– Да, конечно, и тень наличествует, и в зеркале вы отражаетесь, и серебра совсем не чураетесь… Хотя, если Враг рода человеческого пожелал бы принять ваш облик, дорогой д’Арталетт…
– Может, вам продемонстрировать, что хвоста тоже нет? – взялся за опояску штанов путешественник, уже начавший терять терпение. – И копыта я в сапогах не прячу.
– Верю, верю! – замахал на него обглоданной костью мэтр Безар. – Тем более что над входом висит освященное в церкви распятие, а вы, войдя, не обратили на него ровно никакого внимания.
– Разумно, – отдал должное предусмотрительности хозяина гость, в голове у которого тоже понемногу начинало шуметь. – Распятие – это сильная штука против нашего брата-колдуна!
– Ха! Вы и шутите к тому же! Юмор – Божий дар… Давайте-ка я вам покажу! – Книжник встал и, пошатываясь, побрел к стеллажу, сплошь заваленному кипами бумаги так, что прогибались дубовые полки из доски-пятидесятки. – Это не то… И это тоже… Ага!.. Нет… Вот.
Откуда-то из середины высокой бумажной пирамиды (верхняя часть сразу развалилась, но на это не было обращено никакого внимания) мэтр Безар извлек тоненькую стопочку листов:
– Любуйтесь!
Картинки веером легли перед Арталетовым.
На всех раскрашенных гравюрах был явно он, собственной персоной. Сходство поразительное! Но если на первой гравюре д’Арталетт был юношей с книгой в руках и романтическим выражением на лице, выходящим из церкви, то на последующих – проходил все стадии грехопадения в их средневековом понимании.
Те, кто застал «развитой социализм», легко вспомнят подобные серии в журнале «Крокодил» и ему подобных средствах наглядной агитации. Грехопадение советского юноши, сиречь «молодого строителя коммунизма»: буржуинские джинсы и прическа до плеч, портвейн и гитара, в компании таких же лоботрясов, фарцовка импортными шмотками, а далее – в зависимости от того, что обличалось в данный момент. Если «безродный космополитизм» – получение пачечки долларов от дьявола-искусителя в образе коварного иностранца в неизбежном галстуке-бабочке и неминуемая кара в виде недремлющего КГБ с лицом коллективного Ильи Муромца (правда, без бороды). Если пьянство – синий нос, заплывшие глаза и Зеленый Змий в обнимку (варианты: огромная бутылка водки или набивший оскомину зеленый черт с трезубцем), если тунеядство – подметание улицы под зорким контролем сурового милиционера Добрыни Никитича…
Тут было примерно то же, лишь грехи и добродетели присутствовали в их истинном толковании. Ветреная красотка, сходство с Жанной у которой исчерпывалось лишь рыжими волосами (причем эротизм ограничивался чуть оголенным плечиком и кончиком босой ножки, едва виднеющимся из-под юбки), убийство на дуэли более удачливого соперника, падающего пронзенным шпагой с таким кротким выражением лица, что хотелось задушить негодяя д’Арталетта на месте… Кстати, его собственное лицо, по мере падения в пучину безнравственности, приобретало все более демонические черты, странным образом не теряя сходства с оригиналом. Ничего не попишешь – Малыш Клюэ оказался настоящим гением портрета. Вернее – шаржа. Этакими Кукрыниксами[29] средневековья в одном лице. Жаль, что его работы так мало известны в современном мире.
А далее – по нарастающей.
Алхимическая лаборатория в подвале, вызывание Князя Тьмы путем сжигания живых крыс и змей над пентаграммой, насылание порчи на ангелоподобных горожан, разбрасыванием на их головы некоего магического порошка, злоумышление против Высочайшей Особы… Нам, воспитанным на конкретных категориях, трудно поверить, что такие материи можно отразить в виде различных аллегорий, но Клюэ – кровь от крови, плоть от плоти этого мира – справился с задачей на отлично, и д’Арталетт, коронующий жабу, выглядел особенно отталкивающе.
Венцом раннего предшественника комиксов была, конечно, сцена аутодафе, где крылатый монстр самого устрашающего вида в облаке дыма утаскивал отпетого грешника куда-то ввысь, на глазах перепуганной толпы, почему-то сплошь вооруженной крестами. Вознесение «проклятого колдуна» как-то не вязалось с адскими происками, но не изображать же демона в облике шахтера-стахановца, молниеносно закапывающегося в землю? Достаточно того, что чудище никак не походило на ангела. Тут уж живописец постарался на славу и предвосхитил творцов ужастиков.
– Сильно, – сообщил Георгий хозяину, отрываясь от созерцания собственной иллюстрированной истории, имеющей с оригиналом столь же мало общего, что и большинство жизнеописаний, не говоря уже о мемуарах. – Я бы сказал, гениально. Странно, что за мной не бежали от самых Сен-Антуанских ворот, забрасывая тухлыми овощами.
– Увы, – развел руками мэтр Безар. – Парижане нелюбопытны. Большая часть из них предпочитает смотреть под ноги, чтобы не пропустить в грязи потерянный кем-то стертый лиард, чем любоваться закатом или величественным Нотр-Дам-де-Пари. А этим лубкам они предпочитают контрабандные итальянские поделки с грехами Марии Магдалины, где та изображена весьма реалистично, или голландские сатирические листки на Филиппа Второго Испанского. Вы представляете себе голландский юмор?
– Н-н-ну… – неопределенно промычал Жора, не слишком-то знакомый с образчиками искрометного голландского юмора, но по когда-то виденным «эдээровским журналам „Ойленшпигель“ имеющий некоторое представление о близкородственном немецком: опять, вероятно, большей частью генитально-сортирная тема…
– Жаль, что я не держу в своей лавке подобного безобразия, а то непременно познакомил бы вас.
Книжник длинно вздохнул, задумчиво пожевал ломтик сыра, воняющего так, что навозная муха упала бы в обморок, и спохватился:
– А что вас привело в Париж на этот раз, любезный мой месье Жорж?..
14
Трудно найти черную кошку в темной комнате, особенно если ее там нет.
КонфуцийПрактически неузнаваемый в облике монаха-францисканца, Жора неутомимо прочесывал город уже третий день. Задача оказалась сложнее, чем он думал вначале. Найти в Париже человека, даже если это кот, хотя бы и в сапогах, непросто и поныне, в эпоху бурного расцвета информационных технологий, а уж четыре столетия назад…
Увы, в маргинальном «Le trou»[30], где мошенник отыскался в прошлый раз, никто о его нынешней дислокации ничего не знал. Да и вряд ли стоило полагаться на свидетельские показания отпетых негодяев, особенно если речь шла об одном из их товарищей по ночному ремеслу. До знаменитых Фуше и Видока, не говоря уже о Мегре[31], дело пока не дошло, но сыщиков у парижского прево хватало уже в ту эпоху. Многие из них использовали переодевание гораздо виртуознее д’Арталета, даже в рясе похожего на монаха не более, чем Моська на слона.
Оставалось надеяться только на одно: столкнуться с объектом поиска лицом к лицу.
Мало того, что поиск не давал результатов – он попросту был опасен для ищущего! Криминал никогда не любил чужаков, вторгающихся в его «интимные» дела, поэтому не будь под рясой у Георгия шпаги, кинжала и особенно пистолета… Подробности излишни, но пускать в ход колюще-режущие предметы ему приходилось с удручающей регулярностью. Слава богу, пока с ничейным счетом: ему не довелось проткнуть ничьего брюха, и сам он пока не получил под ребро сапожный нож, но каким чудом…
Удача замаячила лишь в Латинском квартале, куда Жора вначале и заглядывать не хотел: студиозусы знаменитой Сорбонны, конечно, народ безбашенный, но что там делать Коту? Однако список злачных мест стремительно сокращался, и, прежде чем переходить на зондирование пригородов, следовало «закрыть» Париж окончательно.
– Кот? – переспросил Георгия битый-перебитый жизнью мужичок лет сорока с лишним, в котором только безудержный фантазер мог бы заподозрить студента.
Он заинтересовался странным монахом, сулящим золотой экю всякому, кто поможет ему найти некого Кота в сапогах. Якобы для того, чтобы сообщить тому о безвременной кончине любимой тети, завещавшей родственнику изрядную сумму.
– Знавал я одного кота, который сапоги носил. Только уж больше года от того ни слуху ни духу. Да и какова же должна быть тетя у этого мошенника?
