Пока суд да дело, войска были полностью готовы к началу сражения. Авангард, центр, правый и левый фланги, резерв… И должным образом расставленные батареи, то есть на холмах, да к тому же худо-бедно, но составившие «карты стрельб». Примитивные, конечно, по причине крайней архаичности самих орудий, но за неимением лучшего и это заметно повышало эффективность ведения огня.
— Беспокоюсь я, — признался стоящий рядом и только что оторвавшийся от рассматривания противника в подзорную трубу Корелья. — И даже не за успех тех неаполитанцев, которым ты поручил кое-что передать своим… Гонзага!
— А что с ним, то есть с ними не так? Предавать нас и переходить на сторону французов они точно не станут. Я человек очень осторожный и стараюсь как можно меньше оставлять на волю случая. Мои люди внимательно отслеживают происходящее у венецианцев, там всё спокойно.
— Другое беспокоит. Гонзага хороший военачальник, но не любит прислушиватьсяк другим. Исключение — его дядя Ридольфо, но он не большой сторонник слишком новых и необычных ходов. Оба предпочитают действовать как им привычнее, а это способно доставить неудобства. Венецианцев больше, с ними приходится считаться, даже уступать.
— Всё учтено, Мигель, — успокоил я друга. — Даже если герцог Мантуи станет воевать по тем канонам, которым его обучал Ридольфо, он не нанесёт нашим планам особого вреда, разве что увеличит собственные потери, только и всего. Какое самое слабое место противника?
— Обоз с добычей!
Быстрый ответ. Абсолютно правильный ответ.
— Сюда же стоит прибавить малое число орудий, но в целом ты прав. У властителя Мантуи слюнки текут на французскую добычу, а значит он ни за что не откажется от предложения послать часть своей лёгкой кавалерии в обход, чтобы та ударила с тыла, по охране этого самого обоза. Но ведь и французы, и швейцарские наёмники очень не хотят лишиться даже части добычи. За неё они готовы драться жестоко!
— Всем нужно золото… — усмехнулась Бьянка, доселе молчавшая. — Но и нам тоже, да?
— У нас хватает выдержки и понимания, что после победы трофеи никуда не денутся. И что золото — это не самая важная часть. Куда важнее сам Неаполь, раздел которого ещё предстоит сделать наиболее выгодным для нас. И не только Неаполь. Пока же просто ждём… Для нас лучшим исходом будет прибытие кого-то из французов на переговоры. Время, оно работает отнюдь не на наших врагов и не на временных союзников. Но даже если король Франции решит атаковать сразу — мы к этому уже приготовились.
— И снова мы на фланге, — покривился Корелья. — Только теперь левом.
— Главное не где находиться, а как грамотно использовать местоположение, — возразил я. — Вот и постараемся использовать положение на фланге таким образом, чтобы противник резко расхотел нас атаковать. Батареи уже сгруппированы должным образом, осталось лишь напомнить командирам о правильных обороне и атаке. Наши то ладно, а вот вассалы Святого Престола… Эти могут позабыть, поддаться жажде славы, трофеев и понести чрезмерно высокие потери.
— Они — это не совсем мы, — испытующе этак посмотрела на меня Бьянка, ожидая реакции.
— А венецианцы — это совсем не мы. Пусть союзники, но такие, за которыми надо очень внимательно следить, чтобы потом горько не пожалеть. Слишком уж переменчива политика любой республики, особенно торговой. Сочтут, что выгоднее будет поддерживать Рим не так сильно, вот тогда и усложнят нам жизнь. А уж если взбредёт в голову с Османской империей заново договариваться… тогда будет совсем печально для наших планов.
— Планов? Каких именно?
— Позже, Мигель. Сейчас в двух словах сказать не получится, а обрывать разговор на самом интересном месте я сам не хочу. И вообще, лишнее сейчас — забивать разум тем, что даже косвенно не относится к этой войне.
Чувствовалось, что Корелья хочет сказать нечто вроде: «Сам то постоянно думаешь и о сиюминутном и о только начинающем приближаться». Однако молчит и правильно делает. Вот когда сможет одновременно гонять в голове несколько потоков мыслей, не сбиваясь и не теряя эффективности — тогда другое дело. А пока не вывел мышление на более высокий уровень, лучше воздержаться и не гоняться сразу за двумя зайцами со всем известным результатом.
