Залп! Пушечный наряд - Корчевский Юрий Григорьевич 11 стр.


– Хуже, чем сейчас, уже не будет!

До прихода Жильбера я напоил пациента – а звали его Николя Д’Эстен, оказывается, дворянин, – настойкой опия и уложил на стол. Как только появился Жильбер, мы вымыли и обработали спиртом руки и приступили.

Я аккуратно разметил и вырезал из ягодицы лоскут, убрал подкожный жир и шёлком зашил рану. Уложив на стерильную салфетку кусок кожи, дважды прошелся перфоратором. Теперь аккуратно, небольшим и острым скальпелем вырезал кожу со шрамами на лице, постаравшись обойти веки. Разложили перфорированную кожу, где надо – ножницами отсекли лишнее. Вроде неплохо. Тоненькими иглами с конским волосом стянули края лоскутов.

Осмотрел ещё раз. Все! Пока идёт неплохо. Забинтовали. Пациент уже постанывал от боли, накали настойки опия ещё – зачем страдать человеку, а наркоманом от нескольких раз не станет. Что интересно – опия, гашиша здесь полно, на базарах торгуют открыто, но наркоманов нет. Применяется врачами и шаманами, иногда берут арабы.

Перетащили пациента на кровать. Теперь пусть отдыхает. Мы помыли руки и сели перекусить. До операции я так и не успел. Ну какой же завтрак во Франции без вина? Тем более и время уже было обеденное. Жильбер весь ещё был поглощён увиденным, постоянно переспрашивал – зачем так, а не иначе, почему конский волос, а не шёлк, как на ягодице. После обстоятельного разговора, уговорив пару кувшинов вина, Жильбер пришёл к выводу – вроде и просто, но знать надо много.

– Таких операций я ещё не видел, даже никогда не слышал. Неужели на Руси столь сильная медицинская школа? Юрий, вы меня удивляете, я восхищён вашими знаниями. При первой же возможности постараюсь побывать в Москве. Рядом с вами я чувствую себя школяром.

– Перестаньте заниматься самоуничижением, Жильбер. Вы неплохо помогали, а после нескольких подобных операций и сами сможете их делать. Главное – не забывать о мелочах, от них много зависит.

– Юрий, меня гложет одна мысль – неужели вы когда-либо уедете, не передав мне своих знаний, а главное – эликсира долголетия. Если вам действительно столько лет, это открывает большие возможности перед людьми.

– Бросьте, Жильбер. Эликсир – слишком дорогой и сложный состав, чтобы им могли пользоваться все.

– И все же, все же, как, оказывается, мало я знаю. Я думал, что все самое новое я знаю и применяю, я почивал на лаврах, вдруг появляетесь Вы, и я понимаю, что не знаю и малой толики того, что знаете и умеете вы.

– Так устроен мир, Жильбер, не расстраивайтесь, я ещё не собираюсь уезжать.

Мы расстались. Начались дни постоянных перевязок. Я ходил по базарам, покупал травы, делал настойки и отвары. Николя безропотно их глотал. Пару раз приходила проведывать жена, но кроме забинтованного лица ничего не смогла увидеть.

Через три недели настал день, когда я окончательно снял повязки. Я заранее приготовил большое зеркало и подвёл к нему пациента. Он долго с удивлением вглядывался. Рубцов, так обезображивающих лицо, не было. Потом заплакал. Я не стал докучать своим присутствием и вышел.

Через несколько минут плач стих, а затем раздался смех, переходящий в хохот. Никак у Николя крыша поехала, только этого мне и не хватало. Я заглянул в комнату пациента. Он бочком сидел на кровати и улыбался.

– С вами все в порядке? – спросил я.

– Да, да, все хорошо.

– А почему Вы смеялись?

– Вы представьте себе – меня будут целовать, не зная, что фактически это зад, – и снова залился смехом.

По-моему, ему все-таки надо дать валерианы. Николя так долго страдал от своей внешности, потом перенёс болезненную операцию, и долгие недели в напряжении – удастся ли операция, каким будет лицо. Теперь, когда лицо оказалось лучше его ожиданий, нервы немного сдали. Напоил валерианой; переволновавшийся Николя уснул, обняв зеркало. Я полюбовался своей работой – не каждый день, даже в хороших современных клиниках, случаются такие удачи.

