— «…Ну, еще немножко…»
Судорожно всхлипнув, Джехана перекрыла восприятие, внутренне съежившись, и вцепилась в руку отца Амброза, — ее охватил ужас от того, как она все это узнала, и от того, что именно ей довелось случайно узнать.
— Ох прошу вас, поскорее уведите меня отсюда, отец Амброз! — лихорадочно зашептала она, прижимаясь лицом к плечу священника.
— Но… миледи, — удивленно выдохнул он, — что случилось?
Однако она и не собиралась отвечать ему. Нет, пока они не окажутся в безопасности, под укрытием сводов базилики… Но вот они вошли туда, и отец Амброз настойчиво повлек Джехану к маленькой боковой часовне, и захлопнул дверь, не позволив сестре Сесиль войти внутрь вместе с ними. Вот только и здесь Джехана не смогла заговорить, она лишь разрыдалась, она была близка к истерике.
— Что все это значит, Джехана? — шепотом спросил отец Амброз, поглаживая руку королевы дрожащими пальцами, — а она упала к его ногам и продолжала всхлипывать. — Скажи мне, дочь моя. Может быть, все не так плохо, как тебе показалось?
— Ох, боже, боже… я проклята! Мы все прокляты! — с трудом выговорила она.
— Ты проклята? Ерунда!
— Не насмехайтесь хоть вы-то надо мной, отец! — сквозь рыдания проговорила она, отнимая свою руку. — Он уже достаточно посмеялся надо мной. Сначала он заставил вас читать не тот текст, вчера… а сейчас он показывает мне то, чего я не должна знать… вот только… только…
— Дочь моя, о чем ты говоришь, объясни! — попросил отец Амброз, беря ее за плечи, чтобы заставить поднять голову и заглянуть ей в глаза. — Кто заставил меня читать…
Джехана резко затрясла головой и громко засопела, доставая из рукава платья носовой платок, чтобы вытереть глаза, — но они тут же снова наполнились слезами.
— Я… я не могу вам сказать…
— Глупости. Разумеется, ты можешь мне сказать. Я твой исповедник.
— Нет, я не могу! Я и так уже причинила вам слишком много вреда.
— Ты причинила вред мне? Джехана, о чем ты говоришь?! — отец Амброз энергично встряхнул королеву. — Что произошло там, во дворе? Я не смогу помочь тебе, если не буду знать, что именно не так.
Продолжая жалобно всхлипывать, Джехана села на пятки, вертя в дрожащих пальцах носовой платок и стараясь не встречаться взглядом со священником.
— Вы меня возненавидите, — пробормотала она.
— Возненавижу тебя? Ох, ну конечно же, нет!
— Но я совершила ужасный, страшный проступок! Это огромный грех!
— Нет ничего настолько ужасного, чего не мог бы простить нам Господь.
— Если бы вы знали, что я сделала, вы бы не говорили об этом с такой легкостью.
— Дочь моя, дочь моя, наверняка все обстоит далеко не так серьезно, как тебе кажется. Расскажи наконец, что же произошло? Я уверен, я сумею найти способ, чтобы помочь тебе.
Шумно откашлявшись и сглотнув, Джехана наконец решилась сквозь слезы посмотреть на священника.
— Вы ведь никому не расскажете того, в чем я признаюсь вам на исповеди, отец? Это останется тайной?
— Разумеется.
— Вы клянетесь в этом, клянетесь как служитель Церкви?
— Разумеется, да.
— Тогда… где ваша епитрахиль? — требовательным тоном спросила она.
Со вздохом едва прикрытого раздражения отец Амброз взял епитрахиль, висевшую на ограждении алтаря, и поднес фиолетовый шелк к губам, прежде чем набросить его вокруг шеи.
— Ну вот. Теперь расскажи мне, — потребовал он.
И она рассказала ему все — хотя и не позволила священнику коснуться себя, чтобы не вызвать вновь демонов искушения и не применить еще раз свою проклятую, не дозволяемую законом силу. Когда она, спеша и запинаясь, договорила наконец до конца, изложив всю историю, начав с явления Камбера накануне днем и закончив теми чудовищными обрывками мыслей о покушении на Нигеля, которые она уловила во дворе, не скрыв даже и того, что она совершила грубое нападение на ум своего собственного духовника, — отец Амброз был потрясен, но полон решимости.