Ждать пришлось недолго. Результат? Как раз тот, что доктор прописал — французы согласились на переговоры, причём даже уговаривать не пришлось. Интересно, однако! Неужто Карл VIII и его приближённые реально надеются, что им удастся договориться о безопасном проходе с учётом имеющегося на сей день расклада? Или просто хотят посредством отправленных на переговоры хоть частично, да получить представление о противостоящей им армии? Не столько о численности — это им и так известно — сколько составить личное впечатление, что часто бывает фактором не из последних. Такого я бы не исключал, учитывая наличие столь опытного и опасного человека как маршал Луи де Ла Тремуйль.
Мда… Собственно, именно он к нам и пожаловал с полагающимся сопровождением и явно снабжённый всеми возможными и невозможными полномочиями. Оставалось лишь пригласить его в спешно раскинутый шатёр чуть в стороне, дабы не любопытствовал сверх меры в глубине нашей армии, особенно касаемо расположения и численного состава батарей.
Самый минимум высокопоставленных персон, дабы не огорчать Франческо Гонзага. Он как командующий венецианской армией, я в качестве командира остальных войск… и Катарина Сфорца, чьё присутствие было важным с политической точки зрения и за ради психологического давления на маршала Франции. Корелья и Раталли были при войсках, дабы не случилось чего-нибудь неожиданного; Бьянка тоже, тяжко вздыхая, смирилась с тем, что тут ей не судьба побывать. Гонзаго, однако! Присутствие девушки, скажем так, не шибко знатного происхождения пусть даже в качестве секретаря, записывающего сказанное, ему явно встала бы поперёк горла. А конфликтовать по даже не второ-, а третьестепенным поводам я лично смысла не видел.
Но вот та самая знатность, из-за которой он хоть и косился на Львицу Романии, но вслух своего истинного отношения не высказывал — это заставило меня по иному посмотреть на некоторые намёки Родриго Борджиа относительно Бьянки. Сейчас она всего лишь Бьянка де Медельяччи, странная фаворитка папского сына и великого магистра Ордена Храма. Это немало, но в то же время не много для того уровня, куда я стремлюсь её вывести. Пусть она очень успешно учится, но набрать вес в глазах окружающих может только двумя путями, один из которых ей явно не подходит.
Выходить замуж за знатную, влиятельную и непременно зависимую от Борджиа персону… Учитывая определённые пристрастия моей подруги, подобное даже в теории очень сложно допустить. Даже если заморочиться с чисто фиктивным браком, слишком хлопотно, а это не есть хорошо. Остаётся второй путь, при котором она, как личный вассал семейства Борджиа, получит какое-нибудь герцогство, которое по тем или иным причинам будет не слишком удобным удерживать за собой лично. А потом уже трансформировать связку сюзерен-вассалы таким образом, чтобы последним стало на порядок сложнее проявлять попытки отколоться или играть в местечковый сепаратизм. Опыт веков грядущих тут сыграет на моей стороне.
Потом, всё потом и даже не на близкую перспективу. Сейчас «улыбаемся и машем» мрачному маршалу Франции, который наконец появляется в шатре и окидывает собравшихся тяжёлым таким, недовольным взором. Вот слова наоборот, более чем вежливые. Понимает, как умный человек, что ситуация сейчас для его стороны далеко не самая приятная, учитывая тот факт, что французская армия уже получала от нас по голове, а вот в иную сторону… как-то не случалось в этой войне.
— Вы пропустили нас через свои земли, Ваше Высокопреосвященство, ваш отец, Папа Александр VI, возложил на моего короля корону Неаполя, — вкрадчиво так, с показным недоумением начал де Ла Тремуйль. — Чем же вызвано то, что теперь знамя Борджиа развевается среди прочих над армией, которая преградила нам путь во Францию?
Умные слова, Ваша Светлость, — кивнул я, признавая умение маршала играть словами. — Только у всех трёх людей, сидящих перед вами, есть свои претензии к Франции. И, как я полагаю, правильно будет дать Его Светлости Франческо Гонзага, герцогу Мантуи, сказать о претензиях республики Венеция к Франции.
