Перед ним стоял практически незнакомый ему человек.
Что-то все же угадывалось в его чертах, но что?
— Учились мы с тобой, что ли, вместе? — принялся гадать Труба.
Щукина такое предположение развеселило.
— Университет мы с тобой оканчивали и академию.
— Ты что ли? — наконец, прищурился близорукий Труба и протянул руку к Щукину, помусолил между грязными пальцами край куртки.
— Упаковался что надо. Домой ездил, что ли?
— Можно сказать, да, — уклонился от прямого ответа Щукин и присел на корточки рядом со своим приятелем. И тут на них двоих легла тень.
— Это еще кто? — Труба опасливо посмотрел на Комбата. — Кого это ты, Сема Медалист привел?
— Ты на него внимания не обращай, — гордо заявил Щукин, радуясь тому, что у него есть такой грозный покровитель, — человек у тебя дело узнать хочет.
— А сколько я за это дело получу? — тут же озвучил свой меркантильный интерес Труба.
Люди на вокзале проходили мимо мужчин, не обращая внимания. Мало ли что, может рэкет с бомжа что-то требует, может, сотрудники уголовного розыска расспрашивают, лучше пройти мимо, себе меньше хлопот — больше свободного времени.
— Его Комбат зовут, — представил Рублева Щукин. То, что есть кличка, придало веса в глазах Трубы.
Значит, человек солидный.
Он вытер испачканные кетчупом руки о бороду и указал на урну, стоявшую рядом.
— Садитесь.
Предложение было совсем без подколки, абсолютно искреннее и радушное, так гостеприимный хозяин предлагает гостю занять лучшее кресло в доме.
— Его кто-нибудь искал? — Комбат кивнул на Щукина.
Бомж хитро прищурился.
— А если и да?
— А то, что если ты мне сейчас этого не скажешь, то…
— Понял, — сказал Труба, — когда меня бьют, я те люблю, да и вы испачкаться можете. Искал его хлыщ какой-то.
— Кто? — не понял Комбат.
Хотя на слух легко определил — слово-то явно ругательное.
— Хлыщ, говорю. Все выспрашивал, где Семен Медалист живет? Я ему не сказал.
— Это тот, из метро, что ли? — поинтересовался Комбат у Щукина, имея в виду Тормоза.
Щукин наскоро описал бандита, причем сделал это мастерски, всего тремя деталями:
— Залысины на лбу — как рога у черта, нос — как у сифилитика и глаза без ресниц.
— Он, точно он.
— Тормоз, значит, — подтвердил Щукин, второго такого урода не сыщешь.
— Так как же он его разыскал, если ты ему ничего не сказал, Труба?
— А я почем знаю? Я ему хазу не выдал, флэт, — к бандитскому жаргону Труба добавлял слова из лексикона хиппи. — А где человек деньгу сшибает, так это святое сказать. Ведь не из ментовки тот ваш Тормоз был.
— А еще кто спрашивал?
— Вот ты спрашиваешь, мил человек, бутылку пивка купил бы, в горле пересохло.
Когда Комбат поднялся, Труба попросил:
— Только баночное не бери. Банки-то не принимают.
Комбат вернулся с двумя бутылками пива, холодного, запотевшего, купленного тут же на вокзале.
Труба от радости был готов сделать для него хоть сальто-мортале. Рублева немного покоробило, что Труба открыл бутылку зубами, на удивление еще белыми и крепкими. Он пил пиво с присвистом, не отрываясь, пена тонкой струйкой выбивалась из-под приставленного к губам горлышка и текла на засаленный сценический пиджак, возраст которого был наверняка лет двадцать. Присмотревшись, можно было понять, что воротник его когда-то был сделан из темно-синего бархата.
— Так вот, если теперь спрашивать о нем будут все, кроме ментов, скажешь где его хаза, то бишь флэт, находится.
Труба не поверил, даже не допил пиво, икнул и посмотрел на Комбата, не шутит ли. Затем повернулся к Щукину.
— А что?
— Он дело говорит. Этот мужик только дело и умеет говорить.
— Щука, а где твои медали? — вдруг припомнил Труба, на его лице отразилось удивление и даже легкое сомнение, уж не решили ли они его провести.
Не может же Семен Щукин без наград ходить. А может, это и не он, бывший капитан советской армии.
