- Куда ты это вез?
Седрик хотел плюнуть в лицо врага и гордо промолчать. Однако в горле пересохло, а по его раненой руке ударили палкой. Вновь нестерпимая боль пронзила тело крестоносца, и он выкрикнул:
- В Гамбург и Франкфурт!
- Тихо-тихо, - венед повесил сумку на плечо и небрежно похлопал Седрика по щеке, - спокойно, ты ведь рыцарь, а не дамочка, так что терпи.
- Угум! - простонал Зальх.
- Вот и замечательно, - улыбнулся язычник и задал ему новый вопрос: - Тебя как зовут?
- Седрик... Седрик фон Зальх...
- Молодец. А кому ты должен был передать послания герцога?
- Его невесте Клеменции Церенгенской и папскому легату Гвидо Флорентийскому.
- Так-так.
Венед посмотрел за спину рыцаря и добавил что-то по-славянски, после чего развернулся и скрылся среди других вражеских воинов. Человек за спиной Седрика распустил и ослабил узлы на ногах и руках рыцаря. Зальху сразу же стало легче, но сбежать шансов все равно не было, так как его дополнительно привязали к дереву, и вскоре он стал свидетелем необыкновенного зрелища.
Варвары очистили просторную площадку между четырех костров и несколько десятков человек образовали круг. Затем они стали ритмично хлопать в ладоши и что-то напевать. В центр площадки выходил кто-то из толпы и танцевал, и так продолжалось очень долго, может быть час или два. Зальх это не запомнил и когда усталый и израненный крестоносец, который считал, что его предадут смерти, стал проваливаться в забытье, над лагерем язычников раздались отчаянные крики его оруженосца Танкреда:
- Не-е-ет!!! По-мо-ги-те!!!
Зальх дернулся и поднял голову. Его взгляд был направлен на освещенную площадку, и он увидел, как на нее вытолкнули Танкреда. Юноша был избит и испуган, и рыцарь подумал, что сейчас оруженосца станут пытать. Но нет, под ноги шваба упал отличный рыцарский меч, а затем из толпы выскочили вооруженные короткими клинками язычники, все как на подбор, светловолосые и не старше шестнадцати лет. Далее над толпой врагов пронеслось слово, то ли боевой клич, то ли чье-то варварское имя, и звучало оно как 'Варог!'
Тем временем Танкред опасливо взялся за оружие, и началась игра. Юные язычники ловко нападали на оруженосца, и кололи его клинками, а он пытался отбиться и не успевал, потому что противники у него, несмотря на возраст, оказались серьезные. Раз за разом меч оруженосца опускался на врагов, но они постоянно ускользали. И все бы ничего, но вскоре игра язычникам надоела. Один из вражеских сопляков остановился, посмотрел на Танкреда, произнес нечто презрительное и под хохот старших воинов покинул круг. За ним последовал второй и против оруженосца остался только один боец. Танкред заметно приободрился и попытался достать язычника, но тот на полшага отступил в сторону, меч шваба просвистел рядом с его головой, а вражеский клинок вонзился ему в шею.
От вида того, как умирает оруженосец и воспитанник, Седрик застонал. Однако сделать он ничего не мог и продолжал стоять под деревом, стоять и наблюдать за тем, как венеды убивают пленных, которых одного за другим выталкивали на площадку. При этом, конечно же, он понимал, что язычники дают католикам мизерный шанс продлить свою жизнь, которого он, если бы так сложилась ситуация, им не дал бы. Но все равно он чувствовал всю несправедливость судьбы по отношению к его сотоварищам по Крестовому походу, и рыцарь ненавидел врагов всеми фибрами своей души.
Где-то заполночь пленники, которых было семь человек, закончились, и Седрик решил, что пришел его черед. Однако он ошибся. Его не тронули, а дали напиться. Ну, а когда наступил рассвет, рыцаря отпустили.
Зальха вывели на дорогу и развязали, после чего бросили рядом уже знакомую сумку с посланиями герцога и он захлопал глазами. Это было более чем странно, и когда венеды скрылись, он открыл клапан и убедился, что все письма на месте. Правда, печати на футлярах были сломаны, но самое главное для Седрика послание, письмо Генриха Льва к Клеменции лежало внутри, рядом с тяжелым кошельком и печаткой герцога.
'Что делать? - оглядывая тракт примерно в миле от места схватки его отряда с венедами, спросил себя Седрик и тут же ответил: - Надо идти к реке и просить помощи у наших воинов'.
Решение было принято и, прихрамывая на раненую ногу, со стонами и всхлипами, крестоносец, который вновь оказался бит язычниками, медленно двинулся в сторону Траве.