— Венеция и Мантуя не признают власть французской короны над Неаполем, — сверкнул глазами герцог. — Республика требует, чтобы Трастамара вернули себе власть над королевством, а король Карл VIII перестал примерять на свою голову не принадлежащие ему короны. Мы думали, что Бретань была исключением, но она стала началом.
— Вот видите. Ваша Светлость, Венеция недовольна, — улыбнулся я, разводя руками. — Тут и торговые интересы и опасения излишнего усиления вашего королевства. Уж простите, но пример Модены, Асти, Монферрата. Салуццо и той же Савойи показывает, что если французская армия куда-то вошла, то выпроводить её без очень веских доводов крайне затруднительно. А там как знать… Вдруг ваш король захотел бы прогуляться и по землям Венеции.
Гонзага пробурчал что-то подтверждающее, а маршал только и мог, что скрипнуть зубами и сохранять вежливое выражение лица Знал, хитрая его душа, что Карл VIII не остановился бы, пока не «положил в карман» короны и знаки власти ВСЕХ италийских земель, даже тех, которые изначально сказались нейтральными и даже союзными. И понимал, что я это понимаю, точнее догадываюсь, исходя из знания нутра его сюзерена.
— Его Величество поручил мне спросить, что вы хотите получить в обмен на свободный проход его армии?
Торг? Сомнительно, хотя обещать то французы могут многое, только исполнение обещанного у Карла VIII не в чести. Пример Бретани тому явное доказательство!
— Вы слышали сказанное герцогом. Впрочем, это претензии со стороны Венеции и Мантуи, маршал. У меня они совсем другие, причём совершенно не связанные с неапольскими делами.
— Тогда с чем, Ваше Высокопреосвященство? — прозвучала нотка удивления в голосе де Ла Тремуйля. Между Святым Престолом и Францией нет ни земельных споров, ни даже денежных! Вместе с тем мой король готов пойти навстречу пожеланиям Его Святейшества Александра VI.
— Вы правы, только претензии к Франции не у Святого Престола, а со стороны Ордена Храма, великим магистром которого я являюсь. Они же и денежные, и земельные. Вот, ознакомьтесь со всем списком, я же, если вам что-то покажется непонятным, поясню.
Протягивая маршалу лист бумаги, исписанный мелким, но более чем разборчивым почерком, я сохранял внешнее спокойствие… Однако до чего же хотелось даже не ухмыльнуться, а расхохотаться от души, когда маршал Франции Луи де Ла Тремуйль нехило так фалломорфировал у всех на глазах! Ведь он сейчас смотрел насписок отжатых Филиппом Красивым принадлежавших тамплиерам земель на территории нынешнего королевства, а также на суммы, которые корона была должна Ордену Храма, и те, что выгребла из орденских сокровищниц. А они впечатляли при любом раскладе.
Филипп Красивый поживился от души! Двести тысяч полноценных золотых ливров — а турский ливр весил немногим более восьми грамм — было изъято лишь из главной резиденции Ордена Храма во Франции — крепости Тампль. Почти на такую же сумму потянуло имущество из Тампля — что поделать, рыцари знали толк в красоте и ценностях.
Естественно, имущество других французских владений тамплиеров тоже перешло к Филиппу, но вот деньги почуявшие неладное рыцари успели припрятать, да так, что наложить на них лапы загребущие просто не получилось. По обрывочным сведениям они просто ушли за пределы страны… вроде даже к дружественным Ордену Храма Иоаннитам. Так что досталось Филиппу Красивому лишь то, что хоть и было ценным, но не слишком компактным.
Всё? О нет! Король Франции подгрёб под себя векселя, выданные тамплиерами многим знатным персонам, занимавшим у храмовников деньги. Немалые суммы, к слову сказать! И, само собой разумеется, переключил выплаты по ним на себя. Суммы там измерялись тысячами и десятками тысяч ливров в каждом векселе, а в целом счёт шёл на сотни тысяч. Плюс «вишенка на торте» — долги самого Филиппа Красивого и его родственников. Более миллиона ливров золотом! В общем, король был в долгах как в шелках, вот и решил разом избавиться не только от своих финансовых проблем, но и поживиться за счёт чужих — нагло так, по беспределу, даже фиговым листом не прикрывшись. Ведь абсурдность предъявленных тамплиерам обвинений была очевидна всем.
