— Проклятье! — вздохнул Пэт, рухнув на стул с таким видом, будто Буллфинч только что сообщил ему о смерти старого друга.
— Даже если предположить, что ему удастся на день перерезать Гаарку пути снабжения, что потом? — покачал головой Марк. — Бантаги его убьют, подвезут сюда боеприпасы и продолжат штурм.
— Ты действительно веришь в то, что Гаарк сдержит свое слово, что бы он тебе ни пообещал?
— Он же предложил переговоры Калину, разве не так? И я подозреваю, что этот ушлый крестьянин подумывает о том, чтобы заключить мир. Очень может быть, что они уже договорились за моей спиной.
— Президент твердо настаивает на продолжении войны, — заявил Буллфинч, хотя два с половиной дня назад, когда он высадил Винсента в Суздале и встретился с Калином в Белом доме, старый суздалец выразился не совсем так.
Существовала опасность, что Марк и в самом деле может сделать то, о чем он сейчас открыто говорил, и, если Рим выйдет из войны и подчинится орде, Суздаль вновь останется с врагом один на один, притом что численность русских войск уменьшилась на треть по сравнению с кампанией против мерков.
— Несколько месяцев назад Гаарк сказал, что он не тронет этот город, если мы заплатим ему прежнюю дань, отдав каждого десятого, как в те дни, когда вас, янки, здесь не было.
— Значит, это мы во всем виноваты? — взорвался Пэт. — Что-то я не помню, чтобы вы протестовали против свободы, когда мы разгромили тугар, а о мерках и бантагах еще никто и не слышал.
— Но во время этой осады погибли десятки тысяч солдат, не меньше мирных римских жителей, и одни лишь боги ведают, сколько людей в провинциях. По сравнению с этими жертвами один из десяти — это ничто.
— Потому что вам, знати, никогда не приходилось быть в числе выбранных для убоя, — хмыкнул Пэт. — Нет уж, вы, вельможи и аристократы, всегда находили других людей, которые умирали вместо вас.
Лицо Марка побагровело от ярости.
— Если тебе захочется прояснить этот вопрос с оружием в руках, ты знаешь, где меня найти, — процедил он.
Набрав полную грудь воздуха, Буллфинч вклинился между двумя спорщиками:
— Перестаньте, черт бы вас побрал!
Марк с Пэтом проигнорировали призыв адмирала, который был ниже их на целую голову, и Буллфинчу пришлось локтями оттолкнуть их друг от друга.
— Здесь сейчас находятся мой монитор и еще один корабль, а завтра подойдет и третий броненосец. Мы бросим якоря у мостов. У нас полно десятифунтовых снарядов, и картечи, и шрапнели. Бантагам не удастся форсировать реку. Вы еще можете удержать этот город.
— Как? — воскликнул Марк. — Доступ в гавань закрыт, половина складов с продовольствием сгорела, а запасов вооружения хватит всего на три дня. Чем мы будем сражаться, когда у нас закончится порох?
— Кулаками, — ответил Пэт, выкладывая на стол свою последнюю карту. — Таков был приказ Эндрю.
Марк вздохнул и покачал головой:
— Оставь в покое этого беднягу.
Ни разу в жизни Буллфинч не слышал, чтобы об Эндрю Кине отзывались как об «этом бедняге». Он ошеломленно уставился на Пэта, но ирландец промолчал.
— И все же он приказал именно это, — наконец произнес Пэт.
Марк опустил голову.
— Ладно, исключительно в память о нашей дружбе. Подождем еще один день, посмотрим, чего добьется Ганс. Но если этот план рухнет или бантагам удастся где-нибудь форсировать реку, я предпочту сложить оружие, чтобы избежать кровавой бани.
— Если ты сдашься, то Гаарк все равно устроит вам бойню.
— Возможно, но это еще не факт. Скорее, он захочет присоединить к своей империи обширные владения, заселенные людьми, нежели превратить все в одну огромную могилу. Однако на этом берегу реки находятся почти пятьсот тысяч человек, за которых я несу ответственность, и, если бантаги захватят этот берег Тибра, их всех ждет неминуемая смерть. В такой ситуации я рискну пойти на сдачу.
— Если ты это сделаешь, я приму твой вызов на дуэль, — с горечью отозвался Пэт.
— В любое время, — ответил римлянин и, не попрощавшись, вышел из комнаты.
— Бедняга Эндрю? — не выдержал Буллфинч. — Что он имеет в виду?
Пэт отвел молодого адмирала в угол своего кабинета.
— Дело плохо, — тихо произнес он. — Эндрю весь день провел один в своей палате. Кэтлин приказала охранникам никого к нему не пускать, даже меня или Эмила. Они говорят, что слышали, как он там плачет.
— Что за чертовщина тут творится? — недоумевал Буллфинч. — В последний раз, когда я здесь был, вы удерживали большую часть города, а Эндрю был хоть и плох, но поправлялся. Что же случилось?
— Поражение, — прошептал Пэт. — Похоже, я привел нас прямиком к полному поражению.
Глава 12
Ганс приказал водителю остановить броневик у железной дороги и, выбравшись из верхнего люка, соскользнул на землю. Невдалеке находилась огневая позиция бантагов, но те немногочисленные вражеские солдаты, которые попытались организовать сопротивление его отряду, уже лежали бездыханными возле своих пушек. Семь остававшихся на ходу броневиков, следовавших за головной машиной, выстроились в колонну. Ближайший из них был уже совсем рядом с железной дорогой, а кавалерия Ганса рассыпалась цепью.
В канаве, вырытой возле железнодорожной насыпи, затаились около пятидесяти чинов, которые смотрели на Шудера широко распахнутыми от ужаса глазами.
Раскинув руки в стороны, он медленно двинулся им навстречу, стараясь припомнить слова из чинского языка, выученные в лагере для пленных.
— Друг, янки.
Один из бантагских рабов вылез из канавы и осторожно приблизился к Гансу. Шудер мысленно проклял себя за то, что не догадался захватить с собой кого-нибудь из чинов, служивших у него в штабе. Кетсвана, умевший худо-бедно изъясняться по-чински, подскакал к Гансу, спешился и произнес несколько фраз на этом языке.
Выслушав зулуса, чин повернулся к старому сержанту и произнес одно-единственное слово:
— Ганс.
Янки поспешно закивал, и бантагские рабы тут же возбужденно загомонили и стали выбираться из забитой грязью канавы. Один из них ткнул себя пальцем в грудь и показал на Ганса.
— Он говорит, что помнит тебя, — перевел Кетсвана. — Его перевели в другой лагерь еще до нашего побега. Его зовут Чжон Си.
Ганс взглянул на изможденного раба, одетого в вонючие лохмотья. Его почерневшие от мороза ступни были обмотаны кусками джутовой мешковины. В глазах чина, устремленных на Ганса, была надежда. Шудер сделал несколько шагов вперед и торжественно пожал руку бывшему солагернику.
— Скажи ему, что я его помню, — бросил он Кетсване.
— Правда помнишь? — недоверчиво воскликнул зулус.
— Конечно нет, но надо же подбодрить этого беднягу.
Кетсвана обратился к чину, и тот, разрыдавшись, бросился к Гансу и заключил его в объятия. Старого сержанта затопила волна воспоминаний, перед его глазами встали лица десятков тысяч безымянных рабов, которым он не смог помочь. Вонь, грязь и вечный животный страх — Ганс вновь окунулся в атмосферу страшного лагеря смерти. Обняв Чжона, он неловко похлопал его по спине, утешая, как отец сына. Гансу потребовалась вся его сила воли, чтобы сохранить хладнокровие и не дать волю эмоциям.
Дорога была каждая секунда, и Ганс понимал, что он должен положить конец этой сцене и вернуться к своим обязанностям, но оттолкнуть сейчас чина было выше его сил. Наконец Чжон Си сам разжал объятия, отступил от Ганса и взволнованно произнес несколько слов, указывая на броневик.
— Он спрашивает, прибыл ли ты сюда для того, чтобы их спасти? — перевел Кетсвана.
— Что?
Все мысли Ганса были сосредоточены на том, как выполнить поставленную задачу: добраться до реки, уничтожить мост, подорвать железнодорожное полотно и, не мешкая ни секунды, уходить в горы. Он бросил взгляд на дрожащих от холода рабов. Многие из них плакали, и все без исключения смотрели только на Ганса. «Сколько тысяч я бросил на произвол судьбы, зная, что они погибнут из-за моего желания обрести свободу? — подумал он. — Я говорил себе, что сделал это во имя идеалов Республики, чтобы спасти свой народ, но сколькими чужими жизнями мне пришлось за это заплатить?»
— Да, мы здесь для того, чтобы помочь им, — произнес он.
— Ганс! Но это невозможно! Как ты собираешься это сделать? — воскликнул Кетсвана.
Старый сержант повернулся к своему другу:
— Это ведь наш народ, Кетсвана. Они ближе нам, чем русские или римляне. Они нашей крови, потому что мы вместе были рабами.
— Отсюда до гор двадцать пять миль. Я думал, мы тут все раскурочим к чертовой матери и сегодня же вечером отступим на юг. Гаарк нашлет на нас полчища своих солдат.
— Спроси у этого чина, сколько всего пленников работает на этом участке железной дороги.
Услышав вопрос зулуса, чины возбужденно загомонили.
— Они говорят, что у переправы через реку сейчас находятся тысячи рабов. Постройку моста закончили только две недели назад. Ходят слухи, что все эти люди пойдут на прокорм бантагской армии. До сих пор их использовали для транспортировки грузов через реку.
— А сколько бантагов охраняет мост?
— Один полк.
В бантагском полку тысяча солдат. Дьявол, им уже наверняка известно о маневре Ганса.
— Чжон поедет со мной.
Взгляд Ганса был прикован к железной дороге. Было видно, что ее прокладывали наспех. Шпалы были положены кое-как. В некоторых местах из-под снега проступал балластный слой старой республиканской дороги. По обе стороны от насыпи валялись перекрученные обломки рельсов, взорванных при отступлении. Бантагские рельсы были худшего качества, а сама дорога, вместо того чтобы быть прямой как стрела, постоянно виляла из стороны в сторону — явное следствие спешки. У янки ушли годы на то, чтобы сделать из русских профессиональных железнодорожников, а бантаги использовали рабский труд и стремились сделать все как можно быстрее. Глядя на железнодорожное полотно, Ганс подумал, что в этом отношении позиции Гаарка очень уязвимы. Он мог владеть высокими технологиями, но вложить эти знания в головы своих подданных было ой как непросто. Переведя взгляд на лица чинских рабов, Ганс еще яснее осознал главную ошибку кар-карта: Гаарку нужно было обучать этих людей, хорошо кормить их и содержать в достойных условиях, а не просто использовать.
Один из кавалеристов, бывший железнодорожник, подъехал к Гансу, неодобрительно качая головой:
— По этой дороге можно делать не больше пятнадцати миль в час, иначе она расползется по швам.
Ганс согласно кивнул. И все же, если бантагам удастся обеспечить движение поездов по своей главной транспортной артерии, их устроит и такая скорость.
Он поднял глаза на кавалериста:
— Сынок, ты работал на железной дороге?
— Да, сэр. Я помогал прокладывать первую ветку от Суздаля до Форт-Линкольна до того, как меня призвали в армию.
— Назначаю тебя руководителем спецгруппы. Выбери двух-трех человек из своего отряда, которые тоже работали в железнодорожных бригадах. Принимай командование над этими чинами и начинай взрывать полотно. Делай «колючки Шермана», нагревай рельсы и обматывай их вокруг телеграфных столбов.
Телеграфные столбы! Как он мог забыть?
— И ради бога, первым делом перережьте провода.
— А что делать, когда появятся бантаги? — спросил у него суздалец, косясь на чинов и явно не зная, что делать с этими пятьюдесятью скелетами, вдруг оказавшимися у него под началом.
Ганс подошел к ближайшему броневику и махнул рукой командиру машины, приказывая тому спуститься на землю.
— Тебя ведь зовут Игорь?
— Так точно, сэр.
— Отлично, Игорь. Мы поворачиваем на восток, к мосту. Ты же поведешь свою машину на запад. Держись рядом с железной дорогой. Кетсвана, выбери двадцать человек, которые отправятся вместе с Игорем.
Ганс заслонил глаза ладонью от солнца и бросил взгляд на запад. До самого горизонта расстилалась открытая степь, припорошенная ослепительно белым снегом. Пастбища перемежались с возделываемыми полями, кое-где виднелись виноградники и обугленные развалины брошенных домов, похожие на гигантские гнилые зубы, торчащие из земли.