Сколько раз убеждался, что не отравленные химией организмы людей Средневековья удивительно быстро восстанавливаются, да и люди терпеливее. Через пару дней я с умилением наблюдал, как жена Николя оглаживает ладошкой покрасневшее лицо мужа.

Эх, ещё бы лидазу подключить, да физиолечение, да где их взять? На прощание вместо запрошенных мной трёхсот луидоров благодарный Николя отсчитал пятьсот, горячо меня обнял и расцеловал. Через месяц он заехал на проверку – шрамики на лице ещё были красными, слегка выделялись, но я заверил пациента, что через год они будут почти не видны. Сам того не зная, Николя сослужил мне хорошую рекламу, – видевшие его ранее люди приходили со своими проблемами, и работой я себя обеспечил.

В один из ненастных осенних дней, когда моросил мелкий дождь и не хотелось выходить из дома, ко мне прибежал посыльный:

– Месье Жильбер срочно просил явиться в клинику.

Выбирать не приходилось, пришлось одеваться и мокнуть под дождём. Своим извозчиком и выездом я не обзавёлся, решив не тратить деньги зря: до весны оставалось уже немного, а там и отъезд не за горами.

На кафедре оказалось неожиданного много народа. Я нашёл Жильбера, и он завёл меня в комнату. На столе лежал окровавленный мужчина – Жильбер кивнул на него – герцог Анжуйский, Филипп. Было совершено покушение кинжалом в грудь и живот. На мой взгляд – потеряно много крови, не жилец. Я осмотрел пациента – мужчина был бледен, пульс частит, из раны в груди пузырится кровь – наверняка задето лёгкое.

Попробовать можно, но где взять кровь для переливания? Вернее, доноров найти можно, но нет реактивов для определения группы крови и резус-фактора.

– Все, Жильбер, говорить времени нет. Если не оперировать – он покойник, попробовать можно, но гарантий нет.

Жильбер испугался: случись нехорошее – Людовик запросто казнит, он и за меньшие прегрешения бросает в Бастилию или отрубает голову. А здесь – ведь герцог его племянник. Лицо Жильбера стало таким же бледным, как и у раненого герцога.

– Что же делать, что же делать? – Он заламывал в отчаянии руки и бегал по комнате.

– Жильбер, возьмите себя в руки, готовьтесь к операции.

Мы помыли руки, студенты стащили с раненого одежду. Быстро осмотрев раны, я решил начать с живота. Рану в грудной клетке пока заткнул тампоном, чтобы не подсасывался воздух. Была не была, у раненого просто нет шансов выжить, без помощи он умрёт в ближайшие пару часов.

Вскрыли брюшную полость – полно крови, жалко, нет электроотсоса, придётся сушить тампонами. Полностью осушить не удалось, но хотя бы ранение нашли – сильно кровила брыжеечная артерия. Ушили, нашли ранение желудка. Ушили, по быстрому зашили живот.

Хотя все старались делать быстро, время летело. Вскрыли грудную полость, в плевре тоже полно крови, нашли кровоточащий сосуд, ушили, перевязали.

Наложили швы на кожу. Вроде все. Раненый хрипло и часто дышал, пульс частит, слабого наполнения. Тяжелый! Очень тяжёлый больной. Сейчас бы ему капельницу, кровь перелить, растворы всякие. Я аж зубами заскрипел от злости и бессилия.

Теперь от нас ничего не зависело, только от организма пациента. Хватит сил – выкарабкается, нет – мы сделали, что смогли.

Почти сутки мы не отходили от раненого, состояние оставалось тяжёлым, бинты чуть подмокали, но это нормально. К исходу вторых суток герцог пришёл в себя, мутным взглядом обвёл глазами потолок, нас. Прошептал: – Где я? – Жильбер сразу же ответил:

– В больнице Сорбонны, вы были ранены, мсье, нам пришлось вас оперировать.

– Пить!

Я поднёс к губам тряпицу, смоченную водой. Раненый жадно высосал воду.

– Ещё!

– Нельзя вам пока.

– Мои люди здесь?

– Да, стоят в коридоре.

– Позовите!

– Вы слабы, Вам пока не надо много говорить.

– Это очень важно.

Я вышел в коридор: у дверей стояли трое людей герцога, за прошедшие двое суток они уже примелькались.

– Его Высочество просит кого-либо зайти.

К двери направились сразу двое, но я остановил:

– Герцог очень слаб, только один и очень ненадолго.

Вошедший склонился к герцогу, они пошептались, и слуга вышел.

– Как скоро я встану?