— Милостивый Иисус, тебе совершенно незачем беспокоиться обо мне, Джехана… да даже и о явлении святого Камбера, тут еще вопрос, видела ты его действительно или нет, — шепотом заговорил он. Его красивое лицо было таким же бледным, как лицо королевы, и таким же вытянувшимся, — священника тоже придавил груз чудовищного знания. — Ты должна была поскорее предупредить принца! Ведь даже сейчас может быть уже слишком поздно!
— Нет. Я не должна. Подумайте, каким способом я узнала об этом, отец Амброз! Это запрещенное знание! Разве мы с вами не потратили целых два года, пытаясь изгнать из меня эту силу? Ведь даже вы не ограждены от моего проклятия!
Отец Амброз нервно дернулся, но не отвел взгляда от Джеханы, продолжая упорно смотреть ей в глаза.
— Со мной, ничего страшного не случилось. Возможно, эта болезнь не так уж заразна, как вам всегда казалось.
— Нет?..
Одним коротким ударом мысли Джехана освободила память священника, чтобы он мог вспомнить то, что она сделала с ним накануне, — и сквозь слезы увидела, что он стал еще бледнее, чем был… хотя, задохнувшись сначала, он больше не проявил никаких признаков страха.
— Я даже не осмеливаюсь просить прощения за то, что сделала, отец… но, возможно, теперь вы понимаете всю безмерность этой ужасной силы.
Отец Амброз сложил ладони и на несколько секунд склонил голову, — а потом снова посмотрел на королеву.
— Миледи, я думаю, я все же понимаю — хотя бы отчасти, — почему вы чувствовали, что были вынуждены сделать то, что сделали, — пробормотал он. — Но вы не должны слишком сильно укорять себя за это.
— Но я причинила вам вред, отец! Подумайте хорошенько! Вспомните все. Вы не можете отрицать, что я сделала это.
— Я… я не могу отрицать, что я ощущал… ну, некоторое неудобство, — осторожно признал отец Амброз, но при этом воспоминание о пережитой боли невольно отразилось на его лице. — Но я… я думаю, тут моей вины ровно столько же, сколько и вашей.
— Что?!
— Я… я думаю, что если бы я оказался в состоянии преодолеть собственный страх, в то мгновение, когда осознал, что именно вы делаете…
— Вы что же, хотите сказать, что я поступила правильно? — изумленно выдохнула Джехана.
— Видите ли, миледи… тут невозможно поставить вопрос именно так — правильно это или неправильно… однако… Джехана, ведь и ты тоже боялась! Ты восприняла возникший перед тобой образ как смертельную угрозу, и ты бросила в дело самые могучие средства из тех, что были у тебя под рукой… ты желала распознать подлинную природу этой угрозы!
— Но я причинила вам вред, — уныло повторила королева.
— Не намеренно, — возразил священник. — Ведь это было сделано без умысла, не так ли?
Она всхлипнула и покачала головой, и отец Амброз продолжил:
— Так вот, выслушай меня, Джехана. Я теперь не знаю, является ли злом та сила, что таится в тебе. Ты не слишком уверенно владеешь ею, и, возможно, применяешь ее несколько более энергично, чем это требуется… если бы тебя не терзал страх, ты, наверное, обращалась бы с ней более сдержанно. Скорее всего, именно из-за собственного испуга ты причинила мне боль. А теперь благодаря своей силе ты узнала о заговоре против Нигеля. Но именно благодаря твоей силе мы узнали о замыслах преступников вовремя и можем их предупредить. В этом уж точно нет ничего дурного, Джехана!
— Но я не должна была узнавать об этом, — тупо произнесла Джехана. — Скромные и благопристойные люди, преданные Господу, не должны ничего узнавать таким образом.
— Джехана, они собираются убить Нигеля! — рявкнул отец Амброз. — Ты не можешь остаться в стороне и допустить подобное!
— Господи, помоги мне, я не знаю, что мне следует делать! — Королева снова разрыдалась, прижав руки к груди. — Такое знание — зло, зло!..
— Твое знание может спасти невинную жизнь, такие поступки угодны Богу! Откуда тут взяться злу? Если ты сама не предупредишь его, я…
— Вы — что сделаете? — резко вскинула голову Джехана, гневно глядя на священника. — Вы скажете ему сами?
