Нокаутирующий удар. Луи де Ла Тремуйль, сопровождаемый парочкой уже знакомых мне советников вышел из шатра, даже забыв про правила приличия. Хорошо хоть его сопровождающие оказались не столь впечатлены прозвучавшими словами… Но «не столь» и «не впечатлены» — это всё ж большая разница. Просто выдержки побольше оказалось, как я полагаю. Выдавили из себя подобающие слова и тихонько так удалились, потупив глазки. А вот де Ла Тремуйля пробрало до печёнок. Никак вспомнил о том, что канцлер Гийом де Ногаре, верный пёс короля, умер не самой лёгкой смертью во время процесса, а Папа Климент V спустя месяц с небольшим после сожжения Жака де Моле помер во время охоты по неизвестной причины. Более того, в церковь, где находилось уже мёртвое тело понтифика, ударила молния, вызвав такой пожар, что и хоронить нечего было.
Хм, уж не примерил ли на себя вернейший сторонник короля Карла VIII участь Ги де Ногаре? Возможно, ой как возможно! Про это я, каюсь, как-то даже не подумал. Более того, почему то в голову пришла мысль о том, что и сам Карл VIII умер донельзя дурацкой смертью — ударился головой о дверной косяк в одном из своих замков. Вроде даже в том самом Амбуазе, где сейчас находится ненавидящая его жена, Анна Бретонская. Мля-я… Тут и сам начнёшь верить в проклятье тамплиеров, особенно учитывая то, что в существовании высших сил мне так точно сомневаться не получится.
В любом случае, удалось даже больше того, на что я рассчитывал. Выигранный час времени для того, чтобы моё предложение неаполитанской части вражеской армии дошло до как можно большего числа адресатов — это само собой. Приятный же бонус заключался в том, что лучший военачальник короля пребывает сейчас в таком шоке и душевном раздрае, что руководить сражением, выкладываясь на все сто… не факт, что в состоянии. Мне же предстоит объясняться, пусть и по-быстрому, с Гонзаго и Сфорца. В основном, конечно, с герцогом Мантуи. Пофиг, прорвёмся! С учётом моего положения кардинала, сына понтифика и великого магистра Ордена Храма есть варианты. В конце то концов, не одному же Савонароле корчить из себя Глас Господень!
ИнтерлюдияПапская область, Палестрина, расположение французской армии, февраль 1494 года
Карл VIII давно, очень давно не видел маршала де Ла Тремуйля в таком удручающем состоянии. По одному виду полководца становилось понятно — переговоры прошли не просто плохо, а отвратительно. Но что именно привело его в такой вид? Король хотел было спросить своего верного сподвижника, но тут сам де Ла Тремуйль открыл наконец рот, изрекая слова, которые король хотел…. А может и не хотел из-за дурного предчувствия услышать.
— Нашу армию не пропустят, да, Луи?
— Хуже, Ваше Величество, — выдохнул маршал, с трудом удерживающий себя в подобии обычного состояния. — Борджиа предъявил требования не как кардинал и «рука Святого Престола», а как великий магистр тамплиеров. Он претендует на ВСЁ, что было имуществом Ордена Храма. И он…
— Сошёл с ума, — рыкнул король. — Придётся напомнить ему, как завершился путь этого ордена! Заодно… Что-то не так, маршал?
— Простите, мой король, я сказал почти то же самое и… получил ответ, который мне хочется забыть.
Эти слова заставили Карла VIII внимательно так посмотреть на одного из самых верных своих людей. Он знал, что Луи де Ла Тремуйля сложно смутить, но ещё сложнее напугать. А именно страх сейчас витал в воздухе, стремясь добраться даже до него. Поэтому король повёл рукой, разрешая, а точнее приказывая маршалу продолжить.
— Чезаре Борджиа, как новый магистр Ордена Храма потребовал от меня сказать Вашему Величеству, что: «Жак де Моле передаёт привет из могилы устами сменившего его великого магистра». И подробно напомнил о «проклятии тамплиеров», которое висит дамокловым мечом над королями Франции.