— Будь бдителен. Солнце светит тебе в глаза. Постарайся не нарваться на засаду и не подпускай к себе близко вражеских артиллеристов. Всех чинов, на которых наткнешься по пути, отправляй сюда, на восток. Займи удобную позицию, где тебя будет трудно застать врасплох, и, если получится, пусти под откос какой-нибудь поезд или уничтожь бантагский локомотив. После этого немедленно отступай.
— Куда, сэр?
Ганс посмотрел в глаза юному командиру броневика. Арифметика выходила очень простая. Если Игорю удастся беспрепятственно пройти пять миль на запад, это даст лишний час времени основным силам Ганса. А если бы он к тому же пустил под откос бантагский поезд, это стоило бы потери десятка броневиков, потому что Гаарку будет крайне трудно возместить потерю даже одного локомотива. Ради такого случая не грех было бы пожертвовать даже одной машиной. Да, но эта простая арифметика означала почти неминуемую смерть для этого человека и всех его солдат.
— Просто выходи из боя. Прямо на этом месте, рядом с бантагскими пушками, мы соорудим пирамиду из взорванных рельсов. Если тебе придется отступать уже ночью, следуй вдоль путей до этого места, а отсюда поворачивай вправо и окажешься на дороге, которая ведет обратно к перевалу.
Командир броневика кивнул. Ганс крепко сжал его руку:
— Удачи, сынок.
— Похоже, она мне понадобится, сэр.
— Похоже на то. Возьми с собой одну повозку с припасами — обоз должен появиться здесь через пару минут — и позаботься о том, чтобы у тебя было достаточно топлива. И захвати побольше патронов и снарядов.
Поскольку говорить больше было не о чем, Ганс развернулся и потопал назад к своей машине.
— Надо было мне пойти вместе с ним, — прошептал Кетсвана.
— Ты мне нужен в качестве переводчика, — соврал Ганс.
На самом деле он просто не в силах был отправить своего друга на верную смерть. Вскарабкавшись на крышу своего броневика, Шудер махнул рукой Чжону, приглашая перепуганного чина занять место на башне рядом с собой. Заметив русского кавалериста, который уже успел спешиться и раздавал указания чинским рабочим, Ганс крикнул суздальцу, чтобы тот соорудил пирамиду из рельсов для Игоря и двигался со своими людьми на восток. В том случае, если на западе раздадутся выстрелы, спецгруппа должна была спешно отходить к мосту.
Оглянувшись, Ганс увидел, что все его броневики наконец догнали головную машину и во время этой короткой остановки успели пополнить запасы керосина.
— Когда обозные телеги опустеют, сажайте на них всех тех чинов, которые будут слишком вымотаны, чтобы идти самостоятельно, — распорядился Шудер.
Разрубив воздух сжатой в кулак рукой, Ганс дал сигнал двигаться вперед.
Его водитель попытался было вести машину непосредственно по железной дороге, но колеса броневика все время соскальзывали с насыпи, и через пару сотен ярдов ему пришлось съехать вниз и продолжить движение сбоку от путей. Наличие балластного слоя и небольшого уклона вниз позволило водителю увеличить скорость, и по прикидкам Ганса машина делала добрые шесть миль в час.
Дорога вела прямо на восток, никуда не сворачивая. Несколько миль они без помех ехали вперед, то спускаясь в неглубокие просторные долины, то снова взбираясь на пологие холмы. На гребне второй гряды холмов их поджидал небольшой отряд бантагских всадников, которые, завидев врага, спешились и рассыпались тонкой цепью. Кавалеристы Ганса, скакавшие по обе стороны от железной дороги, вступили в перестрелку с противником. Обменявшись несколькими залпами с людьми и потеряв одного из своих солдат, бантаги вскочили на коней и скрылись за холмом. Добравшись до вершины гряды, Ганс завидел, как они во весь опор несутся на восток. Рядом с железной дорогой торчали несколько жалких лачуг, наспех построенных из обломков близлежащих фермерских домов. В снегу возле рельсов лежали тела десятков чинов, очевидно убитых бантагами при отступлении, но около полусотни рабов удалось избежать бойни. Они в панике разбегались во все стороны от железной дороги, увязая в снегу.