Щукин отвел полу Комбатовской куртки, и на подкладке блеснули две медали и боевой орден.
— Ну ты даешь, когда только успел? — изумился Комбат.
— Значит, понял Труба, если кто спросит, кроме ментов, сразу же скажи так и так, живет Щукин по такому-то адресу. Но сам не провожай. И другим нашим скажи, чтобы по правильному адресу направляли. Потом от меня еще на пиво получишь.
— На бутылочное.
— Хорошо, беги, остальным скажи.
Комбат со Щукиным вышли на перрон. У Щукина прямо руки чесались пройтись вдоль состава, поклянчить бутылки, он умел это делать виртуозно. Меньше ящика не насобирал бы.
— Думаешь, снова за меня возьмутся? — шепотом поинтересовался он, шагая рядом с Комбатом.
— Это уж точно, первый раз не получилось, во второй захотят прикончить.
— А если второй у них не получится, — Щукин считал себя оптимистом.
— Значит, третий раз попытаются.
— Так сколько же мне там сидеть?
— А если б я тебя не подобрал, сколько бы ты там торчал?
— Это другое дело, отдыхать дома, гостей ждать и совсем другое дело, если к тебе бандиты с пистолетами ломятся.
— Деньги, капитан, всегда отрабатывать надо. Получил ты их от бандитов за регистрацию фирмы, вот теперь и мучаешься.
Платформа кончилась, Щукин, не обращая ни на кого внимания, прыгнул на пути и, расставив руки в стороны, зашагал по рельсу. Но долго сохранять равновесие ему не удалось, он оступился, обернулся. Комбат, засунув руки в карманы куртки, шел следом по соседнему рельсу так ровно, будто шествовал по асфальту.
Еще несколько шагов, и они оба скрылись между составами, стоявшими на путях.
— Где твоя берлога?
— Тут, — Щукин показал на стоявший поезд, — прямо напротив.
Он ловко поднырнул под состав и исчез из виду.
Рублев не хотел отпускать его далеко. Чего доброго, испугавшись, убежит, потом поймать его будет сложнее, чем в первый раз. И неизвестно еще, кто выйдет на него первым. Осторожно, стараясь не испачкаться о днище вагона. Комбат перебрался на другую сторону пути. На удивление Щукин терпеливо дожидался его, присев на черный пенек семафора.
— Думал убегу? — он достал «Астру» и, умело прикрывшись от ветра ладонью, прикурил от спички.
— Честно говоря, да.
— Нет, Комбат, теперь мне другой дороги не найти, только с тобой. Думаешь, мне хочется, чтобы голову открутили, лучше уж мы кому-нибудь открутим.
— Ну-ка, давай показывай, нечего рассиживаться.
Щукин прошел к самому забору, возле которого густо росли крапива, чертополох, будто здесь был не центр города, а самая что ни на есть гнусная окраина.
На металлическом люке виднелись две буквы «ТС» — теплосеть.
— Крючок-то свой я в метро оставил, — посетовал Щукин, обходя люк по кругу, — голыми руками его не возьмешь.
— А если попробовать, — Комбат присел на корточки.
Сил поднять люк у него, конечно, хватило бы, но как подцепить его? Крышка плотно подходила к горловине, щель — и пальцы не просунуть.
— Да, промашка вышла.
— Ищи проволоку.
Щукин осмотрелся, ничего подходящего рядом не было: ни проволоки, ни обломка рессоры, ни обрезка трубы. — За ломиком что ли сходить? Я знаю, где здесь будка, там дворники свое имущество держат.
— Не надо, — Рублев подошел к забору.
— Тогда не знаю.
Из бетонной секции торчало арматурное ухо, за которое плиты подвешивают к подъемным кранам.
Щукину, уже не первый час знавшему Комбата, показалось, что тот не сможет отломать арматурную сталь.
Но Рублев, упершись левой рукой в секцию, правой ухватил ухо; то почти целиком исчезло в его большой ладони.
Скрип-скрип — Комбат сгибал и разгибал монтажную петлю, скрипела сталь, из забора выкрашивались кусочки бетона.
— Ты смотри, идет! — восхитился Щукин.
Еще четыре движения, и петля отделилась от забора. Щукин коснулся излома и тут же отдернул руку.
— Горячая, черт!
— А ты думал, — Рублев бросил петлю в небольшую чистую лужицу, образовавшуюся на отмостке после недавнего дождя, послышалось легкое шипение.