— Ублюдок! — прошипел король Франции, сжав руку в кулак и с трудом удержавшись от желания ударить этим самым кулаком по чему-нибудь… или кому-нибудь. — Ядовитая ехидна знает, в какое место ударить… и ужалить. Про «проклятие» он сказал не только тебе, но и другим. Неаполитанцы, среди них волнения. Вместе с отпущенными пленниками он «подарил» им слова и письмо.
— И в нём…
— Самого письма нет, его не удалось найти. И даже повесить тех, кто его доставил, нельзя.
— Это помогло бы внушить страх неаполитанцам, Ваше Величество.
— Помолчите, Бернар, — отмахнулся от командира гвардии Карл VIII. — Повесим хотя бы одного, ещё сильнее убедим остальных в том, что надо бежать. Они уже привыкли это делать. Послушайте, маршал, что придумал этот Борджиа!
Тут король вкратце изложил ситуацию, которая заметно изменилась за то недолгое время, пока шли переговоры с участием де Ла Тремуйля. И услышанное маршалу сильно не понравилось. Оказалось, Чезаре Борджиа предлагал неаполитанской части войска даже не перейти на его сторону, а просто отойти и «постоять в сторонке», обещая за это позабыть про случившееся ранее и никоим образом не наказывать впоследствии. Не награждать, но и не карать. Учитывая же известность младшего Борджиа как человека, который старается исполнять данные им обещания… Одно это могло сильно воздействовать на неаполитанцев. А вдобавок и напоминание про «проклятье тамплиеров», которое поражает всех французских королей, отступающих от «праведной жизни». В послании неаполитанцам Чезаре Борджиа припомнил Карлу VIII и коварно захваченную Бретань, и нарушение священного таинства уже заключённого Анной Бретонской брака, и вторжение в италийские земли. А как начало действия «проклятия» припомнил весьма символическое и чувствительное поражение в первой же битве этой войны. Заодно напоминал, что проклятью не прикажешь, оно порой не особенно разбирает, кто виноват больше, кто меньше. И лучший способ избежать его действия — отойти в сторону от того, кто является его главной целью.
— Напиши это кто-нибудь другой — его бы не стали и слушать, — бушевал Карл Валуа. — Но он же не просто «великий магистр» вынырнувшего из зловонного болота «ордена тамплиеров», а кардинал, причём уже известный своими достижениями. Лекарство от оспы, оно действует! Вот и относятся к его словам гораздо внимательнее, чем они того заслуживают. Хорошо ещё, что этот Борджиа не уподобился Савонароле и не утверждает, что и с ним Господь говорит!
— И что с неаполитанцами, Ваше Величество?
Карл VIII, прервавшись, лишь махнул рукой в сторону д’Обиньи, приказывая говорить капитану гвардии. Тот, не скрывая своего недовольства происходящим, проворчал:
— Неапольские войска ненадёжны, они боятся Борджиа больше, чем нас. Как только почувствуют слабость — воспользуются его предложением, сохраняя жизнь и надеясь, что мы не сможем их наказать. И легенды о тамплиерах, они очень мешают. Опасно!
— То есть у нас семь тысяч, больше трети армии, может покинуть поле битвы в любое мгновение, да?
— К сожалению, мне нечем вас утешить, Луи, — покривился командир гвардии от печальных перспектив. — Разве что не обязательно все, кто-то может и остаться. Но кто… этого я не знаю. Неаполитанцы!
— И как тогда мы можем надеяться выиграть битву при меньшей численности, слабой в сравнении с противником артиллерии да ещё со сковывающим движение громоздким обозом?
Де Ла Тремуйль задал этот вопрос, только вот к кому он был обращён, маршал и сам толком не понимал. Слишком уж недавние события выбили его из привычного спокойного, сосредоточенного состояния. Полученный же ответ заставил его глаза округлиться, чуть ли не вылезти из орбит, особенно учитывая то, что ответ был получен от самого Карла VIII.
— У нас мало шансов выиграть сражение, Луи. И нам нельзя отступать в Неаполь, ожидая подкреплений. Тогда нас раздавят с двух сторон, испанцы уже высадились на юге и движутся к северу, занимая одну крепость за другой.
