Дойдя до края высокой платформы, Труба остановился.
— Чего стал?
— Вон за тем составом — люк возле забора. Он там, это точно.
— Пошел, — Стресс, ударил ногой Трубу под коленку, и тот кубарем полетел с платформы на кучу щебня.
Стресс, спрыгнул следом, схватил его за шиворот и вновь поставил на ноги.
— Пошел, вонючка.
— Иду-иду.
Они перебрались под составом и оказались у бетонного забора. Сквозь негустую краску просвечивали лозунги былых времен. ICTSS с двумя латинскими S, выполненными в стилистике молнии эсэсовцев, лозунг «Долой ГКЧП'» кто-то исправил на «Долой ГКЧП!».
Труба остановился возле чугунного люка с аббревиатурой «ТС».
— Теплосети.
— Чего кричишь? — шепотом образумил Трубу Стресс, — еще твой голос услышу, прирежу.
Он присел на корточки, внимательно осмотрел щель между люком и горловиной. По всему было видно, люк поднимали совсем недавно. Ни камешка в щели, ни земли.
— Не топчись, — прошипел Стресс, ища глазами чем бы подцепить этот чертов люк.
Солнце уже зашло, и неподалеку в конусе света, который бросал на железнодорожные пути галогенный фонарь, Стресс, увидел загнутую буквой Г проволоку.
Он, стараясь ступать бесшумно, подобрался к ней, осмотрел, на проволоке имелись свежие царапины.
Значит, совсем недавно ею пользовались, может даже сегодня, за ночь бы изломы покрыли бы маленькие пятнышки ржавчины.
— Он, говоришь, отлеживается?
— Так мне сказал, — отвечал Труба, радуясь тому что внимание Стресса переключилось с него на люк, а его самого, возможно, сейчас отпустят.
Но не тут-то было, Стресс вставил проволоку в отверстие и, уже не соблюдая осторожности, отвалил его в сторону. Противно проскрежетал металл о металл.
У Трубы от страха мелко задрожала челюсть, когда у Стресса в руках появилась тонкая шелковая тесьма черного цвета, как раз такой длины, чтобы набросить ее на шею, захлестнуть и резко дернуть.
«Удавка» — Труба вспомнил как называется такая тесьма.
Он попятился.
— Куда? — прошептал Стресс.
— Там он, там, — показывал бывший джазмен в черное жерло коллектора.
— Стоять! — Стресс принюхался, вместе с паром из люка шел густой запах водки.
Он улыбнулся.
«Нажрался небось, сука».
Пальцем подманил к себе Трубу.
— Лезь, — скомандовал Стресс.
— Куда? Зачем?
— Лезь, я тебе говорю.
Не выпуская из руки удавку, Стресс схватил Трубу за грудки, и ноги того повисли над черной пустотой.
Бомж засучил ногами так, словно ехал на велосипеде.
Еще немного, и он рухнул бы вниз, но вдруг ощутил под подошвой скобу металлической лестницы. Он стал быстро спускаться.
Стресс полез за ним следом, люк так и остался открытым. Горела тусклая лампочка, освещавшая пространство метра на четыре вглубь. В темноте попискивали крысы. Бандит достал из кармана фонарь и посветил в глубину коллектора. Грызуны особо не прятались, лишь жались к стенам.
Стресс потянул носом, тут внизу еще сильнее пахло водкой, и он чувствовал откуда исходил запах — из черного провала, из узкого прохода между сырых бетонных стен.
— Там, — кивнул Труба, указывая пальцем, — там он, дрыхнет, наверное.
Стресс, памятуя о судьбе постигшей Тормоза, не подходил близко к провалу, не высовывался, схватил Трубу за рукав и потянул его вперед, зашипел ему в немытое, волосатое ухо:
— Зайдешь. Свет там есть?
— Не знаю.
— Зайдешь, посветишь, — он сунул ему в руки фонарь и подтолкнул в темноту.
Труба, ни жив, ни мертв, сделал несколько шагов и ощутил, как его отпускает рука Стресса, свет фонаря беспокойно зашарил по каморке, упал на постель.
Щукин лежал, повернувшись лицом к стене, накрытый до пояса легким одеялом, из-под которого торчали босые ноги с, на удивление, чистыми пятками.
Луч фонаря скользнул по спящему, вернее, по притворявшемуся спящим, Щукину, пошел по стене.
Вдруг Труба почувствовал, как тяжелая ладонь закрывает ему рот, нос, он дернулся, но его тут же подняли над полом. Комбат развернул Трубу к себе и подмигнул. Рублеву казалось, что подмигнул он весело, на всякий случай он улыбнулся еще шире. Но перепуганный бывший джазовый музыкант соображал с трудом. Все его подозрения сейчас сводились к тому, что его непременно хотят убить.
Да и насчет того, жив ли Щукин, побыв вместе с Комбатом, он имел сомнения. Борис Рублев решил рискнуть, он медленно отнял руку от лица Трубы. Если тот не закричал тотчас же, то только потому что его парализовал страх.
— Ну что там? — послышался шепот Стресса.
— Спит, — одними губами проговорил Комбат, указывая пальцем на Щукина. И только сейчас догадался опустить Трубу на пол. Ощутив под собой твердую почву, тот качнулся и прикрыл глаза.
— Чего там? Чего молчишь? — Стресс, расправил удавку, готовый набросить ее на шею Трубы, когда его голова покажется из прохода.
Нелегкий выбор стоял перед Трубой — он боялся и Комбата, и Стресса. Стресс, пугал его своим поведением, Комбат же силой и суровым видом.
— Спит, — наконец, выдохнул Труба, — напился и спит, сымпровизировал он.
Комбат одобрительно кивнул, он стоял, прижавшись спиной к побеленному бетону стены, возле самого неимоверно узкого входа.
— Посвети, — приказал Стресс, становясь напротив провала.
Не нравился ему взгляд бомжа, глаза того от страха округлились и, самое странное, при этом Труба умудрялся моргать часто-часто.
Кровать, стена, приклеенные к стене хлебным мякишем вырезки из газет, журналов. Несколько голых красавиц. Больше всего Стресса успокаивал запах водки, значит, пьян, значит один.
— Тебя я не трону, — соврал он Трубе, шагнув вперед и держа в вытянутых руках удавку.
Едва голова Стресса возникла в проеме, как Комбат обхватил его шею рукой и повалил на пол. Стресс, не ожидавший нападения, среагировал не сразу, опомнился уже оказавшись на земле, его грудь придавило колено Комбата, и он услышал его низкий с хрипотцой голос.
— Ну вот и попался.
Стресс понимал, что с ним могут сделать — скорее всего то же, что он собирался сотворить со Щукиным и поэтому боролся за жизнь отчаянно. В призрачном свете фонаря, когда Труба светил на спящего Щукина, Комбат не заметил, что в руках у Стресса удавка, и это дорого могло ему обойтись. Бандит хрипел, ему казалось, что ребра вот-вот треснут, так сильно Рублев прижал его.
Но в последнем отчаянном рывке Стресс успел набросить Комбату на шею удавку и изо всех сил дернул концы шелковой тесьмы в стороны. Другую шею тесьма уже давно бы перерезала прямо до позвоночника.
У Комбата же лишь потемнело в глазах, он захрипел и ослабил хватку. Окрыленный успехом Стресс, сбросил Комбата с себя, скорее, не сбросил, а завалился с ним на бок, и с отчаянием утопающего продолжал тянуть концы тесемки.
Фонарик плясал в дрожащих руках Трубы, Щукин, заслышав возню, как ужаленный вскочил с кровати и забегал по помещению, не помня себя от ярости.
Стресс кричал:
— Сука! Падла! Врешь — не возьмешь!
Комбат не ожидал такого яростного сопротивления и только поэтому бандит получил фору секунд на пять, за которые почти успел поверить в свой успех. Но Рублев, лежа на боку, коленом из всех сил, а их у него было не мало, ударил Стрессу между ног.
Никто из присутствующих не знал, какая связь существует между причинным местом и руками, какие сложные хитросплетения нервов соединяют эти такие важные для человека части тела. Но связь была очевидной.
Удар между ног — и тут же пальцы Стресса разжались. Выпустив тесемку, он свернулся клубком и протяжно заматерился, катаясь по полу. Ему показалось, что все его мужское достоинство превратилось в горящий болью блин. Где-то он был недалек от истины.
Комбат не позволил ему долго прислушиваться к ощущениям, к тому же не очень приятным. Он схватил Стресса за шиворот и потер лицом о шероховатую, с торчащей щебенкой, бетонную стену, затем бросил на пол и быстро обыскал.
Теперь у него в руках был пистолет с навернутым на него глушителем, две полные обоймы, в одной из которых пули оказались с пропилами — накрест, такие после попадания в тело раскрываются так, как цветы раскрываются из бутонов. Извлечь их можно только вместе с куском мяса и накрученными на них венами, нервами, сухожилиями. Стресс уже и не думал сопротивляться. Два удара судьбы в лице Комбата он уже пережил, третий мог оказаться смертельным.