Золото… очень много золота. Двести тысяч золотых турских ливров звонкой монетой из сокровищницы Тампля, почти столько же от продажи ценностей из того же места, сто с чем то тысяч с «периферии», векселей на сумму около шестиста тысяч и миллион с гаком долга короля Филиппа и его семейки. Банальная арифметика и в результате получаем очень приблизительную сумму более трёх миллионов золотых ливров. Ливров, а не дукатов! При переводе в последние стало бы совсем грустно маршалу. Поэтому я и не стал этого делать. Захочет — сам проведёт нехитрые вычисления, чай человек грамотный.
Ну и претензии возрождённого Ордена Храма на все замки и земли, изъятые в результате судебного процесса, с недавних пор объявленного потерявшим силу, юридически ничтожным. Шах и маг, месье, шах и мат! Издевательские требования по сути, но по форме практически безупречны, сложно подкопаться. И это если не считать унизительного такого щелчка по носу у всех на виду, который при предъявлении сего документа получала Франция, король которой считал себя чуть ли не самым могущественным человеком в Европе.
Ага! Противный звук наискось разрываемого листа бумаги, и вот обрывки, уже скомканные, летят на пол. А сам Луи де Ла Тремуйль, пылающий от искренней злобы, цедит сквозь зубы:
— Мой король ни секунды не станет сомневаться, что ответить на… это. Франция готова терпеть то, что Папа Римский решил подарить сыну новую игрушку, назначив его главой уничтоженного ордена, главные из которых сгорели в очищающем пламени с божьего благословения! Или кто-то хочет, чтобы история повторилась заново?
Жестом останавливаю явно что-то пожелавшую сказать Львицу Романии. Знаю её острый язык, но вряд ли она осмелится сказать то, о чём принято молчать. Совсем молчать в присутствии кого-либо из сначала Капетингов, а затем сменивших их на троне Валуа, тоже самых что ни на есть родственников.
— Зачем повторять то, что ещё не закончилось? Ведь ваш Карл VIII Валуа такой же «проклятый король» как и Филипп Красивый Капетинг, что не пережил и на год великого магистра Жака де Моле. И трое его сыновей, смерти которых на протяжении чуть более десятка лет никто не назвал бы естественными, как и кончину их грешного отца.
Отшатнувшийся де Ла Тремуйль, полнейшая тишина… Побледневший Франческо Гонзага, серьёзная Катарина Сфорца. Я же, криво усмехаясь, продолжаю говорить то, что многие, слишком многие пытались забыть, вычеркнуть из памяти и не вспоминать, несмотря даже на происходящее.
— Беда Валуа в том, что они очень уж родственны Капетингам. Уж не потому ли при первом же из новой династии разразилась война, которую позже назовут Столетней? Страшная война, принесшая с собой неисчислимые бедствия всей Франции, не говоря уж о тех, кто ей правил в те времена. Не потому ли сменивший Филиппа VI, первого Валуа на французском троне, Иоанн Добрый проиграл самую важную для себя и Франции битву, после чего умер в плену? Карлу V не то повезло, не то мудрость позволила избежать беды… А вот следующий, Карл VI, тот и вовсе сошёл с ума. Да, именно безумие его настигло, скрывать это было невозможно, не так ли, маршал?
— Прекратите!
— Неужто? Нет уж, прекратить должны были те, кто носил корону! Только один из них, кому сильно помогла Орлеанская Дева, не то позабыл, не то посчитал лишним передать потомкам, что проклятье не умерло, а всего лишь задремало. Что оно ждёт, когда на троне окажется монарх… схожий с теми, которые навлекли на себя гнев за уничтожение Ордена Храма. Кажется, отец вашего короля кое о чём догадался в последние годы своей жизни. Интересно, предупредил ли он своего сына? Если и да, то «в одно ухо влетело, а в другое вылетело». А сейчас… Уговорили, я прекращаю. Зато проклятие так просто не уговорить. Идите, маршал, и передайте это своему королю. А лучше и другим, кто захочет слушать и будет иметь достаточно ума для того, чтобы услышать. Жак де Моле передаёт привет из могилы устами сменившего его великого магистра.