той стороны, куда вглядывается Нарив, донесся тихий, но пробирающий до самого нутра стон.
— Проклятье, чтоб тебя… — ругнулся десятник и гаркнул: — К бою!
Снова стон и шелест. Уже ближе… Что-то мелькнуло между деревьями… Какая-то тень… Человек? Тень снова мелькнула…
— Твою мать… — прошипел Навин и сделал два шага назад, пока не уперся спиной в стоящего сзади.
Лес уже не скрывает то, что приближается к нам. У меня и у самого все обмерло внутри. Это действительно человек… Вернее, нечто, когда-то бывшее человеком. Мертвец! В этом нет сомнений, как бы дико оно ни звучало. Мертвец, причем умерший очень давно. От того человека, которым это когда-то было, остался практически голый скелет. Остатки кожи и мяса лишь топорщатся небольшими, давно высохшими клочками на голых, посеревших, а где и позеленевших костях. Череп, увенчанный остатками тонких, как паутина, волос, пялится на нас темными провалами глазниц, скалит остатки зубов… И это невообразимое, противоестественное чудище медленно, но упорно приближается. Идет… тащится, словно балаганная кукла на ниточках… Только ниточек этих и не видно.
— Как может напасть что-то дохлое? — пробормотал Баин, очевидно припомнив вчерашнюю фразу Молина. — По-моему, дохлее не бывает…
— Был бы дохлым — лежал бы себе спокойно под землей, — ответил я, хотя губы не слушаются и дрожат самым позорным образом.
Внезапно Нарив прыгнула вперед. Я успел только ахнуть — одним длинным прыжком она преодолела, наверное, шагов восемь. Женщина еще даже не приземлилась, когда один из ее мечей врезался в череп приближающегося мертвеца, разнеся его на мелкие кусочки, будто он был сделан из тонкой глины. Второй меч, не успели еще попадать осколки разбитого черепа, перебил позвоночник у самого таза. Я еще только открыл рот, а Нарив уже стоит у рассыпавшейся под ее ногами кучки костей, которая только что приближалась к нам.
— Алин… — Молин поперхнулся, прокашлялся и продолжил: — Алин, напоминай мне, чтоб я с этой женщиной не ссорился. Каждый день напоминай. Как друга прошу!
— Угу, — только и ответил я, бросаясь к Нарив. — Что это было?
— Мертвецы, все, умершие от Эльфизиарова проклятия, стали подниматься из могил… — прошептала она.
— Что? — не понял я.
— Гнома помнишь? Брумгума? Помнишь, что он рассказывал?
— Так ведь сколько лет уже прошло… — начал я и осекся.
Нарив только покачала головой. Мы успели сделать только шаг назад, когда она снова насторожилась. До меня долетел новый стон — уже с другой стороны.
— Он здесь не один! — крикнул я, подбегая к десятнику.
— На место, баран! — крикнул он в ответ. — Я, по-твоему, глухой? Или тупой настолько, что сам не догадался?
От такой отповеди я растерялся настолько, что застыл на месте. Привел меня в чувство сильный толчок, от которого я чуть не покатился по земле.
— Я сказал — в строй, олух! — И Ламил гаркнул во всю мощь: — Круговая оборона! Из строя не выходить!
Кажется, стонет уже весь лес. Теперь он уже не производит впечатление мертвого. Не живого, но и не мертвого… Отовсюду, в основном со стороны замеченных Баином строений, раздаются стоны, шорохи, какие-то скрипы.
— Там! — кричит кто-то с другого конца строя. — В кустах!
Еще через мгновение оттуда же доносится звук удара, хруст… Что-то промелькнуло за деревом в пяти шагах от меня. Что-то… Собака? Или волк? В лесу вроде должны водиться волки. Только они ведь должны быть живыми! Чудовище так же неловко, как тот ходячий мертвец, которого убила (если такое слово применимо к тому, кто уже давно и так мертв) Нарив, выскользнуло из-за дерева и потрусило к нам. Кто-то справа ткнул копьем в оскаленный череп твари, но наконечник с глухим стуком только соскользнул по кости. Волк присел на задние лапы, прыгнул…