— Теперь за дело, — Рублев легко разогнул арматурную сталь, затем вставил конец прутка в отверстие люка и загнул.
— А ручку сделать сверху слабо?
— Перебьешься, — Комбат отодвинул люк.
На мужчин из глубины колодца пахнуло застоявшейся теплотой.
— Фу ты, как из могилы пахнет, — Комбат повертел в руках самодельный крючок, а затем, хитро усмехнувшись, бросил его под ближайший фонарь.
— Он еще светит?
— Да уже пробовал камнем его разбить, так стекло закаленное, не получается.
— Вот и отлично. Значит, видно уродам будет. Веди меня в свои палаты.
— Прошу.
Щукин застучал подошвами по металлической лестнице. Оказавшись внизу, юркнул в сторону и, вскоре бетонный коллектор, по которому проходили трубы теплотрассы, осветила неяркая лампочка. Комбат, скрывшись с головой в колодце, уперся спиной в стену и руками осторожно надвинул люк, после чего быстро спустился вниз.
Тут же с тонким пронзительным писком из-под его ног метнулись две крысы.
— Стоит из дому уйти, — сказал Щукин, — как тут же разведутся. Я тут котов держал, не каждый, конечно, пригоден, чтобы с крысами воевать. Пару штук крысы съели, а остальные, те, кто выжил, их отпугивали.
— " Так где же твои коты?
— А что, они без меня сюда залезут, люк-то закрыт был.
Глава 19
Дышалось в теплотрассе тяжело. После осеннего холода, царившего на улице, здесь было невыносимо жарко, да и влажность, наверное, держалась процентов под девяносто пять. Комбат сбросил куртку и расстегнул рубашку до пояса.
— Как ты тут только живешь?
— Не живу, а ночую.
Щукин потянулся руками в темноту, что-то покрутил и вспыхнул свет. Бывший капитан советской армии резко отдернул руки от моментально нагревшейся лампочки. Послышался писк, и с полдюжины серых грызунов рассыпались по коллектору. На импровизированном столе, сооруженном из картонных ящиков, виднелись остатки их пиршества: разорванный на мелкие кусочки полиэтиленовый пакет и хлебные корки — вот и все, что осталось от буханки хлеба, позабытой Щукиным в своем убежище.
— Как тебе квартирка? — самодовольно осведомился Щукин, устраиваясь на постели, провел рукой по полочке. — Вот же гады и сигареты сгрызли.
— Тебе что, курить нечего?
— Нет, но все равно обидно. Всегда держу несколько штук про запас.
О запасливости хозяина говорила и пол-литровая стеклянная банка, до половины, наполненная окурками, среди которых всегда можно было выбрать самый длинный и, зажав его парой спичек сделать пару затяжек.
— Жаль радио здесь нет. Если бы кабель проходил, я бы подключился.
Комбат вытащил из кармана фонарик и осветил коллектор, вновь с писком попятились крысы. Две трубы теплотрассы уходили в темноту, отсвечивая рифленым алюминием теплоизоляции, в местах стыков торчали клочья стекловаты. Тонкие алюминиевые листы были стянуты проволокой. Больше всего Комбата интересовала проблема укрытия для засады.
Но его ждало разочарование — голые стены узкого коллектора, никаких выступов, нигде не спрячешься.
— Черт с ним, что-нибудь придумаю.
Он вернулся к Щукину, сел на скрипучий деревянный ящик, взял со стола полбутылки водки и, недолго думая, вылил содержимое на пол.
И хоть Щукин за последнее время во многом изменился, но видеть, как выливают спиртное, не мог.
— Ты что!
— Сейчас ты ляжешь в кровать и притворишься мертвецки пьяным. Кто бы ни зашел, что бы ни делал, ты — невменяемый.
— Понял, — протянул Щукин.
В воздухе стоял густой запах спирта.
— И свет потушить надо, — Рублев спокойно, словно не ощущал жара, исходящего от стоваттной лампочки, выкрутил ее голыми руками, оставив гореть лишь двадцатипятку внизу шахты колодца.
— А ты где будешь? — услышал он голос Щукина.
— Это тебя не касается, но в обиду не дам.
— Понял, — Щукин прилег, он дышал глубоко, наслаждаясь запахом водки.
* * *Стресс появился на вокзале, когда начинало темнеть.