– Это будет зависеть от вашего состояния, но я боюсь, не скоро, милорд. Ранения были тяжелы, вы потеряли много крови и чудом остались живы. Вам нельзя сейчас разговаривать, спите, набирайтесь сил.

– Это было покушение, я опасаюсь за свою жизнь. – И, откинувшись на подушку, уснул.

Последующие дни прошли в хлопотах – перевязки, лечебные мази. Приходилось поворачивать герцога и немного присаживать в постели для профилактики пролежней. Состояние его было стабильным, и за жизнь уже не приходилось опасаться.

Я боялся пневмонии или нагноений, но, слава богу, обошлось. Но герцог явно чего-то боялся – как только открывалась дверь, он вздрагивал и поворачивался – кто пришел, хотя в коридоре постоянно, и днём и ночью, дежурили его люди.

– Мне надо быстрее подняться и исчезнуть из Парижа, думаю, враги уже знают, где я.

– Ваше высочество, вам пока нельзя путешествовать, даже в карете. Потерпите хотя бы ещё неделю, лучше – дней десять.

Ему пришлось согласиться, он и сам чувствовал, что слаб, даже стоять без посторонней помощи не мог. Мои круглосуточные бдения кончились. Теперь, по мере улучшения здоровья герцога, мы с Жильбером дежурили по очереди, да и то днём. Ничто не предвещало беды.

Дождливой ненастной ночью я проснулся от ощущения тревоги. Что-то было не так.

Я нащупал лежавший на туалетном столике пистолет, взвёл курок. Шпага лежала рядом, и я вытащил её из ножен. Все тихо. Неужели почудилось? Я постоял несколько минут и уже собирался лечь спать, как в соседней комнате, где спала Норма, послышалась возня и женский вскрик. Я схватил оружие и пинком ноги открыл дверь. У постели Нормы мелькнули тени. Я выстрелил в одну из них, и человек рухнул на пол.

Ко мне метнулись ещё две тени, одетые в чёрную одежду. Я еле успел отбить удар шпагой. В комнатах было темно, но у меня было преимущество – я знал расположение комнат и мебели.

Я сделал шаг назад, встав в дверном проёме – так никто не сможет зайти сзади или сбоку, к тому же нападавшие не смогут напасть вдвоём одновременно – проём узок, а сражаться одновременно с обоими – чревато. Звенели шпаги, глаза после сна относительно неплохо видели, на каждый выпад я успевал подставить блок и сделать укол сам. Однако противник попался опытный – шпага в его руках так и порхала. Надо как-то выходить из положения. Мозг лихорадочно работал – пока я не ухватился за мелькнувшую мысль. Пистолет разряжен, но кто мешает им воспользоваться, как кистенём. Выбрав удачный момент, когда противник кинулся в атаку, я со всей силы запустил пистолетом ему в голову, как камнем. Кидать было неудобно левой рукой, а я все-таки правша. Но попал удачно – противник вскрикнул и инстинктивно схватился за лицо. Я этого и ждал и тотчас воткнул ему шпагу в горло, для верности повернув. В грудь бить боялся – вдруг кольчуга или панцирь, а кидать больше нечего. Враг медленно осел на пол. Второй кинулся на меня. Конечно, пока мы обменивались ударами, он отдыхал, а я уже был в поту. Мне снова повезло, нога противника попала на руку убитого врага, и он поскользнулся, на миг потеряв равновесие и вскинув левую руку в попытке устоять. Я не дал ему шанса, вонзив шпагу в подмышку. Даже если на нём был панцирь, подмышки он не защищает, в бою никто руки не поднимает. Захрипев, ночной разбойник упал. Он ещё дышал, и я нанёс удар шпагой в сердце. Здесь не в ходу милосердие, хочешь остаться в живых – не оставляй за спиной недобитого врага.

Я чиркнул кресалом, зажёг свечу. На полу спальни, где почивала Норма, валялись три одетых в чёрное трупа. Судя по их виду – совсем не разбойники: чистая одежда из дорогого сукна, на пальцах – массивные золотые перстни. На шее – цепи. Добротные сапоги и добротное дорогое оружие. Такие не полезут за деньгами, здесь кроется что-то другое. Всю обстановку в комнате я охватил одним взглядом. Чего же Норма молчит? В два прыжка я подскочил к кровати. Да, ей уже никто не поможет. Из груди торчал кинжал, и на меня глядели мёртвые глаза. Я слишком много видел мёртвых, чтобы ошибаться. Может, произошла какая-то ошибка? У меня здесь просто не было врагов, ещё не успел нажить. Хотя герцог! Вот! Вот разгадка. Или мне хотели отомстить за выздоровление герцога, или хотели моими руками его убрать.

