Через неделю я отошёл от ранения, начал вставать и немного ходить, хотя слабость была. Ещё через несколько дней я оправился и почти сразу, в сопровождении Нормы, пошёл искать оружейную лавку. Без оружия я был, как голый среди одетых, с другой стороны – шпага или сабля говорят о статусе мужчины. Если оружия нет – как правило, слуга. Солидный свободный господин – обязательно с оружием. Конечно, это касалось не всех – король тоже ходил без оружия, но все же. Я обошёл несколько лавок, пока не нашёл то, что мне надо – шпагу толедской стали, отлично сбалансированную и прекрасно сидящую в руке. Стоила она в два раза дороже, чем я купил в Италии, но хорошая вещь стоит денег. Может быть, сабля была бы и лучше, но она тяжела для ежедневного ношения, и лучше её применять в конном бою, а не пешему. В гостинице я разузнал, где находится Сорбонна. На следующий день я планировал сходить туда, коли уж у меня было рекомендательное письмо Мигеля.
После завтрака, побрившись и надев новый сюртук, я подвесил к поясу шпагу, положил в карман рекомендательное письмо и направился в Сорбонну. И хотя я шёл не устраиваться на работу, а проведать ученика моего учителя, все равно немного волновался.
Каменное здание Сорбонны выглядело мрачновато. Спрашивая у студентов, я нашел медицинский факультет. Открыв дверь, я вошёл в коридор. Сюда выходило несколько дверей. Из одной вышел солидный господин. Приподняв в приветствии шляпу, я осведомился, где можно найти месье Жильбера Пако.
– Я Пако, – буркнул господин. – Что у вас ко мне за дело? Я принимаю с утра.
– Меня просили передать письмо, я проездом был в Италии, в городе Ла-Корунья, где Мигель Родригес Сарагосса и написал это письмо.
Я вытащил из кармана письмо и подал господину. Не читая, он сунул его в карман. Наверное, Мигель переоценил свои дружеские чувства к Жильберу Пако. Я откланялся и отправился восвояси. И стоило из-за письма так волноваться. Я быстрым шагом прошёл коридор и вышел на ступеньки. Задержался на секунду, раздумывая, куда направиться. Сзади раздался шум; расталкивая студентов, выбежал месье Пако и стал озираться. Я спускался по ступенькам вниз.
– Погодите, месье! Погодите!
Не думая, что это относится ко мне, я спустился и направился к гостинице. На моё плечо хлопнулась чья-то ладонь:
– Извините, месье. Вы слишком быстро идёте. – Рядом со мной стоял Пако. – Извините, ради Бога, я был занят своими мыслями и не сразу понял, о каком Мигеле идёт речь. Вы не вернётесь на факультет?
– А зачем? Письмо вы получили, больше никаких обещаний я никому не давал.
– Но в письме Мигель пишет, что вы знали Амбруаза. Это правда?
– Да, и что из этого следует?
– Мне просто необходимо с вами поговорить, это не займёт много времени.
– Ну, хорошо.
Мы вернулись на факультет. Жильбер отпёр дверь, и мы вошли в его кабинет. Первое, что бросилось в глаза – портрет Амбруаза. Конечно, писали портрет в зрелые годы моего ученика, когда он достиг определённых высот. На меня смотрело постаревшее лет на тридцать лицо, но я его прекрасно узнал. На портрете он был в мундире чиновника, с многочисленными орденами, исполненный чувства достоинства. Но я его помнил другим – любителем выпить, без гроша в кармане, схватывающим на лету знания. «Здравствуй, Амбруаз, вот и снова встретились».
– Вы хорошо знали учителя? – спросил Пако.
– Учителя? Это был мой ученик!
– Позвольте, Вы что-то путаете, ведь Амбруаз умер в почтенном возрасте, окружённый любовью семьи и обожанием немногочисленных учеников. Вас в его окружении я что-то не припомню, да и по возрасту мы почти сверстники, прошу меня великодушно извинить за напоминание.
– Я действительно ничего не путаю, меня звать Юрий Кожин, если вы – ученик и соратник Амбруаза, вы должны знать это имя.
– Да, да, да, учитель часто упоминал этого замечательного человека, кажется, он был… – Амбруаз по-актёрски затянул паузу.