– А что с ним могло произойти? – Золотая монета из закромов покойного Мишлена легла на стол перед студентом, нервно сглотнувшим при ее виде.
– «Что-что»… – Пропойца схватил себя за горло обеими тощими ладонями и, выразительно закатив глаза, высунул язык.
У Арталетова рухнуло сердце от столь красноречивой пантомимы.
– Да пошутил я, пошутил! – расхохотался студент, увидев, какое впечатление его ответ произвел на «монаха». – Не гостил он на Монфоконе[32] – это уж я точно могу сказать. Я ведь по медицинской части, – понизив голос, приблизил он свое лицо к Жориному лицу, обдав запахом чеснока и застарелого перегара. – А жмуров для вскрытия где еще найти, как не там? Правда, ночью приходится работать: инквизиция – нечистый ее побери… Зато по экю за тушку – чем не заработок?
Георгий хорошо понимал проблемы «вечного студента»: без стипендии тяжело, а поправить свое финансовое положение разгрузкой вагонов – невозможно. Что ж, и в просвещенном двадцатом веке иные успешно совмещали учебу с работой санитаром в морге…
– Однако, – продолжал собеседник, не отрывая жадного взгляда от желтого кругляша с лаконичным вензелем Генриха IV. – И в кабачках я его не встречал уж едва не год. Может, сгинул где-нибудь под забором? Или разбогател! – захохотал он, сам не веря сумасшедшему предположению.
«А ведь последний раз, – спохватился путешественник, – я действительно видел Кота с карманами, набитыми кардинальским золотом…»
Проклятая инерция мышления. Рассуждая о судьбе мошенника, Георгий исходил из его неистребимой криминальной сущности. Согласно банальной логике, ворюга должен был промотать все украденное по кабакам и снова опуститься на дно. А вдруг нет?
«Завяжу, ей-богу завяжу, – явственно послышался Арталетову мурлычущий голосок. – Ну его к черту, этот Париж! Суета сует! Куплю домик где-нибудь в Провансе, заведу корову… Нет, лучше двух… Пять коров заведу! Десять!!! И буду доживать остаток дней в тепле и уюте, всегда при свежих сливках. Может быть, даже женюсь, котяток заведу…»
– Спасибо, приятель, – пробормотал он, выкладывая перед ошеломленным студентом, не ожидавшим награды за столь «исчерпывающую» информацию, второй золотой – португальский муадор. – Ты мне очень помог…
– Спасибо вам, монсеньор! – крикнул пропойца, вновь обретя дар речи, когда входная дверь уже захлопнулась за уходящим благодетелем. – Если что еще нужно будет – я тут всегда после шести вечера!.. Да и после одиннадцати тоже… – пробормотал он, поочередно пробуя золотые на зуб. – Утра…
* * *«Все пропало… – Низко опустив голову, Георгий брел по Новому мосту, не обращая внимания на проносящихся мимо всадников и лениво ползущие, скрипучие крестьянские телеги и богатые кареты. – Как говорится: мой адрес – не дом и не улица, мой адрес… Вся Франция, короче. Что же: в Прованс теперь ехать? А где он – этот Прованс? А вдруг его не в Прованс понесло, а, скажем, в Нормандию? В Пикардию? В Гасконь? В Лотарингию?.. Все. Гиблое дело. Придется все-таки возвращаться и находить общий язык с помоечниками…»
В спину что-то сильно толкнуло, отшвырнув к каменному парапету, и над ухом раздался разъяренный голос:
– Куда прешь, деревенщина! Не видишь: люди едут! Прочь с дороги!..
Возница, сидящий на облучке кареты (без герба на дверце, следовательно – какого-то разбогатевшего буржуа), возмущенно орал еще что-то, но бархатные занавески на окне дрогнули и приоткрылись буквально на два пальца.
– Ты что, Гастон, не видишь, что чуть не задавил служителя Господа? – возмутился невидимый пассажир. – Закрой сейчас же рот! Не сердитесь на нас за это, святой отец. – По плитам моста, звеня, покатился новенький тестон. – Примите лучше скромное пожертвование кающегося грешника…
И карета покатилась дальше.
