Лежащие вокруг черепки указывали на то, что большая часть сосудов не уцелела. Каперед моргнул, соображая, кто бы мог так грубо разбить все драгоценные предметы, какие он собирал. Зачем же их разбивать, если их можно продать?! Уцелели лишь некоторые предметы, да стеклянные сосуды, потому что их стенки были довольно толстыми.
Затем он понял, что сам и разбил все вещи. Во время агонии он мял, рвал и бросал свой мешок. Вот к чему это все привело. На ладонях остались незажившие царапины, оставленные острыми черепками. Еще повезло, что не пострадали жилы. Остался бы без рук торговец, а какой с него тогда прок?
Каперед приподнялся, разлепил спекшиеся губы. Его мучила страшная жажда, звук текущей воды он услышал бы и за милю.
Колодец находился под навесом с другой стороны двора, но ближе были конюшни и псарня, где в поилке находилась вода. Ее-то и почуял Каперед, к ней он и потянулся.
Идти он не мог, слишком ослабел. Ноги покалывало, кровь устремилась в передавленные онемевшие конечности. Он спал в неудобной позе, скрутившись из-за судорог.
Капереда не волновало, что он будет пить из собачьей поилки. Сейчас его беспокоила только жажда. Вместе с жидкостями из него вышла болезнь, тело очистилось, но требовалось пополнить запасы, чтобы соки организма пришли в норму. Это не восстановит общий баланс, но все равно необходимо. До полного восстановления еще далеко.
Вода была холодной, остуженной ночной прохладой. Псы уже привыкли к чужаку и лишь ворчали, глядя на него. Он не представлял для них и их хозяев угрозы.
Восход солнца омрачили крики, донесшиеся из дома. Каперед поднял лицо от поилки, попытался повернуть голову, но шея не работала. Он упал на бок так, чтобы взгляд направлен был на входную дверь. Это место не было ему знакомо, он вообще не понимал, как оказался здесь.
Мысль «что здесь произошло», не давала ему покоя. Но жажда была сильнее, Каперед вернулся к поилке, стоя на четвереньках, и лакал воду. Его руки тряслись, ногам зачем-то вернулась чувствительность. Все тело ощущалось как мокрая тряпка, скатанная в неправильный ком.
Крик из дома не прекращался. Голосили женщины, их вой сливался в один общий, плавал на одной тональности. В соседних усадьбах проснулись собаки и завыли в унисон. Лошади в конюшнях нервно фыркали и били копытами по стенам сарая. Постепенно, как круги на воде, вой распространился по всему селению.
Молчали только собаки, соседи Капереда. Они лежали, распластавшись по земле, прижав длинные уши. Их глаза были широко раскрыты, из закрытых пастей доносился едва слышный скулеж.
Каперед глядел на этих псов и ничего не понимал.
Он прекратил пить, отполз от поилки и нашел опору возле ограды. Плач и вой сверлили голову, подобно раскаленному гвоздю, забиваемому в кости черепа. Из глаз выступили слезы. Капереда вывернуло желчью — остатки яда.
Поняв, что во время агонии, он ничего не ел, Каперед поднялся на ноги, держась за ограду и поплелся к дому. Есть он не хотел, но сознавал, что это ему необходимо. Нежирный бульон или киаф вина с медом.
Это варварская страна — Каперед невесело усмехнулся. Киаф, тем более с вином, он не найдет. Но и брага его бы устроила, это жидкий хлеб, легко принимается организмом. А если его подогреть, то питье будет обладать целебными свойствами. Взять бы что-нибудь из запасов…
Каперед взглянул под ноги и понял, что не найдет сейчас ничего. Зрение ухудшилось, мир плыл перед глазами. Если только варвары захотят помочь ему.
А сомневаться в их гостеприимстве стоит. Этот дом постигла утрата, подземные боги увели чью-то душу, мертвое тело осквернило это место. Обитателям дома не до чужака, тем более едва стоящего на ногах.
Но почему они тогда не выбросили его на улицу.
Никогда еще Каперед не был близок к тому, чтобы утратить все свои припасы. Лишиться жизни он не боялся, но вот потерять свои вещи — весьма. Ведь это все, что делало его тем, кто он есть. И прошлое, и настоящее были разбросаны вокруг. Осколки сосудов, глиняные черепки, мешочки с травами и обрывки свитков — не просто предметы, а часть его самого.
Избавившись от зависимости, Каперед мечтал в ту минуту о снадобье. Оно бы помогло ему встать на ноги, собрать разбросанное и убраться со двора по добру.
Обитатели дома и не вспомнят о нем, занятые приготовлениями к похоронам и последующей люстрации дома.
Ступени, ведущие к небольшой двери для слуг, казались исполинскими. На них приходилось восходить, подобно мифическому мученику, несущему неподъемную ношу. Делая шаг, Каперед останавливался и ожидал, когда сердце успокоится, и дыхание восстановится.
Плач в доме не прекращался. К женским воплям добавились мужские голоса, множество голосов, сплетающих слова в общую песню по умершему. Каперед задержался, прислушиваясь — большое семейство, сильное, у них много мужчин в роду.
По спине пробежал холодок, но уйти он не мог.
Дверь была не заперта, легко и без скрипа отворилась. Внутри было сумрачно, восходящее солнце только лизнуло конек крыши, лучи лишь гладили вершину ограды, не проникая в дымовое окно кухни.
Людей не было; тарелки и горшки были перевернуты дном вверх, некоторые расколоты. Ложки лежали аккуратным рядком, переломанные пополам. Все это так походило на традиции родного города Капереда, что холодок страха сжал его сердце. Уж не помер ли он и не забрел призраком в родной дом.
Стены деревянные, замазанные известью и украшенные охряными рисунками: цветы, стебли. Нет, в Городе строили из камня и кирпича или в худшем случае из плетенки, обмазанной глиной.
Крыша не соломой покрыта, а перекрыта настоящим деревом. Здесь не использовали черепицу, слишком дорогой материал для варваров даже таких зажиточных.
К стенам были прикреплены вязанки трав, висели мешочки, заполненные корнеплодами: морковь и репа. А так же много лука и чеснока. На полках стояли запечатанные горшки, возле очага — груда костей, похоже от домашней птицы. На массивном столе, изрезанном ножом, в горшках ничего не было. Угли в очаге тлели, но едва разгоняли ночную прохладу. И здесь нет пищи.
Каперед стал искать вход в подпол, но ничего не нашел. Просто не успел.
Думал, что двигается тихо, как и положено призраку. Но его конечно же услышали. Слуги собрались в своих комнатушках, лишь десяток домашних рабов присутствовали у ложа умирающего. Самые дорогие и любимые рабы семейства, остальные прятались в своих каморках, завесив проемы плотной, не пропускающей свет материей.
Возле кухни постоянно находились рабыни, что приглядывали за очагом. Они спали в соседней комнате, стерегли вход в подвал и берегли огонь. Неплохое место, хотя работа на кухне тяжела. Зато всегда тепло и нет проблем с едой.
Женщины не стали звать на помощь, заглянув на кухню, они увидели очнувшегося гостя и сами скрутили его. Они не боялись чужеземного колдуна, ведь рядом был их очаг хранитель. Духи дома уберегут от ворожбы колдуна.
Каперед почел за лучшее не сопротивляться, лишь попросил пищи на языке варваров. Уж эти простые слова он успел выучить, остальное считал не столь важным. Женщины были крупными, сильными и смелыми, как настоящие жены варваров. Каперед не мог не оценить их.
Пищи он не допросился, женщины что-то отвечали нараспев, но толи диалект у них другой, толи Каперед не так хорошо знал варварскую речь, он ничего понять не мог. Только повторял:
— Я не угрожаю вам, прошу еды…
Одна кухарка осталась сторожить чужака, взявши в руки большой нож, которым сподручно перерубать кости животных. Железо, закаленное в очаге кузнеца, защитит ее от колдовства. Другие женщины отправились на поиски мужчин, членов семьи, владеющих этим домом.
Каперед не сопротивлялся, покорно ждал судьбы. Он слишком ослаб, чтобы сопротивляться. Это только ухудшит его положение.
За ним пришли трое; мужчины вывели чужестранца из дому, потащили его в другую часть двора. Там находился сарай, где хранился ненужный хлам. Что-то ждало осени или зимы, другое требовало починки, обрывки ткани, треснувшие горшки.
— Еды, — просил Каперед, но ему не отвечали.
Варвары были глухи к мольбам чужака, едва держащегося на ногах. Удачно, что воды он успел напиться раньше, чем его бросили в сарай.
— Что с моим подопечным, купцом Зижавом? — спросил Каперед.
Его не особенно волновало состояние варвара, торговец просто начал соображать. Он догадался, где находится. И имя его спутника могло принести пользу.
Слова иноземца заставили варваров переглянуться, они что-то негромко сказали друг другу. Каперед не мог понять их язык, как ни прислушивался. Слова казались знакомыми, но их смысл не доходил до сознания.
В сарае было темно и тесно. Варвары бросили в помещение Капереда и закрыли дверь. Они хотя бы не стали его бить, уже хорошая весть, но все может быть. Каперед огляделся, его не связывали, все равно бежать пленник не мог. Вокруг лежали различные предметы, но света едва хватало, чтобы их разглядеть. Только и удастся, что аккуратно отползти в сторону, не наткнувшись на острый предмет.
Найти здесь оружие не представлялось возможным. Железный инструмент был завален досками, путь к ним перекрыт большими кувшинами, заполненные каким-то едко пахнущим мусором.
Каперед нашел место возле стены, где было свежее. В грязи пола валялось множество деревянных гвоздей — едва ли хорошее оружие. Металл ценили и варвары, и цивилизованные люди. Потому ничего подходящего Каперед не нашел или не увидел.
Силы его оставили, но задремать он не мог. Кости все еще болели, а лихорадка напоминала о себе спазмами. Хотя бы внутренности остаются на месте. Каперед не думал, что в скором времени о нем вспомнят.
Он пытался успокоиться, восстановить рассудок с помощью мыслительных упражнений. Но мысли разлетались в сторону подобно саранче, скакали с темы на тему, ни на чем долго не задерживаясь.
Думать торговец мог только о глотке снадобья. А ведь тело лишилось цепей зависимости; разуму снадобье требовалось. Без его помощи не удается направить мысли в нужное русло, управлять разумом, чтобы он разгорелся на полную мощь. Каперед забыл, каким образом мыслить, не помнил, как пребывать в свободном состоянии.
Сквозь щели в стене Каперед видел, как кто-то собрал его вещи, оставленные у псарни. Собрал все — и обрывки, и обломки, и уцелевшие предметы. Ничего не выкинут, слишком ценные вещи они приобрели. Вот только в чем их ценность? В самом предмете или в его значении доказательства.
У Капереда возникло неприятное ощущение, что Вира он больше не увидит.
Чем это могло грозить ему? Каперед понимал, что все может кончиться плачевно. В особенности если Лимей решит обезопасить свою семью, обвинив приезжего торговца-знахаря.
Варвары способны и не на такое коварство.
Каперед застонал, не желая принимать реальность. Он не хотел стать жертвой на погребальном костре Зижава.
Попытавшись встать, Каперед понял, что рассчитывать следует только на смекалку. Тело было бесполезным, да и разум едва помогал. И какой смысл было мучиться, вынося такие мучения, чтобы потом сгореть на погребальном костре. Не проще было сразу броситься в Соун, когда во фляге больше не осталось снадобья.
Каперед поднял руки, они исхудали, утратили силу и цвет, но были целыми. Перегрызть ли себе запястья? Нет, если и отворять кровь, то проще найти острый черепок здесь среди обломков.
Серьезно размышляя о самоубийстве, Каперед нашел подходящий осколок и припрятал его в складках туники за поясом. Он решил повременить с этим, в любом случае погребальные церемонии занимают много времени.
Заунывный плач в доме прекратился, но никто более не выходил во двор. Ни рабы, ни их хозяева. Они оставили повседневные дела и ждали решения главы рода. Ждал и Каперед, понимая, что основной бой еще впереди. Он пытался подготовить речь в свою защиту, но не зная, что наговорил Лимей, торговец просто убивал время.
Голод давал о себе знать, а есть здесь нечего. Где-то среди обломков шуршали мыши. Поймать их не удастся, так что Каперед даже не реагировал на шустрых зверьков. Он в хорошие годы не был таким ловким, а уж в этот день и подавно.
Время тянулось мучительно медленно. Капереда бросало из одной крайности в другую: то его охватывал огонь ярости, то тягучая апатия, то страх и стремление к бурной деятельности. Ожидание выводило из себя, но ничего не поделать. Он полностью во власти варваров, по сути прав у него не больше чем у раба.
Оживление в доме началось после полудня. Сначала один, потом другой человек выходил из дома, пересекал двор и скрывался на улице. Люди спешили, не глядели в сторону сарая с пленником. Появились рабы, направившиеся в колодцу. Каперед пытался их позвать, но рабы были забиты страхом и не проявили любопытства. Запахло дымом — на кухне растревожили угли и подкинули дров.
Теперь и голоса доносились из общего дома. Едва различимые возгласы и монотонные речи. Расстояние и стены искажали слова, к тому же Каперед не знал местного диалекта.
Хозяин дома вспомнил и про пленника. За Капередом пришли и выволокли из сарая. Яркое солнце больно ударило в глаза. Изможденный, заросший и грязный торговец менее всего походил на представителя гордого народа. Сейчас он был жалким оборванцем, обвиненным в колдовстве, безымянным чужаком, безродным одиночкой. И цена его жизни — шестая часть медяка.
Кому он нужен, кто за него вступится? Рассчитывать можно лишь на себя.
Каперед не сопротивлялся, когда его тащили в дом. Так лучше, чтобы не вызвать гнев этих дикарей, и сил на борьбу нет. Каперед попытался попросить еды, но его легонько ударили по затылку и заставили замолчать.
Пришло время разговора с главой рода. А если чужак на самом деле колдун, то кто же станет его поить и кормить в своем доме. Эдак он наберется сил и сотворит какую-нибудь мерзость, понукаемый темными духами.
Напротив входа, в центральной части дома располагался большой очаг, а за ним возвышение. На возвышении находилась скамья, где сидело несколько мужчин и женщин. Каперед моргнул, привыкая к сумрачному свету, пытаясь рассмотреть помещение.
Свет проникал сквозь отверстие в крыше, луч освещал большой гобелен с вышивкой. Каперед понял, что это ветвистое дерево с мощной корневой системой. Видать, семейное дерево. Если подойти вплотную, удастся прочесть имена, надписанные у каждой ветви.
Вдоль стен стояли лавки, которые предназначались для остальных членов рода или почетных гостей. Кровля опиралась на четыре колонны из тонких древесных стволов. Украшениями служили щиты, гобелены и кое-какая утварь: ткацкий станок в дальнем конце зала, несколько больших кувшинов с зерном и пара огромных сундуков.
Капереда бросили в двух шагах от очага так, чтобы возвышение со скамьей располагалось по другую сторону огня. Они не боятся чужака, но опасаются его ворожбы.
Итак, судебный процесс начинался. Каперед украдкой посмотрел по сторонам, но ни толпы граждан вокруг, ни свидетелей. У него нет даже адвоката, зато обвинителей и судей — полон зал.
Подняв, как мог голову, Каперед приготовился к борьбе.
Глава 8
Опять Каперед предстал перед варваром, сидящим на возвышении будто претор. И этот неотесанный мужлан собирается судить его, честного гражданина?! Возмущению торговца не было предела. Как смеют эти варвары столь надменно глядеть на него.
Каперед обвел людей взглядом, полным льда. Его ярость накапливалась и готовилась прорваться бурным потоком, смести эту труху с доски истории. Они ведь не понимают, что столкнулись не с каким-то чужестранцем, а сыном великого отечества, знаменитейшего Города!
Так пусть узнают это.
— В этом доме не знакомы с правилами гостеприимства, — сказал Каперед.
Его голос окреп, не походил на голос больного. Старая сталь лишь сверху повредило ржавчиной, внутри она осталась такой же прочной и упругой.
Хозяева дома переглянулись, не нападок и оскорблений они ожидали от чужака.
— Пленники себя так не ведут, — сказала одна женщина.