— В общем, голимая страна, в которой совершенно нехрен делать?
— Ага, типа того. А сейчас — в особенности. Там ещё даже до тех классических майя пока далеко. Ольмеки, хоть и деградировали по сравнению с временами своего расцвета, но ещё гораздо развитее их. И гораздо ближе к мексиканскому золоту, кстати.
— Но совершенно его не ценят, зато помешаны на нефрите, яшме и жадеите, — напомнил Серёга, — Особенно сейчас, когда они обнищали, и у них их мало. А здесь, в этой долине Магдалены, этих нефрита с жадеитом — ну, жопой их и здесь не жрут, но и не такой уж страшный дефицит. Нефритовые бусы, во всяком случае, местная знать не особо носит, а нефритовые топорики есть и у некоторых из простонародья. В общем, ценится, конечно, но совсем не так, как в Мексике.
— А чем этот нефрит так хорош? — поинтересовался Володя.
— Его чтоб расколоть — это ОЧЕНЬ постараться надо, — сообщил я ему, — Если ты, скажем, кремнёвым топором до деревяшке со всей дури звезданёшь, так выщербишь его на хрен, а нефритовому ни хрена не будет. Режется абразивом, обтачивается, сверлится, но практически не колется. Если нет металла, то на топоры и тёсла лучшей каменюки и не ищи — вот за это он и ценится всеми, кто металлов не знает. Ну а отчего мексиканцы так на нём помешаны, их спрашивай. Может, из-за цвета и текстуры, но он у них — сокровище. Ольмеки в такой культ его возвели, что и ацтеки всё ещё будут ценить безделушки из него гораздо дороже золота. Берналь Диас вон в "Ночь Печали", когда Кортес вывалил перед солдатнёй всё золото, которое нельзя было централизованно вывезти, и все налетели его расхватывать, взял его немного, а больше приналёг на резные фигурки из нефрита и яшмы, так потом наменял на них ещё больше того золота, чем другие тогда смогли на себе утащить — ну, кто не утонул под его тяжестью в озере, конечно.
— Так я это к чему толкую-то? Если мы планируем в будущем торговать с этими ольмеками, то есть смысл наменять здесь побольше нефрита, — разжевал геолог.
— Да понял я, понял — ясный хрен, наменяем, — успокоил я его, — Раз ихняя знать сейчас гораздо беднее своих предков, то само собой, у неё нехилая идея-фикс вернуть "старые добрые времена". Они, конечно, и нашим ништякам будут рады, но за этот свой традиционный нефрит вообще родину продадут. Даже оптом, если захотим купить, а уж в розницу — тем более.
— Например, людишек? — сообразил спецназер.
— Ага, прежде всего людишек. Финики мелочатся, а нам их побольше надо — столько, что дайте мне кто-нибудь таблетку от жадности. Ну и растительных ништяков у них ещё наверняка немало таких, которых мы ещё не раздобыли. Хлопок, кстати говоря, ближе мексиканский на Кубу завезти, чем гребипетский через весь океан переть, вот только найти его ещё на материке надо. Ну и тутошних, пожалуй, тоже поспрошать…
— Не помешает, конечно, но вообще-то — взгляни-ка вон на то маленькое такое деревце, — он указал мне на здоровенную раскидистую сейбу.
— Млять, в натуре! — я разглядел, конечно, и волокно, щедро выпирающее из лопнувших крупных продолговатых плодов, — Но колючее ведь, сволочь! — колючки, густо усеявшие не только толстые ветки, но и сам ствол, впечатляли под стать самому дереву.
— Так со стремянки ж собирать и с плодосъёмником, — прикинул Серёга, — Главное, везти не надо — их и на Кубе полно.
— Ага, припоминаю. Вата, значит, местная у нас будет. А теперь — скажи-ка мне вот что. На севере Кубы полно и известняковых скал, а значит — и пещер. Как насчёт летучих мышей в них?
— Точнее, их говна? Хватает, конечно. И купорос я тебе там тоже найду, — он, конечно, въехал в мою мыслю, — Только это ведь уже не игрушки, тут реактивы чистые нужны, а не такие, которыми мы медь рафинируем…
— И не полениться потом хорошенько промыть ту вату в воде, желательно в дистиллированной, — ухмыльнулся Володя, тоже во всё въехавший правильно.
О пироксилине мы говорили, если до кого-то не дошло. Сейчас мы чёрным порохом пользуемся, смесью селитры, угля и серы. Во-первых, он такое облако дыма даёт, что за ним — в артиллерийском и залповом случаях — хрен разглядишь, куда попал и попал ли вообще, во-вторых, он боится сырости, а в-третьих, он раза в три слабее бездымного, и даже если огневая мощь вполне достаточна, то и по соображениям экономии селитры есть смысл в азотную кислоту её перегнать и клетчатку целлюлозную ей пронитровать, как раз означенный пироксилин тем самым и получив. Чтобы в нормальный пригодный в работу бездымный порох его переделать, там ещё некоторые тонкости соблюсти надо, но основа его — пироксилин. Можно на крайняк и им самим стрелять, если совсем уж припрёт, хотя и не рекомендуется по причине неудобств и риска. Но есть ещё и "в-чётвёртых", и это не менее важно, чем всё остальное, вместе взятое. Если, скажем, пронюхают те же римляне о порохе, так смесевый чёрный они, поэкспериментировав, худо-бедно воспроизвести ещё сумеют — послабже нашего, погигроскопичнее, побризантнее и из-за этого поопаснее в обращении, но работать он будет, как работал и в реале вплоть до шестнадцатого века. С таким порохом турки стены Константинополя из бомбард проламывали, а дон Кортес и дон Писарро ацтеков с инками завоёвывали, и ничего, справились как-то с задачей. Нам такого в античном мире и на хрен не надо, шоу маст гоу он как предписано, так что хрен римлянам, а не чёрный порох, а чтобы и соблазна не возникало, если вдруг чего, как раз и нужен переход на бездымный пироксилиновый. Его — хрен воспроизведут. А пироксилин — это хлопковая вата, обработанная смесью азотной и серной кислот. Серную кислоту мы из купороса электролизом получим, с ней селитру в азотную кислоту перегоним, а вата — вот она, на сейбе растёт, и буквально десяток деревьев даст её в товарном количестве.
Хлопок, конечно, на перспективу один хрен нужен, и ждать, пока его араваки на Большие Антилы привезут, мы не будем — тем более, что и самих араваков нам у себя не надо. Есть ли сейчас тот хлопок у ольмеков, хрен их знает, им в их достаточно влажном климате может вполне и волокна сейбы хватать, которая не зря ещё и хлопковым деревом дразнится, а что неудобно его собирать из-за колючек, так то трудности простых индюков, великим вождям и жрецам не шибко интересные. Но в Центральной Мексике климат уж всяко посуше, а из волокна агавы только грубая ткань получается, которую их великим носить невместно, так что мексиканским предшественникам тольтеков без хлопка не обойтись, и быть у них он обязан.
А ольмекская знать ведь в натуре за нефрит родину продаст. Даже за обычные куски, которые мы прямо сейчас вот у местных колумбийских чингачгуков сторговываем, а что, если готовые изделия им предложить? Они ж на культе ягуара помешаны, но с учётом их стилизации все их статуэтки тех ягуаров такие, что без слёз не взглянешь. Как и вообще вся их скульптура, кстати говоря. А если им пореалистичнее ягуара изобразить? У Фарзоя, скифа моего, даже по придирчивым современным меркам очень недурные кошаки выходят. Ягуаров у нас в оссонобском зверинце, конечно, не водится, ну так и ни разу это не проблема — что я, шкуру ему не привезу? Львы же наши европейские в зверинце есть, и пропорции он со львёнка-подростка возьмёт, а пятна — со шкуры натурального ягуара, и получится уж всяко на порядки реалистичнее, чем в состоянии сваять лучшие скульпторы ольмеков. Да у этих религиозно озабоченных гойкомитичей, млять, челюсти поотвисают, когда они НАШЕГО нефритового ягуара увидят! За него они всё разведают, всё найдут и всё отдадут, что мы только запросим. Собственно, они и за бронзового ягуара при нашем реалистичном исполнении, скорее всего, тоже родину продадут, но нефритовый для них гораздо круче, и за него дадут в разы больше. Не удивлюсь, если и целую крестьянскую общину в пару-тройку сотен ольмекских голов оцепят копейщиками, сгонят на площадь селения и, ни хрена никому не объяснив и не дав им даже самые элементарные манатки собрать, так и погонят толпой грузиться на наши корабли. А за парочку бронзовых и баб дадут уж всяко не меньше. Столько перспектив подобного рода вырисовывается из одного только этого колумбийского нефрита, что башка кругом идёт. А ведь отправлялись-то мы в это устье Магдалены по сути дела исключительно за платиной…
14. Панама
Шаг — удар, шаг — удар, ещё два шага — ещё удар. Случается, что и одного удара не хватает на очередной шаг, требуются два, а то и три. Вот так и приходится двигаться, и противник наш сейчас — ни разу не красножопые, которых мы сегодня и не видели, а сама сельва — низко нависшие над тропой ветви кустарника и густо переплетённые меж собой лианы. Сельва — она такая. Буйная тропическая растительность в ожесточённой борьбе за жизнь стремится занять всё доступное ей пространство, и если внизу живность наподобие тапиров или свиней пекари копытами и грудью прокладывает себе тропы к водопою, то выше их невеликого роста всё это переплетение веток и лиан так и остаётся нетронутым, а двуногий примат хомо сапиенс, рост которого гораздо выше, разве ползать рождён? Он рождён ходить на своих двоих, если уж проехаться ни на чём или ни на ком у него в этот раз не получается. За неимением мачете мы прорубаемся сквозь заросли мечами, и хотя испанский клинок — ни разу не греческий и не римский, а уж нашего производства — в особенности, дело это даже с ним не столь уж лёгкое. Благо, народу у нас достаточно, и всегда есть кому сменить уставшего рубаку в голове колонны. Сейчас вот как раз моя очередь…
— Змея слева на уровне плеча! — предупредил Володя.
— Ага, вижу! — я честно попытался избежать конфликта и обойти рептилию, но та уже раздраконена дрожью ветки и напружинена для броска, — Млять, ну куда ж тебя несёт, дура ты пресмыкающаяся! — зубы ядовитой гадины лязгнули по бронзовому умбону моей цетры, которой я и отмахнулся порезче, отбрасывая змею далеко в сторону — нехрен мне тут под ногами у нас путаться.
Это уже пятая по счёту змея, попавшаяся нам за сегодняшний день. На первую идущий в тот момент впереди боец, увлёкшись рубкой лиан на уровне головы, вообще наступил, и быть бы раззяве неминуемо той змеёй ужаленным с достаточно высокими шансами окочуриться, если бы не высокие голенища его лузитанских сапог, в которые обута вся маленькая частная армия Тарквиниев. Но перебздел он, конечно, не на шутку, после чего яростно изрубил злосчастную змею в мелкие куски, и причина у него на то вполне уважительная. Не далее, как вчера точно такая же змея ужалила зазевавшегося финика из сопровождающих нас эдемцев, и очень нехорошо ужалила, в ляжку, и все попытки спасти его оказались напрасными — вечером схоронили. Финики после этого с утра наотрез отказались идти сегодня первыми, и сегодня очередь наших испанцев, а нам на собственных ошибках учиться не хочется, мы на чужих учиться предпочитаем, так что бдим мы теперь и бздим в оба…
Вторая, такая же обыкновенная для этих стран копьеголовая куфия, попалась примерно в сотне шагов после первой — свисала с лианы на уровне башки. Сменивший распсиховавшегося прежнего рубаку новый боец заметил её вовремя, взял у следующего протянутое ему копьё и ловко сдёрнул им змею с лианы, отшвырнув с дороги подальше вправо. Третью, такую же, заметили шагов с десяти — она переползала через тропу, и ей дали — во избежание ненужных нам приключений — доделать это самостоятельно. А вот четвёртая оказалась какой-то другой, покрупнее и попестрее, да ещё и поагрессивнее. Её тоже заметили своевременно, но эта сволочь нагло разлеглась прямо на тропе, и когда её попробовали аккуратно шугануть, атаковала стремительным броском. Меч нашего бойца встретил её со всего маху в воздухе и располовинил, так обе половины ещё и после этого какое-то время извивались. Та, что с хвостом, шлёпнулась прямо на шлем второму бойцу, идущему за передовым рубакой, с которого отрикошетировала в морду третьему, а та, что с башкой — ему же под ноги, вызвав оглушительные вопли у него и двух его соседей и смех у всей передней трети колонны. Смешки, впрочем, быстро стихли, когда Серёга опознал в разрубленной и затоптанной гадине лабарию, называемую ещё кайсакой — одну из самых опасных змей Центральной и Южной Америки, яд которой способен отправить человека к праотцам в течение нескольких минут после укуса. Даже небольшой привал устроили, чтобы показать труп лабарии всем и разъяснить, чем чревата неосторожность при встрече с ней. Где-то с полчаса после этого змеи нам больше на пути не попадались, хотя и мелькали пару-тройку раз в стороне, а теперь вот более-менее удачно разошлись и с пятой. Хотя капли яда на умбоне цетры — ага, невольно внушают уважение. Володя вон глянул, заценил и тоже только головой покачал — хоть и не лабария, но тоже хватило бы…
Когда говорят, что ядовитые змеи в американских тропиках буквально чуть ли не на каждом шагу попадаются — это, конечно, сильно преувеличивают, посильнее, чем в "стандартные" три раза. Не на каждом и даже далеко не на каждом десятом, если брать в среднем. Можно, конечно, и на целый клубок этих ямкоголовых гадов набрести, когда они размножением заняты и сползлись для этого с огроменной площади на свою тусовку типа наших дискотек, а можно и целый день целенаправленно их разыскивать и хрен хоть одну обнаружить. Ну, если ты "понаехавший" вроде нас, а не тутошний гойкомитич, конечно — эти-то, надо думать, в любое время и в любом месте знают, где и как их правильно искать.
Гораздо больше тут — поскольку пищевой пирамиды и в американской сельве никто не отменял — всевозможных мелких многоножек типа пауков со скорпионами, и шансы быть покусанным ими многократно выше. Но они и привычнее — и на той же Кубе их полно, не сильно от материковых отличающихся, да и в самой Испании тоже водятся и скорпионы, и тарантулы. Здесь эта нечисть, конечно, и покрупнее, и поядовитее, но не так всё-же страшна, как змеи. Трое уже укушенных этой мелочью и у нас, но после оказанной им помощи опасности для жизни нет, и даже собственным ходом движение продолжают — одному помогают, поддерживая с боков, а двоих просто от их ноши разгрузили. Видимо всё дело тут в порции впрыскиваемого при укусе яда, которая у этой мелюзги небольшая.
Вот змеи — это да, это — посерьёзнее. Есть, конечно, и в Испании гадюки, и яд у них даже несколько посильнее, чем у наших подмосковных — ближе к нашим южным типа астраханских, но один хрен гадюка есть гадюка — не гюрза это и не эфа, которые, кстати, не только в нашей Средней Азии водятся, но и в Северной Африке тоже. Но к северу от Гибралтара их нет, а есть только обыкновенная европейская гадюка. Крайне редко когда её укусы смертельны для здорового взрослого человека, обычно вычухиваются даже без оказания помощи. И вот на фоне этих не шибко страшных испанских гадюк и полного отсутствия вообще каких бы то ни было ядовитых змей на Больших Антилах, местные материковые ямкоголовые — это, конечно, что-то с чем-то. Прежде всего — по причине наибольшей распространённости здесь и сейчас и наивысшей, следовательно, вероятности встречи — уже достаточно хорошо знакомая нам копьеголовая куфия или, она же — ботропс цепкохвостый. Пострашнее её, но и попадается в дикой сельве, хвала богам, значительно реже, вот эта встреченная нами сегодня, да ещё и наделавшая переполоху лабария, она же — кайсака. Она и крупнее, и яд у неё гораздо сильнее, и сама она гораздо агрессивнее той куфии, но реже встречается, гораздо реже.
Серёга, правда, здорово портит настроение — говорит, что это только пока. В смысле, пока тут ещё нетронутая сельва, а не окультуренный ландшафт с населёнными пунктами и плантациями, а как дойдёт до этой стадии — самой актуальной проблемой как раз лабария эта станет. Она же, сволочь, и на плпантациях себя прекрасно чувствует, и в дома заползает запросто, и в современной Латинской Америке подавляющее большинство смертей от змеиного укуса — как раз на её счету. Ну и ещё здесь есть бушмейстер, он же — сурукуку. Самый редкий из всей этой смертельно ядовитой мрази, потому как не любит часто посещаемых людьми мест, но и самый опасный, так что и встречаться с ним никто желанием как-то и не горит. Он хоть и сам несколько спокойнее лабарии, и яд у него по концентрации послабже, но впрыснет он того яду при укусе столько, что хватит за глаза — размер имеет значение, а у бушмейстера размер из всех наибольший, и ядовитые железы вполне ему под стать, да и зубы его ядовитые подлиннее, отчего и его яд впрыскивается глубже — в общем, ну его на хрен, этого грёбаного бушмейстера, и хвала богам, что у нас с ним разные вкусы на подходящие и удобные для жизни места обитания.