Он надеялся управиться быстро, поэтому оплатил лишь три часа стоянки джипа и тут же, не мешкая, отправился в зал ожидания. Действовать он собирался точно также, как и Тормоз.
Бесстрастный взгляд его серых глаз скользнул по пассажирам и остановился на бомже, восседавшем на мусорнице. Труба смаковал остатки пива. Жидкость он только что выпил, теперь ждал, когда осядет пена, чтобы сделать последний глоток. Бывший джаз-музыкант был человеком наблюдательным, он заприметил Стресса еще до того, как тот обратил на него внимание.
«Для мента одет слишком круто», — подумал Труба, почувствовав неприятный холод в груди.
Человек, направлявшийся к нему, явно отличался жестокостью. В лицах Труба научился разбираться за время бомжевания. У такого он ни за что не стал бы просить подаяния. В лучшем случае пошлет матом, а в худшем — пнет ногой, чтобы руки не пачкать. Труба покрепче сжал бутылку и забился в угол.
Стресс резко остановился возле него и пробуравил взглядом. Труба понял, что по своему желанию он не может теперь даже пальцем шевельнуть. Все теперь было во власти этого мужчины средних лет, облаченного не по погоде в легкую кожаную куртку.
Подошвы ботинок тоже наводили на размышления — толстые рифленые и сразу видно — твердые. Такими удобно бить.
Стресс с присвистом сплюнул сквозь сжатые зубы, плевок угодил точно туда, куда он метил — на ботинок Трубе.
— Ты, блоха вшивая, — Стресс не спеша натянул перчатку и схватил бомжа за шиворот.
Труба знал — звать на помощь бесполезно, никто не вступится за него.
— Щукина с его медалями видел?
Труба кивнул.
— Так видел или нет?
— Да, вчера.
Это было уже кое-что. Если вчера, значит, Щукин жив после произошедшего с Тормозом.
— Где его искать?
Труба понял, ему просто-напросто не поверят, если он так быстро расколется, даже страх не может служить оправданием. И значит, первому, что он скажет веры не будет.
— Приходил, уходил, — выбивая зубами дробь, рискуя откусить себе язык, говорил Труба, — мне-то откуда знать?
— Пожалеешь, — процедил сквозь зубы Стресс и сплюнул еще раз, теперь прямо на колени Трубе.
— Здесь он где-то.
Несмотря на то, что Стресс был занят Трубой, он успевал осматривать зал ожидания.
Бомж понизил голос, зашептал:
— Мне, если я его выдам, знаешь, что будет?
Стресс рассмеялся недобрым смехом.
— Ха-ха…
— Голову мне оторвут, понял. Не могу его выдать.
— Твои проблемы, — Стресс напрягся и рывком оторвал Трубу от мусорницы, поставил на ноги, вырвал из рук бутылку, в которой на дне успела отстояться пена, и бросил ее в урну.
Труба в отчаянии осматривался, остальных бомжей как ветром сдуло. Никто не хотел становиться свидетелем, а тем более участником разборки. В трудную минуту каждый сам за себя.
Милиционер со скучающим лицом стоял всего лишь метрах в пятнадцати, демонстративно повернувшись к Стрессу спиной, изучал расписание поездов.
— Я тебе скажу, только ты меня не выдавай, он у себя в берлоге. На дно залег.
— Где?
— Здесь, недалеко за перроном, метров сто по путям возле забора, там люк теплотрассы.
— Веди.
— Нет, мне нельзя, мне потом голову оторвут.
— А я тебе сейчас яйца отрежу.
— Я дорогу покажу, а дальше ты сам, мужик.
— Пошел! — Стресс, как тисками, сжал локоть Трубы и толкнул его вперед.
Припадая на затекшую от сидения ногу, Труба двинулся к выходу.
— Слышь, мужик, я тебя до края платформы доведу, а там.., дальше ты сам.
— Не рассуждай.
Труба в мыслях проклинал Щукина, вполне могло получиться и так, что, доведи он бандита до крышки канализационного люка, тот его там и прирежет. Место-то пустынное и безлюдное. Позвякивая бутылками в пакете, Труба семенил по перрону, за ним след в след шел Стресс, он уже не сжимал локоть бомжа, но у того всякое желание бежать пропало. Он знал — соревноваться в беге со здоровым тренированным головорезом ему нет смысла.