Медленно-медленно, чтобы не внушить опасения Рублеву, он стер тыльной стороной ладони кровь, натекшую на глаза из рассеченных бровей, еле ворочая прокушенным языком, проговорил:
— Кто ты?
— А тебе дело? — сказал Комбат.
— Я…, — пробормотал Стресс, и руки его потянулись к застежке брюк, но лишь он прикоснулся к ширинке, как тут же взвыл от боли.
— Кто тебя послал? — спокойно спросил Комбат.
— Не скажу.
— Скажешь.
— Сам, сам пришел.
— Да его кончать надо, — встрял в разговор Щукин, наконец, отыскавший столовый нож.
— Ты же видишь — он шавка нанятая, пес цепной, а мне нужен тот, кто скомандовал ему — «фас».
— Сам.
— Может быть, тебе еще разок вдарить. — Комбат носком ботинка раздвинул ноги лежащего на полу Стресса.
— Я скажу, скажу!
— Кто?
— Не могу, — скривившись от боли, проговорил бандит.
— Жду, но недолго.
— Кончат меня тогда, ясно.
— Слышал, что сказал Медалист Сема, — напомнил Комбат, — тогда он тебя кончит. И будет прав, ты же пришел его придушить.
— Подожди В отчаянии Стресс закрыл глаза, он лихорадочно думал, как выйти живым из сложившейся ситуацию.
Вновь броситься? Но это было бы безумием в его теперешнем состоянии. Сказать правду? Тогда Курт из-под земли достанет. И самое страшное — неизвестно кто же этот мужик, так лихо расправившийся с ним.
Преимущество было явно на стороне Комбата, даже если не брать во внимание его комплекцию и настойчивость, пистолет-то держал в руках он — Рублев. Стресс уже немного отошел от шока но не спешил подавать признаки жизни, пусть уж думают, что он и пальцем не может пошевелить от боли и страха.
— Ну-ка, — скомандовал Комбат Щукину и Трубе, — свяжите его.
Щукин засуетился, пытаясь что-то подыскать в своей конуре, наконец, нашел моток тонкой вязальной проволоки, которую украл в вагоноремонтном депо, словно предвидел что эта проволока ему понадобится.
— Мягкая? — Щукин продемонстрировал сгибая тонкую миллиметровую проволоку.
— Сойдет, — бросил Комбат.
Стресса подхватили под руки, Труба со Щукиным осмелели, теперь бандит уже не казался им грозным, потащили к большой трубе, проходившей вдоль стены, и примотали руки Стресса к ней. Затем скрутили ноги.
Комбат в задумчивости сидел на ящике, покуривая сигарету и поглядывая на Стресса.
Морда бандита ему не нравилась.
«Была б моя воля, прикончил бы на месте. Небось, падла, знает, кто убил ребят, нужно будет из него это знание вытрясти».
Стресс тихо стонал исподлобья поглядывая на Комбата, по его лицу текли тонкие струйки крови из рассеченных бровей.
— Ну вот что, приятель, — Комбат говорил спокойно, тратя много сил на то, чтобы подавить злобу, которую он испытывал к этому человеку.
— Да?
— Хотя, вообще, ты мне никакой не приятель, а последняя сволочь. Попался бы ты мне в другом месте, не задумываясь хлопнул бы тебя, как гнусную крысу, разносчика заразы. Сейчас жалею, что не пришил тебя сразу, — Комбат говорил тихо, но в его тихом голосе таилась огромная мощь и неистовая ярость, которую Рублев едва сдерживал.
Стресс понял, этот мужик шутить не станет. Кто он такой и откуда взялся на его голову, бандит не имел ни малейшего представления. Одно было ясно, что он не связан с милицией, а действует сам, преследуя какие-то собственные цели.
«Что ему нужно? Не мент… Менты в одиночку не ходят, обычно они действуют группами. Этот очень уж лихой и, чего доброго, оставит меня здесь подыхать. И крысы меня сожрут. Кричи, не кричи, в этой шахте никто не придет на помощь. Хотя люди и поезда будут проходить совсем рядом в нескольких метрах надо мной».
— Слушай, что тебе надо?
— Мне от тебя лично ничего не надо. А ты, наверное, хочешь сохранить свою гнусную жизнь или, может быть, не хочешь? Тогда и разговоры не станем заводить.
— Хочу, хочу, — быстро заговорил Стресс, — не убивай меня.
— Ишь ты, как запел. Кто тебя послал сюда? Если ты этого не скажешь или соврешь, я вернусь. Тогда тебе мало не покажется. В милицию я тебя сдавать не буду. Ты хотел убить вот этого мужика, — Комбат кивнул в сторону стоящего, втянувшего голову в плечи Щукина, — так он тебя и прикончит С огромным удовольствием. Так что решай. Только учти, времени у тебя очень мало. Самое странное — это то, что единственный, кто может за тебя заступиться и сохранить твою гнусную жизнь, так это я. Смотри, — Комбат поднял левую руку, показывая часы, — вот эта стрелочка сделает один круг, пройдет шестьдесят секунд и, если ты, говнюк, ни начнешь говорить, то пиши пропало. Я откручу этот вентиль, а здесь идет горячая вода, как никак теплотрасса, и через полчаса ты сваришься в колодце как цыпленок в плотно закрытой кастрюле, и шкура с тебя слезет, а то, что останется, в вареном виде, сожрут крысы. Ты меня понял?
Щукин, стоящий у стены, самодовольно потер рука об руку и положил ладони на вентиль, он уже готов был повернуть его против часовой стрелки.
— Погоди, не спеши, — остановил его Комбат, — осталось еще сорок пять секунд.
Стресс судорожно дернулся, но от этого движения проволока лишь сильнее впилась в связанные руки.
— Ну-ну, подергайся. Тридцать секунд осталось, — спокойно констатировал Рублев и стал отстукивать секунды рифленой подошвой ботинка.
Этот стук напоминал Стрессу удары молотка по шляпкам гвоздей, забиваемых в крышку гроба.
— Ну вот, осталось пять секунд…
— Я все скажу, все! — истошно завопил, но тут же осекся Стресс.
Комбат понял — этот еще не сломлен.
— Поверни-ка вентиль на пару оборотов.
Щукин уперся ногой в стену. Вентиль изрядно-таки проржавел, затем железо скрежетнуло. Труба подошел к приятелю и они вдвоем сорвали маховик с места, провернули его два раза.
С шипением и истошным свистом ржавый Кипяток хлынул на пол к ногам Стресса, вместе с кипятком из трубы повалил горячий пар. Стресс почувствовал, как пар обжигает щеку, плечо и ногу, брызги еще не падали на него самого, но уже было нестерпимо жарко.
— Пошли, — махнул рукой Комбат, вставая с ящика и отодвигая его в сторону, — только документы, Сема, не забудь взять, возвращаться сюда не будем. А этот хмырь пусть варится.
— Все скажу, все скажу! — завопил Стресс, — трубу закрутите.
— Вначале скажешь, потом закрутим. Имя того, кто тебе приказывал?! — спросил Комбат.
— Курт! Курт! Курт! — трижды прокричал Стресс, — фамилия Метельский.
Комбат подошел, и одной рукой закрыл вентиль наполовину, вода продолжала капать, пар рвался, словно из паровоза, в небольшом помещении было жарко и душно от кипятка.
Стресс принялся дергаться.
— Отвяжите, отвяжите! Не бросайте меня здесь.
— Отвязывать я тебя не обещал, ты еще не все сказал. Кто такой Курт?
— Мой босс.
— А на кого работает он?
— Сам по себе.., я этого не знаю, он нам не докладывает.
— Значит, вас много? — спросил Комбат.
— Человек пятнадцать или двадцать, когда и сколько надо — решает Курт, а потом нас собирает.
— Что вы делаете?
— Бомбим, кого Курт скажет, забираем товар, выколачиваем долги.
— А какой долг ты хотел выколотить из него?
— Мне Курт приказал убрать. Если я не уберу его, Курт убьет меня. Он ни перед чем не остановится, он самый настоящий садист, — принялся нести на своего хозяина перепуганный скорой расправой Стресс.
— И ты, думаю, не гуманист — лапы у тебя по локоть в крови, а то и по плечи.
— Я, я ничего, я только выполнял приказы.
— Тебе, небось, хорошо платили.
— Да, Курт платил нормально, правда, не всегда, мы по большей части работали на мелок.
— На мелок это как?
— В долг, потом обещает рассчитаться, правда всегда рассчитывается, не подводит, но позже, когда рассчитаются с ним…
— А за расстрел машин возле моста через Оку под Серпуховом тебе уже заплатил?
Стресс замялся, ему не хотелось рассказывать о своих гнусных делишках.
— Так заплатил, или нет?
— Пока нет.