— Это еще не все, — продолжил Эндрю после паузы. — Гаарк обязательно заявит, что видел мою смерть.
— Как это?
— Помнишь Тамуку? Помнишь, я говорил, что он может читать мои мысли. Чего не могу сказать о Гаарке. Он больше похож на нас, чем на тех, кто ему поклоняется, но вынужден притворяться, что тоже обладает даром. Теперь он станет хвастать, и армия ему поверит.
Эндрю было тяжело говорить, он запыхался.
— Все, хватит, — прервал его Эмил. — Иди, Пэт.
Пэт осторожно взял Эндрю за руку. Вздрогнув от неожиданности, он посмотрел на Пэта и улыбнулся.
— Мы теперь с тобой вроде кровных братьев.
— Мы всегда ими были, Эндрю.
Пэт сжал его руку и хотел подняться, но Эндрю удержал его.
— Если я не выкарабкаюсь, — прошептал Эндрю, — не позволяй Марку и Калину развалить Республику. Никакого сепаратного мира. Сражайтесь до конца.
— Что я и собираюсь делать. Мы им еще зададим жару.
Эндрю отпустил руку Пэта, и у него на лице опять появилось это испуганное выражение, которое Пэту совсем не нравилось. Несмотря на морфий, во взгляде Эндрю была боль. Бормоча что-то невнятное и качая головой, он, казалось начал засыпать. Кэтлин протирала ему лицо влажной салфеткой.
Прокашлявшись, Пэт кивнул и направился к двери. За ним последовал Эмил. Выйдя в коридор, Пэт с облегчением снял с себя халат и маску и посмотрел на Эмила.
— Что скажешь?
— Ничего определенного пока сказать нельзя, — ответил врач. — Легкие по-прежнему выделяют жидкость. Я сделал все, что мог, чтобы в рану не попадал воздух.
Пэт подумал, что неплохо было бы сейчас выпить. Эмил угадал это по его взгляду, открыл шкафчик и достал оттуда бутылку.
— Медицинский спирт. Но только один глоток: твой организм ослаблен после переливания.
С довольным видом Пэт отхлебнул из бутылки и неохотно вернул ее Эмилу.
— Но с ним все будет в порядке?
— Ты имеешь в виду, будет ли он жить? Сейчас вероятность велика, хотя еще вчера прогнозы были гораздо хуже. Мне было до смерти страшно переливать ему твою кровь, но, по всей видимости, она соответствует крови Эндрю. Если эта проклятая война когда-нибудь кончится, я сразу выйду на пенсию. Ведь я собирался это сделать еще после войны с мерками. Хочу заняться изучением сопоставимости крови. Переливание может спасти жизнь тысячам людей, надо только выяснить, почему одна кровь подходит, а другая нет.
Ты хочешь знать, будет ли он жить? Да, если легкие перестанут выделять жидкость, если в них не попадет инфекция и не разовьется туберкулез. Как в армии, так и среди мирного населения в последнее время было зарегистрировано несколько случаев тифа, в том числе брюшного. Здесь чертовски холодно, а топлива не хватает, и люди не могут соблюдать правила гигиены. Если Эндрю заразится, он умрет. Я знаю, тебе было необходимо с ним встретиться, но даже это может быть опасно. Я и Кэтлин — единственные, кто допускается в его палату.
Пэт кивнул. Всем частям был отдан приказ тщательно вымыться и прокипятить форму. К счастью, Рим славился огромными общественными банями. Правда, тем, кому пришлось их убирать после того, как там помылось несколько десятков тысяч человек, пришлось несладко. Весь город пропах кипяченым бельем.
— Если бы мы за всеми так ухаживали! — сказал Эмил. — Два врача на одного больного, в то время как у нас более тысячи раненых и почти в десять раз больше больных респираторными заболеваниями.
— Эндрю стоит корпуса, даже всей армии.
— Скажи это матерям, чьи семнадцатилетние сыновья умирают в больницах.
— Он меня пугает, — наконец решился сказать Пэт.
— Что ты имеешь в виду?