— Вы хотите прорываться сквозь вражескую армию, мой король? Под огнём артиллерии Борджиа, отягощёнными даже не пехотой, а обозом? Прорвутся немногие, если вообще прорвутся. Неаполитанцы… останься они верны, не опасайся мы их измены в любой момент…
— Я это понимаю! Потому заранее говорю, что нам вряд ли удастся прорваться всем, тем более со всем, что везём в обозе. Луи, Бернар, слушайте внимательно, от этого многое будет зависеть!
Оба приближённых короля Франции слушали и с каждым новым королевским словом становились всё мрачнее. По сути им предстояло придумать, как не выиграть сражение, а проиграть его с меньшими для себя потерями. Как ни странно, но второй после ненадежности неаполитанцев проблемой стала наёмная швейцарская пехота. О нет, они не собирались даже думать о сдаче или бегстве, получив столь большую по любым меркам добычу. Только в этом, в объёме и ценности добычи, и была проблема. Наёмников почти невозможно было заставить бросить тот самый обоз! На такое «псы войны» не пойдут, прежде чем не встанет вопрос о выживании.
Сказать им прямо? О, вот тогда возможно всякое, но неизменно печальное для Франции. Поставленные перед печальным выбором наёмники могли склониться к тому варианту, при котором обратят оружие против нанимателя, предварительно договорившись с изначальным противником. И ведь Борджиа вполне мог пойти на такую сделку. Что Карл VIII, что его маршал и командир гвардии успели в должной мере изучить своего, пожалуй, главного врага в этой неудачно складывающейся войне.
Поэтому то король и предложил де Ла Тремуйлю начать основную стадию сражения атакой швейцарской пехоты той части войска Борджиа, которая покажется более уязвимой. И уж точно не атаковать собственно войска этого «великого магистра», учитывая грустный опыт противостояния его новому пехотному построению с большим числом аркебузиров и массовой поддержкой артиллерии.
Втянуть врага в битву, заставить его сосредоточить немалую часть сил на швейцарцах и возможно неаполитанцах — если те сразу не увильнут от боя, чего все трое совещающихся не исключали — после чего… Атаковать кавалерией? О нет, как Карл VIII, так и его маршал помнили, что такое венецианские конные арбалетчики и как они опасны что для пехоты, что для конницы. Зато подставить как выгодную цель слабо охраняемый обоз и, с не менее глубокой печалью, артиллерию — вот это могло подействовать.
— Венецианским кондотьерам и самому Франческо Гонзага прежде всего нужны деньги и ценности из обоза, — невесело усмехаясь, выдавливал из себя Карл Валуа. — Чезаре Борджиа не обманется этим и будет призывать преследовать нас, только…
— У Борджиа мало кавалерии, — понятливо откликнулся де Ла Тремуйль. — А оторвать венецианцев от разграбления обоза у него не хватит сил. И ещё швейцарцы.
— Всё вместе, маршал. И прорвавшись, уходить через Сиену, охваченный мятежом против Медичи Ливорно, возможно даже Пизу… В Лукке уже наши войска.
— А затем Милан?
В ответ на этот вопрос командира своей гвардии король невесело так ухмыльнулся, заявив:
— После того как Катарина Сфорца стала союзницей Борджиа, я не знаю, куда метнётся Мавр! Лучше из Лукки, соединившись с отрядами Жильбера де Бурбон-Монпансье мы через Геную отступим в Савойю. Там же, приведя войско в порядок и дождавшись подкрепления из Франции, продолжим. Нельзя дать нашим врагам достаточно времени, чтобы они лишили нас большей части завоёванного.
Может Луи де Ла Тремуйль и хотел возразить по отдельным моментам, но сейчас предпочёл промолчать, выждать. Тут и напоминание о «проклятии тамплиеров» и понимание, что вот-вот начнётся сражение… И вообще неуверенность, что в этой войне хоть что-то может пойти по заранее разработанным и продуманным планам. Вырваться из ловушки, пусть даже потеряв обоз, артиллерию, даже наёмников — вот то, что заботило маршала, в этом он был полностью солидарен с королём. Остальное… подождёт.
* * *Франция, Амбуаз, февраль 1494 года
Голубиная почта — вот то средство, которым пользовался как Диего де Фуэнтес, так и все люди, нуждающиеся в получении сведений как можно быстрее и при этом имевшие достаточно средств для подобного. Ведь хорошие почтовые голуби стоили немалых денег. Более того, их отправляли сразу двух-трёх, дабы исключить утерю послания от неизбежных печальных случайностей.