Норма спутала карты. В темноте убийцы перепутали кровати, а может быть, её не хотели оставлять в живых, как свидетеля, но что-то нарушило их планы, и Норма успела закричать, тем спася меня от смерти. Я тихонько отогнул штору и посмотрел на улицу. У дверей дома стоял закрытый фиакр. Не теряя времени, я достал из тумбочки второй пистолет – он был заряжен, в правую руку шпагу, – и рванулся к выходу. Мне хотелось знать – кто они такие и каким боком здесь я? Тихонько открыл дверь. У фиакра стоял человек в чёрном. Одним прыжком я подскочил к нему и стволом пистолета упёрся в живот:

– Брось оружие!

На мостовую со звоном упала шпага.

– Иди за мной, крикнешь или дёрнешься – ты труп. Понял?

Он кивнул. Я медленно отошёл к двери и зашёл, человек в чёрном – за мной. Я завёл его в комнату. Вид троих убитых товарищей не добавил ему решительности. Я указал ему на убитую Норму:

– Это моя жена, заметь – любимая. Отвечай быстро – кто и за что хочет меня убить?

Незнакомец помедлил с ответом. Лезвием шпаги я слегка провёл по его горлу, из тонкого разреза потекла струйка крови. Я надавил на шпагу:

– Ну, молчать будешь?

– Герцог!

Ага, это я уже и сам понял.

– Кто заказал покушение на Филиппа?

Незнакомец опять замолчал. Кончиком шпаги я нанёс рану на щеке.

– Людовик.

До меня не сразу дошло – какой Людовик?

– Людовик Четырнадцатый, король Франции.

– Почему я?

– Ты помог Филиппу остаться в живых.

– Кто эти люди, – я шпагой указал на убитых.

– Шевалье из приближённых ко двору.

– А Жильбер?

Незнакомец отвёл взгляд. Так, похоже, и Жильберу грозит опасность.

– Когда?

– Мы должны были после тебя, не ожидали, что лекаришко так владеет шпагой. Вот он – лучший дуэлянт во Франции, – кивком головы он указал на убитого.

Кровь вскипела в жилах, я резанул лезвием по шее и ночной непрошенный гость упал на пол, захлёбываясь собственной кровью.

Так, надо быстро думать. Убийц будут ждать – ну, скажем, до утра. Я взглянул на часы – три часа. Значит, у меня есть часа четыре в запасе. Надо как можно быстрее сваливать из столь гостеприимного города.

Собственно, собрать вещи – дело нескольких минут, фиакр у дверей. Норму только похоронить не успеваю, но, думаю, Жильбер распорядится. Да и увидев мясорубку у меня дома, поймёт, в чём дело, сам поостережётся. Я зажёг ещё свечи, покидал в кофр вещи, зарядил пистолет, засунул оба за пояс. Обтерев шпагу, вложил в ножны. Оделся по-походному, вышел, не запирая дверь – зачем уж теперь? Забросил кофр внутрь фиакра и взобрался на облучок. Чёрт, я плохо знаю город, как бы не заблудиться. Ладно, найдём, где наша не пропадала. Я дёрнул вожжами, лошадь тронула.

Немало поплутав, я все-таки нашёл городские ворота и беспрепятственно выехал. Стража выглянула было из сторожки, но, увидев на дверцах фиакра три лилии – опознавательный знак королевского двора, даже не подошла.

Выехав за город, я доехал до моста через Сену и остановился. Что теперь делать? Ехать в порт – рискованно. Найдя тела, поднимут тревогу, верховые гонцы быстро известят портовые власти, и ни одно судно без досмотра не выйдет в море.

Сухопутные границы пересечь легче – конечно, не по дорогам; там, на границе, тоже заставы. Но, наверное, можно договориться с контрабандистами. Эти знают все тропки и тайные проходы, за деньги проведут. Я немножко пожалел, что не снял в спешке с убитых цепи и перстни. Наличных, учитывая дальний путь и спешку, было не очень много. Пока меня не спохватились, можно продолжить путь на фиакре, но к обеду надо его бросить – больно заметен со своими лилиями на бортах. Лишняя подсказка для преследующих.

Назад Дальше