— Ну, я…
— Разумеется, вы этого не сделаете, — продолжила королева, и ее голос слегка смягчился, когда она отвела глаза от отца Амброза и с несчастным видом уставилась на алтарь. — Вы связаны своими клятвами и обетами. Вы никому не можете рассказать того, что услышали на исповеди. Вы никогда не предадите свою веру и мою веру, не сможете сбросить ношу, возложенную на ваши плечи…
Отец Амброз отшатнулся, словно его ударили, и одна его рука машинально коснулась пурпурной епитрахили, все еще бывшей на нем, — и королева поняла, какое искушение терзает его ум. Но она не желала этого знать, и потому закрыла глаза, думая, что и это пришло из проклятого источника Дерини… Она снова всхлипнула и покачала головой.
— Прошу вас, отец… Оставьте меня одну. Вы свой долг выполнили, вы дали мне совет и наставление. Но решение я могу принять только сама.
— Но, миледи, — умоляюще произнес он, — я могу вам помочь. Прошу, позвольте мне остаться.
Но когда он, с полными сострадания глазами, протянул руку, чтобы коснуться ее плеча, Джехана шарахнулась в сторону и закричала:
— Нет! Не прикасайтесь ко мне! Если вы до меня дотронетесь, я могу запачкать и осквернить вас!
— Я не боюсь… — начал было он.
— Может, вы и не боитесь, — перебила его королева, — но я боюсь! Уходите, немедленно уходите, прошу вас! Не увеличивайте мои искушения! Вы не предадите ваш сан, ни ради меня, ни ради кого-либо другого. Вы это понимаете? Я должна разобраться, зачем, из каких соображений мне было дано это знание, и только я одна могу решить, как можно его использовать, и можно ли это вообще!
Глава XIII
Сила короля также в правосудии; хотя и беспристрастен, наказывает по праву.[14]
Сохраняя вид дерзкого упрямства, принц Ител Меарский ехал, развернув плечи, высоко вздернув подбородок; лицо его было мрачным и надутым, когда они с Брайсом Труриллским вместе с отрядом охраны пробирались по узким притихшим улицам Талакары. Этим глупым простолюдинам лучше было бы оставаться в своих домах, если бы они соображали, в чем их польза. Как они вообще осмелились спрашивать его, по какому праву он сделал то, что сделал? Он рискует собственной жизнью, чтобы остановить вторжение в Меару армии Халдейна, он старается выиграть время для своего отца, прикрывая стратегическое отступление храбрых и преданных воинов, увозящих его мать в Лаас ради ее безопасности, и что он видит вместо благодарности? После того, как три дня назад он сжег Ратаркин, его собственный народ, меарцы, начали отворачиваться от него! И Талакара показала себя самым воинственным из всех прочих городом.
Талакара… Острый, раздражающий запах дыма, поднимавшегося от тлеющего дерева, висел в воздухе, смешиваясь с более сладким, более отчетливым запахом горящего зерна; Ител почувствовал все это, когда раздраженно расстегнул ремень под подбородком и снял шлем. Он вспотел, как свинья, в своих латах и кольчуге. Он увидел двух мужчин, выскочивших из дома неподалеку, с охапками награбленного добра в руках, — но у него не было ни малейшего желания останавливать их.
Этот город ничего другого и не заслужил. Толстолобые горожане Талакары не просто отказались снабдить принца провизией; городские бейлифы вообще-то просто закрыли перед ним ворота, и их градоправитель дошел до такой наглости, что, укрывшись за стенами, кричал принцу, что в этом городе ему делать нечего! Эти болваны делают вид, что не понимают самой простой вещи: воины должны иметь пищу, чтобы сражаться, и даже для того, чтобы отступать, и все, что оставил бы за своей спиной принц Ител, могло быть захвачено врагом!