— Даже не знаю. Я уже видел это раньше. Допустим, замечательный офицер или отличный сержант сражается как зверь и никакая пуля его не берет. Но стоит ему получить ранение, потерять руку или ногу, он совершенно меняется. Меня всегда занимала мысль, где у нас душа. Наверное, в сердце. Но бывает так, что, лишаясь какой-нибудь части тела, вместе с ней человек теряет и часть души, которая уже никогда не возвращается. Так случилось с Уинфилдом Хэнкоком. Он чуть не погиб под Геттисбергом. Люди говорили, что, вернувшись через год, он был уже совсем другим. Я слышал, что Болди Дик Ивел и Джон Худ дрались как черти, командуя дивизиями. Бог свидетель, что после того, как их ранило, — Ивела под Манассасом, а Худа под Геттисбергом — они очень изменились.
Его голос дрогнул, и он жадно посмотрел на бутылку. Эмил быстро поставил ее обратно в шкафчик.
— Время покажет, — сказал Эмил. — После сражения под Геттисбергом я отрезал Эндрю руку. Он как был отличным бойцом, так им и остался.
— Ему тогда было лишь тридцать с небольшим. Это случилось десять лет назад. А теперь что-то появилось у него в глазах, — вздохнул Пэт. — Он боится. И если этот страх останется в нем, когда он выздоровеет, да поможет нам бог.
Эндрю улыбнулся оттого, что легкий весенний ветерок пронесся над озером и закачались толстые зеленые колосья озимой пшеницы. Было так тепло, что Эндрю расстегнул китель и лег на траву, пожевывая стебель.
«Странно, — подумал Эндрю, — я расстегнул китель левой рукой». Он посмотрел — рука была на месте. На мгновение Эндрю испугался, что это может оказаться всего лишь сном. Но рука не исчезала. «Конечно, это моя рука». Он сел и стал всматриваться в озеро. Кто-то сидел в лодке и ловил рыбу, весело смеясь. «Боже, как давно я не рыбачил!» Эндрю встал, спустился с холма и подошел к воде. От нее приятно пахло свежестью, а в зеркальной поверхности отражались облака, исчезая по мере того, как заходило солнце.
— Эндрю!
Она шла через пшеничное поле, и высокие толстые колосья расступались перед ней, как по волшебству. На ней было простое длинное белое платье. Следом за ней с радостным лаем бежала собака.
Все как-то странно перемешалось. Была ли это Кэтлин? Или Мэри, девушка из его далекого прошлого? Собаку он тоже не мог разглядеть. Он плакал.
Она медленно подошла к нему и протянула руку. Ее лицо, невинное, как у ребенка, приблизилось к его лицу в ожидании поцелуя.
Они молча шли, держась за руки. Впереди бежала собака, то исчезая, то появляясь снова. Она прыгала, лаяла и виляла хвостом. Слезы безостановочно текли из глаз Эндрю. Он снова был молод, и это навсегда останется в его сердце. Его тело было целым и здоровым. Левая рука крепко сжимала ее руку.
— Я люблю тебя и всегда буду любить, — прошептала она.
Он не мог сказать ни слова от переполнявших его чувств. В лесу он увидел кое-кого еще. Они стояли, улыбаясь и маня его к себе. Все такие юные: его брат Джонни и Майна и другие. Их было так много, что он даже не помнил их имен.
Ему стало страшно. «Это что, граница их владений? Я умираю?»
Странно, но эта мысль успокоила его. «Я снова стану молодым и здоровым», — думал Эндрю.
Она остановилась, ее рука выскользнула из руки Эндрю. Он оглянулся, и ему показалось, будто все, что было с ним раньше, вернулось к нему; Мэн, весенняя рыбалка на озере, длинные летние вечера и крик гагар. «Как мне этого не хватало».
— Останься со мной, — шептала она.
Он сел, прислонившись спиной к сосне, и стал прислушиваться к шороху веток.
— Я так устал. Я хочу домой.
— Останься здесь.
Как тихо и спокойно было кругом. В озере отражался золотисто-красный закат. Кричали гагары, в воде плескались утки, громко крякая и хлопая крыльями.
«Сколько в моей жизни было таких драгоценных моментов, — думал Эндрю, но я не ценил их, полагая, что так будет вечно, и тратил попусту, как ребенок, который играет целыми днями, даже не думая о будущем».
Он не смотрел на нее, боясь, что, если он оглянется, она исчезнет.
«Мэн… Как бы я хотел остаться здесь навсегда. Никакой войны. Она была когда-то, но от нее сохранились только героические воспоминания». Мэн… Его любимый Мэн начал растворяться и исчезать вопреки желанию. Но Эндрю все еще чувствовал, что они смотрят на него и зовут к себе.
— Я дома, — прошептал Эндрю. Он хотел, чтобы она легла рядом с ним в высокой траве и они вместе прислушивались бы к звукам ночи и смотрели на светлячков, танцующих среди деревьев. А затем взойдет луна, и наступят тишина и покой.
«Гагара кричит. Странно. Далеко, чуть слышно, громче, еще громче. Яркая вспышка. О боже, как больно, какая невыносимая боль! Я тону, тону в собственной крови».
Эндрю закричал и резко поднялся. Чьи-то руки обхватили его и стали успокаивать.
Здание задрожало. В него попал новый осколок. Эндрю напрягся в ожидании взрыва.
— Бантаги? — прошептал он
— Они начали обстрел, — ответила Кэтлин, пытаясь уложить его обратно в постель.
Моргая, Эндрю огляделся. Стояла кромешная тьма.
— Включи, пожалуйста, свет. Я хочу света. Очень темно.
Она встала и заходила по комнате. Зажглась спичка. Она поднесла ее к свече, вернулась к кровати и, намочив в тазу салфетку, протерла ему лоб.
— Ты спал.
— Я знаю.
— Засни опять.
— Как долго продолжается обстрел?
— Около часа.
— Я видел Джонни.
Она вспомнила, как Эндрю мучил один и тот же кошмарный сон, когда они впервые встретились на «Оганките». Ему снился его младший брат, который погиб под Геттисбергом. Эндрю проснулся в своей каюте от собственного крика, а она вошла и заговорила с ним.
— Он звал меня к себе. Она покачала головой. Ее голос дрожал.
— Не слушай его, Эндрю. Останься со мной.
— Ты говорила именно это. Останься со мной. Останься дома. А где дом?
— Здесь, Эндрю.
Он ничего не ответил, лег на спину и закрыл глаза. Кэтлин продолжала нашептывать ему на ухо что-то нежное, ласковое, теплое. И ему захотелось, чтобы это мгновение длилось вечно.
Глава 7
Бомбардировка продолжалась уже в течение двух суток. Разглядеть цель и вести ответный огонь было невозможно, так как вместе со снарядами летел снег, создавая густую завесу и накрывая солдат в окопах мягким белым покрывалом, приглушавшим все звуки, кроме непрекращающегося грохота орудий. В городе повсеместно возникали пожары, и пожарные, несмотря на холод, делали все возможное, чтобы справиться с огнем. Группы солдат, согнувшись под тяжестью шинелей, оружия и ранцев, брели среди ночи бесшумно, как призраки.
Полевые батареи, которые раньше занимали открытую позицию, теперь, соорудив баррикады из булыжника, расположились на узких улочках. Артиллеристы прятались в ближайших зданиях и, чтобы не замерзнуть, разводили огонь, сжигая драгоценные запасы дров и угля.
В гавань время от времени приходили корабли из Суздаля с запасами оружия и продовольствия. Чтобы обеспечить минимальные потребности армии и местного населения, ежедневно требовалось пять тонн продуктов, которые разгружались рабочими и под охраной переправлялись на склад.
Незадолго до рассвета Пэт направился в штаб и, подойдя к карте, обратился к дежурному офицеру:
— Что-нибудь изменилось за ночь? Офицер подошел к северо-восточной части карты.
— Караульные доложили, что слышали шум перевозимого оружия, сэр. С двух часов начались вспышки, перестрелки, стычки с патрулями. Снег идет не прекращаясь. Зона видимости на данный момент менее двадцати ярдов.
Пэт кивнул.
— Все в состоянии готовности?
— Как вы приказывали, сэр.
Пэт закурил сигару и сел у стола. Он нутром чувствовал, что они приближаются.
— Все готово, мой кар-карт.
Осклабившись, Гаарк кивнул Джураку, непосредственно командовавшему наступлением, и, пришпорив коня, поскакал вдоль плотных колонн атакующих отрядов. Он поднял голову и увидел, что снег, который шаманы называли благословением предков, все еще идет. Гаарк подумал, что это было не просто благословение, а двойное благословение. Во-первых, снегопад дал ему возможность совершенно незаметно вывести из-за Апеннин десять уменов и разместить их в полумиле от города. Во-вторых, вместе с выпадением снега температура воздуха значительно поднялась. И по сравнению с недавними лютыми морозами было практически тепло.
С севера доносился грохот орудий. Это был диверсионный отряд в миле отсюда. В предрассветной дымке Гаарк скорее чувствовал, чем видел, как широко раскинулись его войска. Каждый умен, состоящий из десяти тысяч воинов, подразделялся на десять полковых отрядов по тысяче. Они шли плотным строем по двадцать бойцов в шеренге и пятьдесят в колонне. Флажки, установленные в снегу сразу после захода солнца, указывали путь к городу.
Проезжая мимо своих солдат, Гаарк видел, что они готовы к бою. За долгие месяцы холодов армия поредела. Зато выжили самые стойкие и сильные ее представители, жаждущие человеческой крови. Эту жажду пришлось утолять пятью тысячами чинов. Одного раба делили на двадцать воинов. Поскольку разводить огонь было запрещено, их ели сырыми. Весь снег был залит кровью и усыпан тщательно обглоданными костями. Главный надсмотрщик возражал против бойни, говоря, что таким образом бантаги лишатся пяти тысяч обученных рабов, в то время как после захвата города в их распоряжении будет гораздо большее поголовье. Но Гаарк настоял на своем, зная, что запах крови лишь разжигает аппетит.
Гаарк не ошибся. Его воины решили, что развлечение лучше, чем еда, и все ночи напролет придумывали разнообразные изощренные пытки, применяя их затем на своих рабах. Но после того как прошел слух о скором наступлении, бантаги забили оставшийся скот, перерезая глотки, отрывая руки и ноги, пожирая мозг, сердце, печень и легкие.
Гаарк посмотрел на восток, где занималось утро. На расстоянии вытянутой руки можно было увидеть падающие снежинки.
Он повернулся к Джураку:
— Запомни, самое главное — преодолеть стену. После этого начнется суматоха. Полковые командиры получили указание сразу идти в гавань. Это все. Начинай.
Джурак отдал честь и, пришпорив лошадь, рванул вперед. Всадники с линейными флажками приподнялись в седле и размахивали штандартами, которые в темноте казались черными и почти совсем не были видны издалека. В строю сохранялась строгая дисциплина. Не было слышно ни радостных возгласов, ни песен. Пока они не будут за городской стеной, радоваться нечему. Гаарк поскакал прямо в середину расступающихся перед ним воинов и привстал в стременах во весь рост с поднятым вверх кулаком, что символизировало скорую победу.
Полковник Уильям Шиппи шел по парапетной стенке, высоко подняв ворот шинели, чтобы снег не летел за шиворот. Казалось, что эта ночь никогда не кончится, но сейчас, глядя на старшего сержанта, старого русского бойца, он уже мог разглядеть его угловатые черты и заиндевевшую бороду. Приближался рассвет.
— По-прежнему думаете, что они наступают, сержант?
— Я их носом чую, — ответил сержант, принюхиваясь.
Шиппи засмеялся.
— Серьезно, сэр. У них запах, как у мокрых медведей. Правда. Ветер дует на восток и несет сюда этот запах. Они там, сэр. Их тысячи.
Шиппи задумался. Как-то странно все складывалось. Он участвовал в борьбе с тугарами. Почти всю кампанию против мерков провалялся с брюшным тифом. Теперешняя война все время велась где-то вдалеке от него. Сначала он находился на Западном фронте, охраняя границу от мерков, затем был переведен в резервный полк в Рим и, наконец, стал командиром этого полка.
Теперь ему предоставился шанс проявить себя и получить чин бригадного генерала. Готорн, черт возьми, был всего на полгода старше, а уже командовал целой армией. Ему просто повезло, не более того.
Сержант с тревогой посмотрел поверх ледяной стены.
— Что там, сержант?
— Они идут! Идут!
Не дожидаясь приказа полковника, сержант вскочил и с криками побежал вдоль парапетной стены, срывая покрывала с выдолбленных во льду блиндажей.
Шиппи посмотрел вдаль, не понимая, что нашло на сержанта, — там ничего не было. Но через мгновение он их увидел. На фоне серого пейзажа появилось еще что-то более темное, движущаяся черная стена.