– …из Московии, – окончил я фразу.
Тут уж Жильбер совсем растерялся, вскочил с кресла, забегал по кабинету.
– Этого решительно не может быть! Сколько же вам лет, месье?
Я решил слукавить:
– Больше ста.
Глаза Жильбера чуть не вылезли из орбит.
– Позвольте, я врач и могу оценить приблизительный возраст пациента. Никак не могу поверить вашим словам.
– Я бы и сам не поверил, дорогой Жильбер, но это так. Я изобрёл замечательный эликсир, он не даёт бессмертия, но продлевает жизнь.
Говорить ему про перенос во времени и пространстве я не стал, точно сочтёт умалишённым.
– Если это в самом деле так, то это – величайшее открытие! Я хочу взглянуть на эликсир или хотя бы узнать его состав.
– Уважаемый месье Пако! Если эликсир – великое открытие, то его состав не открывают незнакомым людям, поставьте себя на моё место.
Пако вскочил и забегал по кабинету.
– Да, да, месье, вы правы. Давайте поработаем вместе, я думаю, что мы сможем пооперировать пациентов, вы продемонстрируете свою технику. А знаете что, я могу поговорить с ректором, и вы сможете читать лекции медикусам.
– Нет, нет, если у вас есть такое желание, я могу прочесть несколько лекций, не более. Я же не работать сюда приехал, тем более не отошёл от ранения.
– Что, ранение, куда? Насколько оно тяжелое?
– Ранение в руку, саблей, но я потерял много крови и не восстановился до конца. Думаю, что оперировать не смогу ещё дней десять, ощущаю вялость в руке и нет силы в пальцах.
– Извините, я не знал, выглядите вы здоровым. Надо же – сто лет! Вы не шутите надо мной?
– Если хотите, месье, я могу рассказать подробности моего знакомства с Амбруазом и ход той операции.
– Нет, нет, я не сомневаюсь в ваших словах, но сто лет?!
Жильбер закатил глаза и упал в кресло.
Дальше пошёл уже чисто медицинский разговор – чем обезболиваете, как обеззараживаете, чем шьёте?
Разговор затянулся надолго, наконец, Жильбер спохватился.
– Вы, наверное, голодны. Ах, я совсем заболтался, даже не угостил гостя, а раненому надо кушать!
Я прервал Жильбера:
– Это вы меня извините, мне пора, с вашего позволения, увидимся завтра.
– Да, да, с нетерпением буду ожидать.
Жильбер вскочил с кресла, обежал стол и долго тряс руку. В гостиницу я вернулся с хорошим настроением, мы с Нормой плотно поужинали, запив бургундским.
Наутро, часов в десять, я уже подходил к Сорбонне. Тут и там проходили студиозусы, – чувствовалось учебное заведение, слышалась разноязыкая речь. Эх, когда у нас на Руси будет то же самое, одна надежда на Петра.
На кафедре никого не было, по крайней мере, мне так показалось – открыл одну дверь – пусто, другая заперта, за третьей – снова никого. Да во сколько же здесь начинаются занятия? За дальней дверью послышались голоса; я подошёл, тихонько приоткрыл дверь. У секционного мраморного стола стоял в клеёнчатом фартуке Жильбер. На столе лежал труп, во внутренностях которого Жильбер ковырялся инструментами. Вокруг стола стояли студенты. Они внимательно наблюдали за учителем. Я прикрыл дверь и подошёл. Жильбер объяснял занятие на латинском. Это универсальный медицинский язык, вроде эсперанто. Постояв незамеченным, я присматривался. Насколько я понял, тема была – удаление селезёнки при ранениях. Густо пахло формалином. О, этот запах, его помнят всю жизнь все врачи. Пару небольших ошибок я обнаружил, постарался тактичней их объяснить. И студенты, и Жильбер со вниманием их выслушали. Жильбер меня представил – хирург из Московии Юрий Кожин. О моём возрасте и о наших отношениях с Амбруазом он благоразумно умолчал. Жильбер, пользуясь моментом, попросил показать на трупе какую-либо операцию. Что я знал лучше всего? Конечно, урологию. Я решил показать удаление почки, попросив двух студентов поассистировать. Так будет лучше – в случае ошибок их можно поправить, не ущемляя достоинства их учителя – Жильбера. Я делал и одновременно рассказывал. Через полчаса учебная операция была завершена. Студенты зааплодировали.
