Эндрю выполз из своего кресла и, пошатываясь, добрался до двухфунтовки Федора. Взяв со стеллажа снаряд, он вставил его в казенник, захлопнул крышку и неловко развернул ствол орудия в направлении противника, и в этот момент Джек начал выравнивать курс. Эндрю попытался навести дуло пушки на какой-нибудь вражеский дирижабль, но Петраччи еще не завершил свой поворот, и все бантагские воздушные суда оказались вне поля зрения полковника. Сдержав рвавшиеся с языка проклятия, Эндрю бросил взгляд вниз и увидел, что бантаги подошли вплотную к воротам крепости. Наклонив ствол двухфунтовки, он положил палец на спусковой крючок и выстрелил. Отдача была такой сильной, что ему показалось, будто он сломал себе ребро.
Кин распахнул крышку казенника, и из жерла орудия выпала отстрелянная гильза, которая упала ему на ногу и прожгла дырку в форменных брюках. Полковник пинком отправил ее в угол гондолы и потянулся за следующим снарядом. Дирижабль снова тряхнуло, и, посмотрев за борт, Эндрю увидел, что Федору все-таки удалось столкнуть вниз поврежденный двигатель. Разом потеряв несколько сотен фунтов веса, «Летящее облако» резко взмыло вверх, и находившийся снаружи бортинженер чуть не сорвался. Затаив дыхание, Эндрю следил за тем, как повисший на какой-то перекладине Федор чудом нащупал ногами спасительные мостки. Встав на четвереньки, русский пополз обратно в гондолу.
Убедившись, что с Федором все в порядке, Эндрю вновь обратил все свое внимание на форт. С обоих бастионов, возвышавшихся над разбитыми воротами, вырвались языки пламени, и бантагов, копошившихся внизу, словно смело какой-то гигантской рукой.
— Двойной заряд картечи с десяти ярдов! — воскликнул Эндрю. — Ай да Ганс!
Воины орды дрогнули и отхлынули от стены, бросившись в паническое бегство.
Федор, вымазанный с головы до пят в сырой нефти, вполз в отверстие кормового люка и, тяжело дыша, рухнул на пол гондолы.
— Твою мать, предупреждай в следующий раз, когда соберешься выкидывать такие фортеля! — заорал он, с ненавистью глядя на Джека.
— А что я должен был делать? — огрызнулся пилот. — Идти на корму и спрашивать твоего разрешения на маневр?
— Нет, ну какой ублюдок! — бушевал бортинженер. — Чтоб меня в аду черти съели, если я еще раз полечу с тобой. В этот двигатель попал вражеский снаряд. Я же говорил тебе, чтобы ты держался повыше.
Неразлучная парочка продолжала обмениваться проклятьями и угрозами все то время, что их дирижабль летел обратно к реке. У себя над головой Эндрю слышал уханье пушки Степана и свист ответных снарядов с одного из вражеских воздушных судов.
Когда они опять пролетали над фортом, Эндрю склонился над своим орудием, приготовившись послать бантагам прощальный снаряд. И вдруг на мгновение дым над крепостью развеялся и в самом центре плаца Эндрю разглядел одиноко стоявшего человека, смотревшего в небо. Кин махнул ему рукой.
— Ганс!
Ему показалось, что старый сержант вскинул руку в дружеском салюте, и в следующую секунду фигура его друга вновь скрылась в клубах серого дыма.
— Вот дурак-то, а? — проворчал Ганс, провожая взглядом «Летящее облако», уносящееся на северо-запад. В его руках был красный вымпел. Только Эндрю мог отважиться на такую безумную авантюру, придурок чертов. А еще полковник!
— Разве я тебя не учил, что нельзя рисковать собой без самой крайней необходимости? — бурчал себе под нос старый сержант, разворачивая послание Эндрю.
В записке говорилось следующее:
«Я на борту „Летящего облака”. Ганс, друг мой, прости мне, что я не разыскал тебя раньше. Держись! Наши корабли уже в пути и завтра придут вам на помощь. Держись! Да хранит тебя Господь, друг мой! Эндрю».
Ганс уставился на записку и потом снова на дирижабль. Простить за что? Он улыбнулся и покачал головой. Да уж, только Эндрю был способен винить себя за то, на что он никак не мог повлиять.
Послание было написано по-английски, но Ганс все равно протянул его Григорию.
— Это от Кина?
Слова застряли в горле Шудера, и он судорожно дернул головой.
— Мы отбросили их, сэр. Бантаги выстроились в шестистах ярдах от стены и устанавливают свои пушки напротив ворот. Я отдал распоряжение нашим людям прочистить ствол большой пушки, может, у нас тоже получится пострелять с дальнего расстояния.
Ганс одобрительно кивнул.
Наши потери составили сто с лишним человек, сэр. По большей части это смертельные раны в голову. Но с помощью Кесуса мы выдержали этот штурм.
— Постарайся раздобыть какой-нибудь еды, поговори с этим старым чином, который, похоже, является у них главным. Матерь Божья, мы же не ели двое суток.
Подойдя к воротам, превратившимся в груду развалин, Ганс стал разглядывать деревянные обломки.
— Я не думаю, что Гаарк устроит сегодня еще один штурм. Но они разнесут на куски восточную стену форта и увеличат брешь в воротах. Я хочу, чтобы все наши люди, кроме орудийных расчетов и тех, кто, по твоему мнению, худо-бедно научился стрелять из винтовки, спрятались в укрытия. Скажи им, чтобы отсиживались за кирпичной стеной чинского квартала или в убежищах под бастионами и занялись возведением баррикад внутри поселения. Еще надо будет насыпать земляной вал позади этих ворот. В следующий раз бантаги построятся в колонны и ринутся прямо на нас, без всяких хитрых маневров. Мне нужна подготовленная позиция для отступления, с которой мы могли бы вести нормальную оборону, если бантаги прорвутся за внешние укрепления.
— У нас ведь все получится, да? — с надеждой спросил у него Григорий.- Полковник вытащит нас отсюда?
Он так считает,- тихо ответил Ганс, отсылая юношу выполнять его приказ. В воротах крепости разорвался еще один бантагский снаряд.
Глава 8
— Я ведь предупреждал, что вам не стоит лететь с нами, сэр.
У Эндрю не было никакого желания спорить с Джеком. Ему казалось, что за эти десять часов он постарел на равное количество лет. Эндрю давно уже не чувствовал себя так паршиво, и причиной тому была вовсе не его однорукость, а непрекращающаяся дрожь в коленях. Пошатываясь, он подошел к люку в полу гондолы и по веревочной лестнице сполз на землю. Вслед за ним спустились Джек, Федор и, последним, Степан. Из всей их четверки только юный артиллерист лучился от счастья и готов был всем и каждому хвастать своими успехами в точной стрельбе.
— На ремонт дирижабля уйдет не меньше суток,- произнес Джек. — Лучше было бы прямо сейчас отогнать «Летящее облако» назад на север. А то в нем дырок — как в швейцарском сыре, не говоря уж о том, что перед установкой нового двигателя нужно будет заново собрать всю конструкцию, к которой он крепится. Это значит, что из четвертой камеры придется выкачать весь водород.
Невдалеке от места посадки дирижабля в вечерних сумерках смутно проступила чья-то массивная фигура.
— Ну что, полковник, дорогуша, как тебе понравилось летать на этой штуке?
К огромному изумлению Эндрю, этот голос принадлежал Пэту.
— Вы нашли «Питерсберг»?
— Буллфинч на всех парах идет к этой реке, — успокоил его О'Дональд.
— А ты-то как сюда попал? Только не говори мне, что прилетел!
— Я не сяду в этот летающий гроб ни за какие коврижки, — расхохотался Пэт. — Нет, я доехал на поезде до последней станции, а потом взгромоздил свою ирландскую задницу на лошадку покрупнее, и вот я здесь.
— Да это же восемьдесят миль пути!
— Он мне еще будет рассказывать,- простонал Пэт.- При моем геморрое так и все восемьсот.
— Надо было позволить Эмилу вправить геморроидальные шишки.
— Этот мясник уже покромсал меня однажды ножом, когда я был без сознания. Больше я ему не дамся, особенно если речь идет о моем тыле.
— Что здесь происходило за время моего отсутствия?
— Один из наших дирижаблей обнаружил «Питерс-берг» около десяти утра. Теперь Буллфинч полным ходом спешит на выручку Гансу. «Франклин» с двумя сторожевиками тоже направился к устью бантагской реки. А Буллфинч послал тебе записку, в которой говорит, что в этом рейде его ничто не остановит.
— Далеко им до места назначения?
— Тут у меня дурные новости. «Питерсберг» достигнет устья реки не раньше полудня.
Эндрю сокрушенно вздохнул.
— И это еще не все, — добавил Пэт. — Буллфинч долго был в гарантийном плавании. Их запасы угля подошли к концу. Он пишет, что им едва хватит топлива, чтобы добраться до того форта, но вот на дорогу обратно… — Пэт пожал плечами.
— А что «Франклин»?
— Идя с максимальной скоростью, он будет там через два с половиной дня.
— Это слишком поздно. На моих глазах люди Ганса отразили первый штурм бантагов, но это было только начало. Я видел свежие войска, двигавшиеся к крепости из города, и несколько поездов примерно в тридцати милях к востоку от этого форта. В первом штурме участвовали четыре-пять тысяч вражеских солдат.
— А сколько человек у Ганса?
— Порядка семисот, максимум тысяча.
— Боже милосердный! — вздохнул Пэт.- Буллфинч считает, что сможет взять на борт двести, ну, триста человек. А Ганс не уйдет, пока мы не заберем всех его людей. Ты ведь его знаешь.
— Возможно, к тому часу, когда мы придем ему на выручку, у него не будет и двух сотен. Я думаю, что завтра на рассвете орда бросит на штурм не меньше умена своих воинов и наверняка задействует тяжелую артиллерию. Сегодня я заметил у них только легкие пушки, но раз в форте есть тяжелые орудия, то и у бантагов должна быть осадная артиллерия, которую они смогут подтянуть к утру по железной дороге. Завтра до полудня Ганс окажется в настоящем аду, а ты говоришь мне, что мы доберемся до форта только вечером?
Пэт печально кивнул.
Пока они шли к обшитому вагонкой бараку, служившему им телеграфной станцией и временным штабом новой авиабазы, Эндрю рассказывал Пэту о перипетиях обратного полета.
— Слушай, этого Петраччи надо запереть в психушку, нормальный человек не может подниматься в воздух на этих чертовых дирижаблях! Я вообще не понимаю, как нам удалось дотянуть сюда. Из одной камеры вышел весь водород. А эти проклятые бантага преследовали нас на сто миль в море. Хорошо еще, что нам не встретились те крылатые машины, о которых рассказывал Джек.
— А у нас пропал один из дирижаблей, — перебил его Пэт. — Он должен был вернуться на базу уже четыре с лишним часа назад.
— Дьявол!
— Калин вне себя от ярости.
— Это еще почему?
— Да все из-за тебя, болван. Он пригрозил, что сорвет с тебя погоны за неподчинение.
До Эндрю не сразу дошло, о чем говорит Пэт.
— Он что, так рассердился?
— Эндрю, дружище, ты начхал на прямой приказ президента. Как ты думаешь, могло ему это понравиться?
— Он на моем месте поступил бы точно так же.
— Вот именно это я и сказал ему в своей телеграмме, — ухмыльнулся Пэт.
— А он что?
— Пока не ответил.
— Конгресс одобрил наши планы?
— Старик, ты знаешь, бывают такие минуты, когда я горжусь этой Республикой и верю, что она выстоит, несмотря ни на что. Конгрессмены единогласно проголосовали в поддержку любых действий, необходимых для спасения Ганса, даже если это будет означать войну.
— Единогласно? — недоверчиво переспросил Эндрю. Пэт улыбнулся.
— Нашлось, конечно, двое-трое недовольных, но ты не забывай, что большинство этих важных персон, занимающих сейчас высокие посты, раньше служили в нашей армии. Я слышал, что сенатор Василий Греков вытащил из кармана револьвер и с гордостью заявил, что старший сержант Ганс Шудер лично дал ему однажды пинка под зад, когда он был рядовым во Втором Суздальском полку, и что он пристрелит на месте того сукиного сына, который станет трусливо возражать против оказания помощи национальному герою.
Эндрю откинул голову и расхохотался, хотя умом он понимал, что размахивание оружием в зале Сената совершенно недопустимо.
— А как на это отреагировал Марк?
— Рассмеялся и сказал, что проткнет мечом любого, кто попытается остановить Василия. Так что решение было единогласным. Услышав новость, что наш сержант жив, весь Суздаль словно сошел с ума. Отец Касмар призвал народ молиться за спасение Ганса.
— И они не боятся новой войны?
— Боятся, конечно, но пока что никто не выказывает страха. Это все будет потом. А сейчас все их помыслы только о Гансе. Общее мнение состоит в том, что он пожертвовал собой ради их спасения и теперь настало время отдать ему долг. Ганс был мучеником последней войны. Помнишь этого свихнутого монаха с севера, который сказал, что ему было видение и Ганса надо признать святым?
Вспомнив этот случай, Эндрю не удержался от смеха. Он был протестантом и с изрядной долей скептицизма относился к историям о всякого рода чудесах, а потому не слишком-то понимал мистическую сторону русского православия. Однако ему было известно, что один муромец рисовал портреты Ганса в традиционной иконописной технике, с нимбом вокруг головы. Муром потерял два полка, когда Ганс и его 3-й корпус оказались отрезаны от своих, и Шудер был там культовой фигурой. Эндрю живо представлял себе, какая встреча ждет там его друга, если, конечно, им удастся его спасти.
— Знаешь, мне интересно, что теперь говорит этот монах, когда стало известно, что Ганс жив, — продолжал разглагольствовать Пэт.
Войдя в барак, Эндрю прошел в заднюю комнату и рухнул на подставленный Пэтом стул.
— У тебя случаем нет с собой какого-нибудь лекарства от усталости? — обратился он к ирландцу.
Вместо ответа Пэт вытащил из-за пазухи фляжку с водкой и протянул ее полковнику.
— Так что ты думаешь, каковы его шансы? — спросил О'Дональд, дождавшись, пока Эндрю сделает первый глоток.
Опустив голову на грудь, Эндрю попытался избавиться от угнездившегося внутри него чувства страха. Вот странно — он смог побороть в себе страх перед орудийным огнем, но при воспоминании о том, как Федор болтался снаружи дирижабля, а по гондоле щелкали бантагские пули, у него и сейчас пробегал мороз по коже. В его воображении все время прокручивалась одна и та же картина: их превратившийся в груду горящих обломков воздушный корабль камнем летит к земле навстречу своей гибели.
— Ты не заболел? — с беспокойством осведомился у него ирландец.
— Да нет, Пэт, просто все переживаю из-за Ганса. Мы ведь оставили его там у Потомака и думали, что он мертв.
— Послушай, Эндрю, это ведь именно я не смог пробиться к нему на выручку и вытащить его из капкана, когда мерки начали прорываться. Так что все это больше на моей совести, чем на твоей.
Эндрю покачал головой.
— Я никогда не винил тебя за это и не буду. Ты видел, как упало на землю его знамя и как мерки захватили пятачок, на котором находился он со своим штабом. Мы не сомневались, что он погиб. — Он помолчал несколько секунд. — И все же я никогда до конца не верил в это, какое-то шестое чувство подсказывало мне, что он жив. Теперь я понимаю, что имел в виду Эмил, говоря, что большинство людей испытывают те же ощущения, когда они теряют своих близких, но, не видев их мертвых тел, до последнего надеются на счастливый исход. И ведь после войны до нас доходили кое-какие слухи, люди, сбежавшие от мерков и бантагов, рассказывали, что видели человека, одетого в форму янки.
— Этот ублюдок Хинсен!
— Нет, Пэт, мы ведь это уже обсуждали. После битвы при Испании мерки взяли какое-то количество пленников. Нам это было известно, но мы не стали забивать себе этим головы. Мы просто забыли про этих людей, объявили их мертвецами. А помнишь тот случай с Григорием и его отрядом, уничтоженным бантагами? Нам надо было выяснить все до конца. А вместо этого мы назвали этот бой «пограничным инцидентом» и вычеркнули имена наших солдат из списков личного состава!
— А что мы могли для них сделать? — урезонивал его Пэт. — Мерки и бантаги — это кочевники. А мы нет, у нас всего одна кавалерийская дивизия. И даже если бы наши парни догнали всадников орды, что тогда? Им бы тоже перерезали глотки. Кроме того, у нас не было точной информации ни об имени пленного солдата, ни о его подразделении, а только слухи.