Конечно, тут не могло и речи идти о каком-либо серьезном и длительном сопротивлении; «стены» Талакары представляли собой просто примитивный частокол из высоких заостренных кольев, кое-как обмазанных глиной; ворота этого могли бы задержать разве что невооруженных пеших крестьян, — но уж никак не настоящий военный отряд. По приказу Брайса его солдаты свалили возле ворот и частокола собранный неподалеку сухой по-летнему кустарник, и подожгли его. Как только все хорошенько разгорелось, проломить стены уже не составило труда; вся операция не заняла и часа. Когда фуражиры собрали все, что им было нужно, в городских амбарах и прочих хранилищах, Ител пустил своих солдат в город, прежде чем сжечь то, что осталось. Война так война, и ни к чему проявлять снисходительность. Он должен был проучить этих нахальных простолюдинов за то, что они осмелились сопротивляться ему.
Будучи слишком занят размышлениями о нахальных людишках и о том уроке, который он им преподал, Ител как-то совсем упустил из виду, что другой военачальник, возможно, куда более хитроумный, чем он сам, может в это время готовиться преподать урок ему, принцу Ителу…
— Я хочу, чтобы отыскали этого градоправителя, — сказал Ител Брайсу, когда, выехав на городскую площадь, они увидели нескольких своих солдат, развлекавшихся на свой лад. Солдаты поймали двух городских бейлифов, содрали с них всю одежду, и, накинув им на шеи веревочные петли, заставляли дерзких стражников бегать по кругу. — Даже если мы отступаем, но мы все равно лучше, чем Халдейн!
— Да, думаю, надо было бы придумать подходящее дисциплинарное взыскание, чтобы поставить на место этого парня, ваше высочество, — вежливо откликнулся Брайс. — Однако нам бы лучше не задерживаться здесь слишком долго. Возмездие, конечно, доставляет наслаждение, но для нас сейчас самое мудрое — отступать и отступать. Мне бы не хотелось оказаться зажатым в угол здесь, в Талакаре.
Он едва успел договорить последнее слово, как вдали, мимо давно рухнувших и уже догоравших городских ворот промчался бешеным галопом всадник, — это был один из разведчиков личного отряда Трурилла. Он яростно вонзал шпоры в бока своей лошади, так, что на ее шкуре выступила кровь, — и изо всех сил махал рукой.
— Тревога! Тревога! По коням! Все по коням! Приближаются отряды противника!
Солдаты, роняя награбленное барахло, шарахались в стороны, чтобы не угодить под копыта мчащейся во весь опор лошади разведчика. Ителу вдруг стало очень холодно, несмотря на дневную жару, — он испуганно подал коня назад, пятясь от приближавшегося вестника, — но Брайс уже выкрикивал приказы, пытаясь собрать солдат, рассыпавшихся по городку и слишком занятых грабежом.
— С юга приближается тяжелая кавалерия, ваше высочество! — крикнул тяжело дышавший разведчик, осаживая скакуна в полуметре от принца. — Десятки солдат, и очень быстро продвигаются! Ох, боже, я думаю, это Халдейн!
— Халдейн!
— Сержант, заставь этих чертовых солдат пошевеливаться! — завопил Брайс, направляя своего коня прямо на группу солдат, нагруженных чужим добром; те бестолково метались из стороны в сторону, охваченные паникой. — Бросьте эту дрянь, если вам жизнь дорога! Может быть, уже слишком поздно!
Он выхватил меч и начал плашмя колотить им по головам солдат, поясняя действием смысл своего приказа, когда другой всадник пронесся галопом с противоположной стороны, еще более возбужденный и злой, чем первый.
— Там еще отряды, милорд! Они нас окружают! Мы в ловушке!
* * *Келсон Халдейн, затянувший петлю вокруг Талакары, уверенно надел свой увенчанный короной шлем и выхватил из ножен отцовский меч; серые глаза короля в лучах полуденного солнца сверкали, как крупинки льда.
— Солдаты Гвиннеда! — закричал он, взмахивая мечом над головой. — Мне нужен Ител Меарский! Лучше, если вы достанете его живым, но в общем все равно. Он мне нужен! И Брайс из Трурилла! А теперь — вперед, за Гвиннед!
* * *А в столице Гвиннеда мать Келсона решилась на поступок, в равной мере важный для государства.
— Отец Амброз! — прошептала Джехана, у которой даже колени подогнулись от радостного облегчения, когда она, выйдя из базилики, увидела священника, ожидавшего ее вопреки приказу королевы. — Слава богу, вы все еще здесь! Идемте со мной, быстрее! Я и теперь не знаю, правильно или нет то, что я делаю, но я не могу допустить, чтобы Нигеля убили!