А Жора, приоткрыв рот, мучительно пытался понять: действительно ли крохотная ручка, мелькнувшая на миг в окошке, была мохнатой или это всего лишь игра сознания, утомленного долгими поисками.
– Стойте! Погодите! – откинув капюшон и приподняв подол рясы, припустил он за каретой, благо в Париже наступил «час пик» и все транспортные средства, за исключением верховых, плелись со скоростью пешехода. – Подождите меня!
Как назло, пробка перед каретой со странным пассажиром несколько рассосалась, и Арталетову пришлось не только пересечь по мосту реку в непривычном для себя темпе, но и пробежать часть набережной. Лишь возле самого особняка Колиньи экипаж замешкался, не в силах разминуться в узкой улочке с телегой золотаря (оба возницы старались не задеть друг друга, но по совершенно разным причинам), и запыхавшийся путешественник настиг его, намертво ухватившись за колесо.
– В чем дело, святой отец? – недовольно повысил голос хозяин кареты. – Вам мало тестона? Насколько я помню, францисканцы – нищенствующий орден. С каких это пор они взяли моду брезговать скромными подношениями добрых католиков?
И тембр голоса тот же. Разве что лексикон несколько иной, но ведь Кот всегда свято следовал заветам, хорошо известным всем конспираторам, и легко мог преображаться…
– Сейчас же отпустите наше колесо! – высунулась из окна кареты круглая ушастая голова. – Иначе я буду жаловаться самому его высокопреосвященству кардиналу Воляпюку!.. Месье д’Арталетт?!..
– Месье Кот?!..
* * *– Трогай, – лениво махнул Кот лапой вознице, откидываясь на подушки сиденья.
– Простите, хозяин, – почтительно осведомился кучер. – Прямо к вам во дворец?
– Туда! Удивительная бестолочь мой Гастон, – пожаловался Кот, поворачиваясь к Арталетову. – Я первый раз в жизни встречаюсь с подобной тупостью… Думаю вот: не отправить ли остолопа обратно в деревню, а на его место взять расторопного смышленого малого…
– А у вас и вправду дворец? – с некоторой завистью спросил Жора, окидывая взглядом маленького вельможу, разодетого в лионский бархат и фламандские кружева.
– Да какой там дворец! – махнул кот лапкой с бриллиантовым перстнем, чудом державшимся на коротеньком пальчике. – Особнячок, не более того… Раньше там жил… Да какая разница, кто там жил? Все равно вы не в курсе.
– И как вам все это удалось? – Путешественник обвел глазами роскошный интерьер кареты, довольно скромной снаружи. – Неужели с того самого…
– Визита к кардиналу? – перебил Георгия плут, не дав выговорить неудобное слово «ограбление». – Да, не без этого, не без этого… Зато сейчас мы с его высокопреосвященством добрые друзья… Да-с… – жмурясь, промурлыкал Кот. – Бо-о-ольшие друзья… Дружим, так сказать, домами. Заходим друг к другу запросто. Могу и вас представить, если желаете.
– Благодарю покорно! – открестился Арталетов, представив себе глаза кардинала при виде вернувшегося с того света грешника, год назад сожженного на костре при его деятельнейшем участии. – Не стоит обременять лишний раз занятого человека.
– Зря, зря… Кардинал, знаете ли, такой душка… А как ваши дела, милейший мой д’Арталетт? Помнится, у вас были напряженные отношения с церковными властями?
– Да, были отношения… – пробормотал Жора. – И весьма горячие…
– Эх, молодость, молодость… Я тоже когда-то был не в ладах с законом, но, как видите, все уладилось… Кстати, а это не ваши часики? – мошенник с самым невинным видом протянул на мохнатой ладошке Арталетовский «хрономобиль». – Те самые? Извините – рефлексы иногда подводят.
Рефлексы у прожженного ворюги, что ни говори, оставались на высоте…
– По каким вопросам в столицу, мой друг? – продолжал светский допрос Кот, возвращая также кошелек, носовой платок, зажигалку, пистолет и кинжал. – Проблемы с наследством? Матримониальные планы? Могу помочь…
– Нет, – вздохнул Георгий, не зная, с какой стороны подступиться к взлетевшему на недосягаемые высоты проходимцу. – Проблемы мои несколько сложнее только что перечисленных вами… Честно говоря, я разыскивал вас, чтобы предложить…