Фуэнтес располагал должными средствами. Не своими, конечно, а предоставленными ему Родриго Борджиа, Папой Римским. Хотя служил он не понтифику, а именно Борджиа и были на то сразу несколько причин. Во-первых, Диего родился и вырос в Каталонии, примерно в тех местах, откуда были родом и Борджиа. И как многие другие, когда их земляк возвысился в Риме — даже в бытность не Папой, а «всего лишь» вице-канцлером — представители многих семей сочли хорошей мыслью отправить кое-кого из своих туда, в Папскую область. Не прогадали, ведь Родриго де Борха стал хозяином Святого Престола, обойдя всех соперников.
Но не только это сделало каталонца абсолютно верным семье Борджиа человеком. Диего, по его глубокому убеждению, боялся в этом мире всего двух вещей: оспы и за жизнь членов своей семьи, то есть матери, брата и двух сестёр. Отец и старший брат погибли… не от клинка, хотя немало успели повоевать, а от «бича божьего», той самой оспы. Теперь же, после того, как именно Борджиа — чтобы ни говорили некоторые о «божественном ниспослании» — сумели найти средство, защищающее от страшной болезни, один страх исчез полностью, второй же значительно ослабел.
Отсюда и преданность, и готовность служить под знамёнами хоть самих Борджиа, хоть Ордена тамплиеров, который был восстановлен исключительно во имя интересов этих самых Борджиа.
Приказ отправиться во Францию, скрыв истинную суть под маской лекаря? Не представляло сложностей. Трудности были лишь во время обучения, когда Диего с заметными усилиями изучал хотя бы основы лекарского дела. Нужного дела, полезного, но всё же не совсем того, к чему лежала душа. Гораздо легче ему давались шпионские премудрости, в коих его просвещал сам Чезаре Борджиа. Шифрованные послания, умения заметить следящих за ним людей и самому оставаться незаметным, знания о том, что даже другая одежда способна изменить человека, не говоря уж об искусственной хромоте или поддельном шраме. Происходящий из знатного рода более чем в десяти поколениях Диего де Фуэнтес и не думал, что ему придётся почерпнуть знания у… бродячих актёров. А вот пришлось!
И пригодилось. Уже с того дня, как он въехал во Францию, прикидываясь учеником довольно известного врача Генриха фон Шлоссберга. Врач действительно существовал и, более того, был обязан тем же Борджиа, избавившим его от серьёзных неприятностей, связанных с вниманием инквизиции на землях Священной Римской империи. Алхимия… ей с давних пор занимались почти все врачи из числа тех, которые хоть что-то из себя представляли.
Сперва к королевскому двору, а точнее в Амбуаз, для лечения слабого и болезненного дофина проник сам Генрих фон Шлоссберг, обязанный Борджиа избавлением от пыток и, вполне вероятно, костра инквизиции. Затем протащил и «помощника» среди других, часто и постоянно меняющихся. А дальше… всё было так, как и планировал великий магистр Ордена Храма. Ненавидящая своего мужа Анна Бретонская охотно приняла помощь Борджиа, сулящую ей свободу для себя и восстановление независимости для своей Родины.
За то время, которое прошло со дня «союзного договора», пусть и не оформленного на бумаге, прошло не так много времени. Только и его оказалось вполне достаточно для подготовки. Жан де Риё, бывший командующий армией Бретани, прикидываясь больным, сумел собрать верных герцогине вассалов, не объясняя суть. Да и не мог объяснить, ибо сам её толком не знал. Анна Бретонская сказала верному воину лишь то, что от этого зависит независимость Бретани, у которой теперь есть действительно серьёзная поддержка. От тех людей, которые её окажут, а не отделаются лишь символической подачкой, как было во время той печальной для герцогства войны.
Поддержка действительно ожидалась серьёзная. В портах Испании уже собирались корабли, которые должны были высадить в портах Бретани из числа находящихся поближе к Ренну, её столице, часть нанятых отрядов, а также орудия и припасы. И корабли были не торговыми, а способными за себя постоять, что было особенно важно в свете событий в Неаполитанском королевстве.