– Не велико умение – сделать операцию на трупе! – подняв руки и прервав аплодисменты, сказал я. – Труп молчит, у него не идёт кровь, ему не больно. С живым человеком значительно сложнее – надо перевязывать сосуды, смотреть – нет ли болевого шока; если есть признаки – добавить обезболивающих, а самое главное – выходить после операции, не дав развиться осложнениям. В этом состоит искусство врачевания.
Я ещё с полчаса рассказывал о хирургии, о диагностике разных заболеваний. Иногда меня не понимали, и мне приходилось разжёвывать прописные истины, известные с первых курсов современным студентам.
Я прервал себя сам:
– Простите великодушно, мой маленький экскурс в хирургию затянулся, с позволения вашего учителя продолжим в другое время.
Студенты разошлись, горячо что-то обсуждая, а Жильбер схватил меня за руку, буквально потащил в свой кабинет.
– Уважаемый Юрий! Сегодня я на практике убедился в Ваших знаниях. И хотя временами вы выражались не очень понятно, все было очень интересно. Может быть, завтра продолжим? Тему выбирайте сами.
– Предлагаю вам подобрать больного с не очень серьёзным заболеванием, а прооперировать вместе. Это будет очень хорошим занятием для будущих медиков.
– Да, да, я согласен!
На следующий день, придя в Сорбонну, я осмотрел пациента. На его ноге – ниже колена – красовалась приличных размеров опухоль. Не онколог я, да где его здесь найти. Придётся ампутировать ногу ниже колена, а после некоторых раздумий я решил взять чуть выше и вычленить по коленному суставу, протезировать в дальнейшем будет легче.
Операция прошла успешно, без осложнений. Каждое своё действие я объяснял, а ассистировали двое студентов постарше. Тогда ещё не было разделения на курсы; каждый преподаватель набирал группу и вёл от начала до окончания. С моей точки зрения, это было неправильно, я попытался объяснить всю нелепость Жильберу, однако тот, к моему удивлению, стал отстаивать существующий порядок. Ну что ж, со своим уставом в чужой монастырь не ходят.
Я посещал занятия почти каждый день, читал лекции, делал операции, причём подбирал пациентов раз от раза сложнее и интереснее. Жильбер от удовольствия лишь потирал руки.
Через месяц я все-таки решил поменять существующий порядок. Я же не в Сорбонне работаю, надо и на хлеб зарабатывать, деньги пока были, но и зима вся впереди, на дорогу опять же расходы. Нашёл в аренду первый этаж дома, куда и переехал из гостиницы. Надо начинать собственное дело, инструменты были, Жильбер обещал поставлять пациентов. Ему и так было неловко – месяц я работал, делал сложные операции, но жалование не получал. Пациенты не заставили себя ждать.
Буквально на следующий день заявился солидный господин, лицо его было обезображено страшными ожоговыми рубцами. Господин невнятно поздоровался, объяснив, что его ко мне направил месье Пако. Лицо, вернее его левую сторону, обожгло на пожаре два года назад. И хотя у месье солидное состояние, никто, даже за большие деньги, не берётся привести его в порядок.
– Поймите, – горячился он, – со мной не хотят общаться партнёры, моё лицо их пугает, я не могу выйти в свет, а мне необходимо налаживать контакты – невозможно переложить все переговоры на помощника, дело страдает.
Я внимательно осмотрел лицо. Сложновато, особенно в этих условиях, делать пластику. Я посидел, раздумывая и прикидывая, откуда взять кожу для пересадки лица. Пациент понял мои размышления неправильно.
– Месье Юрий, мне рекомендовал вас светило Сорбонны. По его словам, только Вы способны на такую операцию, называйте сумму, и какой бы серьёзной она не оказалась, я готов вам заплатить даже авансом.
– Ну что же, пожалуй, я возьмусь. Подготовка потребует несколько недель, оставьте адрес, когда я буду готов, я вас извещу.
Обрадованный пациент чуть не кинулся меня обнимать.