Впрочем, шел он недолго. Вскоре впереди запылила дорога, и показались германские кавалеристы, которые сначала едва не накололи его на пики, а затем отправили единственного уцелевшего гонца из армии Генриха Льва в Гамбург. Кони, которых меняли при каждом удобном случае, домчали Седрика фон Зальха до города очень быстро и только оказавшись за высокими прокопченными стенами, он окончательно поверил, что спасся, и сделал то, чего не делал уже лет десять. Он заплакал и крупные слезы, которые катились по его щекам, смывали не только дорожную грязь, но и то, что было спрятано у него глубоко внутри, боль, обиду и горечь поражения.
Глава 15.
Верхняя Саксония. Лето 6655 С.М.З.Х.- Ты собираешься оставить этого католика в живых? - Такой вопрос задал мне Ранко Самород, который вместе с другими командирами нашего партизанского соединения сидел подле моего костра.
Я посмотрел туда, где за танцующими воинами стоял привязанный к дереву везучий рыцарь Седрик фон Зальх, про которого его подчиненные, особенно оруженосец, рассказали немало интересного, и ответил варягу:
- Да.
- И зачем?
- Он везет письма и одно из них должен получить Бернард Клервоский. Кто это, знаешь?
- Слышал про него что-то, - поморщился варяг. - Вроде бы франк и проповедник, один из тех, кто на нас крестоносцев натравил.
'Вот сразу видно, что Ранко ни разу не политик, а воин до мозга костей, - отметил я. - Что ему Бернард? Мышь церковная, кастрат и подлая морда, а для меня он слуга Темных тварей, которые сидят в глубинах космоса и тянут к себе души и силы людей. Млять! Это все равно, как если бы мы, люди, были чьей-то кормовой базой. Хотя почему если бы? По сути, так оно и есть, оступился, дал слабину, отрекся от предков, принял добровольно власть чужого бога, и считай, что ты превратился в скотину, с которой хозяин берет шерсть и молоко, а когда ему нужно, то и мясо. И если в тот момент, когда я переместился из века двадцать первого в век двенадцатый, мне это было не интересно, то сейчас все иначе. Я убедился в том, что волхвы мне не лгали, и нашел подтверждения их словам. Так может быть рассказать Самороду и другим соратникам о Темных и их прислужниках? Нет, пожалуй, как-нибудь потом, при более удобном случае, а пока я займусь тем, что задумал'.
- Так я не понял, - вновь заговорил варяг, - причем здесь письмо к этому самому Бернарду?
- При том, Ранко, что я хочу на послании герцога свое написать и Бернарду отправить. Пусть знает, что нас не сломать. Ну и, кроме того, это должно его разозлить, а по злобе он может совершить ошибку и поддаться чувствам.
- А получится?
- Это как написать, - ухмыльнулся я, - и какие слова подобрать. Вот ежели излагать свою мысль вежливо, ой ты господин хороший, ты не прав - это одно. А коли покрыть его непотребными словами и грязью, да правильные слова подобрать - то совершенно другое.
- Это понятно.
Самород замолчал, а спустя пару минут вместе с другими сотниками покинул мой костер и присоединился к воинам, которые наблюдали за схваткой трех варогов против молодого пленника. Смотреть там, честно говоря, было не на что, ибо оруженосец фон Зальха оказался слабоват, впрочем, как и остальные захваченные на тракте германцы. Ну, это и понятно. Каждый воин в моей дружине сильный боец и в нас нет никакой жалости к врагам, понятие о чести есть, а вот жалость куда-то исчезла. Поэтому мы подобны волкам, мечемся по лесам Верхней Саксонии и ежедневно вступаем в ожесточенные бои и схватки. Налет и отход. Соединение с отрядами Вартислава Никлотинга, которые не дают крестоносцам житья и постоянно беспокоят их, затем маневр и вновь мы на тракте, где опять берем с католиков кровавую дань. От всего этого люди устали и озверели, а в безвозвратных потерях только в моей дружине почти двести воинов. Однако мы не уходим, ибо на вражеской земле от нас есть наибольшая польза, и единственное наше развлечение это схватки в кругу, где можно прирезать противника не просто так, в сутолоке и неразберихе боя, а глядя ему прямо в глаза.
Впрочем, мне пока было не до того. Из своей походной сумки я достал футляр с письменными принадлежностями, на колени положил ровный кусок отполированной доски, которая когда-то была сиденьем для возницы одного из разгромленных обозов, и приготовил письмо герцога Генриха Льва к Бернарду из Клерво. В этом послании не было ничего тайного или особо важного, просьба крупного имперского феодала помолиться за него, помянуть родню, особенно покойного батюшку Генриха Гордого, да благодарность за то, что цистерианский аббат прислал в его армию пару своих представителей, которые смогли навести порядок среди священнослужителей. В общем, документ не интересный, и его можно было просто кинуть в огонь. Но что-то переклинило в моей голове. Мне вспомнилось письмо запорожцев к турецкому султану, послание пинских партизан Гитлеру и ответ защитников Ханко барону Маннергейму. Вот я и подумал, что сейчас ничем не отличаюсь от воинов тех эпох, от казаков, партизан и бойцов Красной армии. Подобно им я бьюсь за свой народ, и устал от бесконечных сражений, а тут, какое никакое, но развлечение.
Письмо Генриха Льва легло на дерево исписанной стороной вниз, а чистой вверх. Послание герцога, кстати сказать, было написано на бумаге, которую производят в Рароге, ибо она пахла кленовым сиропом, на основе которого делали клей. Откуда она у герцога не секрет и не загадка. В прошлом году Маргад Бьярнисон купил хорошую партию этого товара и, наверняка, втридорога перепродал германцам. Но это так, отметка в памяти и, почесав бороду, я приступил к написанию документа, который имел реальный шанс стать историческим.
Гусиное перо окунулось в чернильницу, на миг зависло в воздухе и я начал:
'Аббату монастыря в Клерво редкостной мразоте и ничтожному подстрекателю баранов-крестоносцев Бернарду от хозяина Рарога витязя Вадима Сокола.
Что же ты поганец творишь? Зачем посылаешь к нам ублюдков с крестами на плащах, а сам в безопасности сидишь, да отчего Темных тварей, коих ты принимаешь за богов, слушаешь? Неужели у тебя, франкского дворянина, совсем чести не осталось? Наверное, это так, а все оттого, что ты жалкий жопошник, который отказался от продолжения своего рода в угоду бесовским делам и вместо женщин на мужчин и молоденьких мальчиков засматриваешься. Это понимает всякий венед и любой человек, который еще не забыл о том, что он потомок богов, а не раб чужеземного пророка. Так оно и есть. Поэтому, скорее всего, я зря пишу тебе это послание. Но уж коли выпала оказия, то читай эти строки и знай, что придет час расплаты и мы достанем тебя, где бы ты, трусливая мразь не спрятался, и не защитят тебя твои демоны, рыцари-тамплиеры и прочие выблядки, которые идут на север и находят здесь свою погибель.
Ты усвоил это? Думаю, что да, а коли так, следи за моими мыслями дальше, жених Христа, сочинитель глупых сонетов, которые ты называешь псалмы, и разжигатель войны. Мы не ищем чужой земли, ибо своей хватает, и нам не интересен ваш мир и ваша вера. Вы можете делать у себя, что пожелаете, хоть в очко долбитесь, хоть песни пойте, хоть друг друга кнутами стегайте, греховную плоть умерщвляя, хоть голодом друг друга морите. Но нет, вот уже сотни лет вы наступаете на нас и пытаетесь превратить непокорные народы в рабов, а мы бьемся с вами и отступаем. Однако дальше отступать некуда, позади нас море и наши вожди взялись за ум, объединились и повели за собой славянские народы и племена, которые близки нам по культуре и жизненному укладу. По этой причине всех уродов с крестами на шеях и плащах, кого ты, упырь кровавый, пригонишь в Венедию, ждет лютая смерть, после которой они лягут в землю, превратятся в прах и удобрят наши поля. Вот только жалеем мы, что сам ты в тылу отсиживаешься, и вновь я приглашаю тебя в гости. Приезжай и тамплиеров своих вместе с цистерианцами прихвати, да ручного шакала Бернардо Паганелли не забудь, а у нас для вас, так уж и быть, острые колы найдутся.
Впрочем, вряд ли такая сука как ты на это решится, ибо всем известно, что Бернард из Клерво только гавкать мастак, да глупых людей фокусами смущать, а лично по грязи поля боя пройтись, да жизнью рискнуть, ему слабо. Ну, это и понятно. Ведь языком воздух сотрясать и рисковать шкурой совершенно разные вещи. И коли первое ты умеешь делать очень хорошо, то насчет второго можно сказать сразу, от страха Бернард из Клерво обделал дерьмом исподнее белье. Да настолько сильно, что оно по его подряснику во время молитвы Темным силам на пол льется и всем прихожанам видно.
Короче, заканчиваю, ибо бумаги свободной нет, да и времени тоже, поскольку я тороплюсь перебить твоих прихожан-католиков, которые идут на наши земли с огнем и мечом, чем больше, тем лучше, дабы друзьям моим и товарищам работы было меньше. Ну, а про приглашение мое не забудь, я жду тебя и коли будешь в венедских краях, то Вадима Сокола здесь всякий знает, что католик, что славянин. Так спроси любого, и мы встретимся. После чего мой клинок пощекочет твое подбрюшье, а острый кол, как я уже сказал, для твоей персоны уже выстроган и готов вонзиться в нежную задницу.
За сим прощаюсь. Писано в лесах Верхней Саксонии, где убито множество ослов-крестоносцев, подле костра, владетелем зеландского Рарога витязем славного Яровита боевым вождем Вадимом Соколом'.
Своей работой я был доволен, и посмеялся, и настроение поднял, и врага, которого на земле католиков, среди множества храмов и соборов не достать, позлю. Глядишь, действительно, совершит ошибку, и сам на помощь крестоносцам заявится. Ну, а тут-то мы его и прихлопнем. Хотя бы одного служителя Темных тварей, но достанем. Впрочем, это мечты, а реальность требовала не хулиганских посланий, а конкретных действий, которые выражаются в новых нападениях на противника. Поэтому я спрятал письмо в футляр, удостоверился, что гонец герцога Генриха жив и почти здоров, потом проверил посты, прикинул, где с утра пораньше мы вновь засядем на тракте, и завалился спать.
Остаток ночи прошел тихо и спокойно, только глаза закрыл и уже утро. Настроение просто замечательное, люди выспались и были готовы к новым свершениям, и после завтрака мы вновь выдвинулись к дороге между Гамбургом и Любеком. Гонца к тому времени отпустили на волю, и он потопал на Гамбург. Ну, а мои дружинники рассредоточились и приготовились встретить стрелами и мечами очередной вражеский обоз или хотя бы конную патрульную группу. В общем, день как день. Однако он преподнес нам неприятный сюрприз.
Примерно в десятом часу утра на пустом тракте со стороны Любека показались два наших всадника, черные клобуки из отряда Болдыря, за которыми мчалось три десятка конных германцев. Естественно, своих мы прикрыли, а католиков обстреляли из арбалетов и заставили отступить. После этого ко мне подскочил один из степняков, покрытый грязным потом молодой воин, и доложил:
- Вождь, нас Вартислав прислал. Германцы смогли нас обойти и теперь облавой гонят к тракту. Княжич думает, что это ловушка и здесь нас будут ждать.
- Германцев много? - спросил я черного клобука.
- Пехоты тысячи две, да конников около тысячи.
- Кто ими командует, Фаерст?
- Нет. Пленники говорят, что войско возглавляет сам Оттон Амменслебенский с близкой родней.
- А Фаерст куда делся?
- Неизвестно.
- Ладно. Далеко наши отряды от тракта?
- Нет. После полудня будут здесь.
- Ага! Вартислав что-то предлагает?
- Да, твоим воинам перекрыть дорогу засеками и держать тех, кто нас на тракте встретит. Потом соединяться и уходить к морю.
'К морю это хорошо, - подумал я. - Вот только рядом с нами крупных германских отрядов нет, а гонят Вартислава целенаправленно. Значит, Вартислав прав, ловушка есть. Однако мы ее не видим, и что из этого следует? Что-то? Да просто все. Ловушка ожидает нас не на тракте, как думает лихой бодрич, а на берегу моря, где, наверняка, находится наш давний противник Юлиус фон Фаерст у которого пара тысяч воинов. И задумка у католиков хорошая, не дать нам подойти к береговой черте, зажать в тиски и растоптать. Все логично. Но мы в гору не пойдем, лучше гору обойдем, а то и вообще двинемся от горы подальше. Куда? Да в любую сторону, но самый перспективный вариант это пересечь тракт, форсировать Траве ниже по течению, перейти на правый берег и двигаться на Ратценбург. А почему туда? Наверное, по той простой причине, что пленные говорили, будто сейчас туда подходят воины короля франков Людовика, левое крыло его войска, которое подпирает германцев. А эти крестоносцы пока не пуганные и к встрече с нами не готовы. Опять же загонщики такого хода от нас не ожидают. Так что, если товарищи меня поддержат, соединившись, мы двинемся не на север, а на юго-восток. Однако не сразу. Для начала придется придержать Оттона Амменслебенского, который идет вслед за Вартиславом по ближайшей грунтовке, и дать небольшую передышку другим нашим отрядам'.