Мне пришлось посетить Жильбера, договориться с ним. Речь шла о трупах. Я решил взять кожу для лица с ягодиц. Надо было потренироваться точно выкроить лоскут и так же точно вшить его на место. Кожа для лица – это не кусок ткани; если где-то растянуть участок, пытаясь прикрыть недостающие сантиметр-два, то на этом участке не будет естественных морщин, затруднена мимика, лицо будет выглядеть безжизненной маской. К тому же у меня не было перфоратора, я просил Жильбера узнать адреса лучших кузнецов, чтобы мне смогли изготовить инструмент. Пако удивился:
– Зачем вам кузнецы? Что такое Вы решили изготовить, для чего?
Я коротко объяснил суть проблемы:
– Можно воспользоваться целым куском кожи, но тогда на месте её изъятия тоже останется обширный дефект, а можно взять небольшой кусок, но с помощью перфоратора наделать в куске пересаживаемой кожи множество мелких насечек, тогда кусочки без проблем можно растянуть в два раза.
– Конечно, выглядит такая перфорированная кожа как шкура у леопарда, но это не надолго. Под пересаженным куском вырастает своя, новая кожа; сначала тоненькая, розовая, затем утолщается и приобретает обычный вид. Старая пересаженная кожа отмирает, её задача – прикрыть от инфекции дефект кожи и дать жизнь новой коже. Запутанно, но правильно по сути.
Жильбер задал кучу вопросов, начиная с того, этично ли брать на лицо кожу с ягодиц и заканчивая – можно ли посмотреть или, ещё лучше – поучаствовать. О таких операциях Жильбер даже не слышал.
Через пару дней меня свели с кузнецом-оружейником, мастерство которого очень высоко ценили. Как мог, я объяснил, что хочу сделать, набросал на бумаге эскиз. Мастер крутил рисунок, задавал вопросы, затем сказал:
– Я сделаю сначала из олова – мягкий, податливый и лёгкий в обработке материал; если вас устроит – буду делать из стали.
Мы ударили по рукам.
В последующие дни я тренировался на трупах, ведь в реальной жизни, на живых людях, операции такого рода я не делал никогда. Вообще-то для меня самого это было интересно. Я заранее приготовил и замочил в спирте волосы из конского хвоста для качественных швов, чтобы края были почти незаметны, и множество мелких приспособлений, подготовил и заточил нужный инструмент.
Через два дня я посетил кузнеца. Это было почти то, что надо. Выслушав мои замечания, кузнец заверил, что в металле он сделает все так, как мне надо, а лезвия перфоратора будут из лучшей испанской стали, или, если хотите, из лучшей английской – шеффилдской.
Мне было все равно, лишь бы лезвия были бритвенной остроты. Через несколько дней, оплатив работу, я получил перфоратор, тут же проверил на принесённом с собой куске свиной кожи. Инструмент работал отлично, умели же делать в старину на совесть, не то что нынешние пластмассовые поделки. Ну что ж, инструменты готовы, технику на трупах я отработал, пора вызывать пациента. Я спросил у прохожих, оказалось, это недалеко; прогулявшись пешком пару кварталов, нашёл дом. Богатый дом, не каждый может себе позволить дубовые двери, окованные медными полосами. После долгих препирательств слуги позвали хозяина.
Тот спустился, прикрывая шарфом левую половину лица. Увидев меня, извинился за слуг, пригласил в комнату, угостил великолепным вином.
– Как я понимаю, ваш визит обусловлен предстоящей операцией?
– Да, месье. Улаживайте дела с бизнесом и семьёй, обсудим день операции, после неё месяц вас никто не будет видеть, если только жена сможет посещать.
– Я готов на любой день, дела привёл в порядок, старший сын приглядит.
– Ну тогда, если нет возражений, приступим завтра.
– Завтра я весь в вашем распоряжении.
Вернувшись на квартиру, поужинал и лёг пораньше спать, голова завтра должна быть ясной, к тому же, если что пойдёт не так, неизвестно – удастся ли поспать.
Пациент явился ни свет ни заря; я толком и подготовиться не успел, да и Жильбер ещё не пришёл, мы договаривались к девяти часам. Чтобы человек был в курсе, я коротко, не вдаваясь в подробности, объяснил суть того, что с ним будут делать. Услышав о пересадке кожи с ягодицы на лицо, пациент посмурнел лицом, но, подумавши, махнул рукой: