Ващанов покачнулся, держась за створку ворот, и, мученически вглядываясь куда-то за плечо Назарова, просипел:
— Чего? М-м-м? Зачем, на хер?…
Аркадий Сергеевич даже оглянулся — но за его спиной никого не было, просто Геннадий Петрович не смог сфокусировать взгляд на госте.
— Господи ты Боже мой, Гена!… — Назаров в полном обалдении сначала отшатнулся, но потом быстро втолкнул Ващанова в гараж, вошел сам и закрыл за собой дверь — закрыл и тотчас же пожалел об этом, потому что запахи в замкнутом пространстве многократно усилились.
Внутри гаража горел неяркий свет, падавший на криво поставленную «бээмвушку» с поцарапанным крылом — видимо, загонял внутрь ее хозяин с нескольких попыток. За автомобилем виднелась приоткрытая дверь в стене — Назаров догадался, что там и находился личный «кабинетик» Геннадия Петровича — оттуда по-прежнему доносились ритмичные женские вздохи…
Назаров недоуменно потряс головой:
— Гена… Гена, сконцентрируйся! Ты один?
Ващанов неопределенно покрутил правой кистью, привалился к стене и сочно рыгнул.
— Ну, урод!…
Аркадий Сергеевич, чувствуя, как закипает в нем злость, ухватил отставного полковника за шкирку и поволок к «кабинету», не обращая внимания на вялое сопротивление.
«Кабинет» выглядел под стать хозяину — на полу, словно на палубе пиратской шхуны, в живописном беспорядке валялись пустые и полупустые бутылки, остатки еды и непонятно откуда взявшаяся подзорная труба. Небольшой диван был чем-то залит, гостевое кресло — перевернуто набок. Живых душ не наблюдалось, а женские вздохи объяснялись просто: на столике у стены стояла маленькая цветная «двойка», в которой крутилась кассета с жизнерадостной немецкой порнухой — там два здоровенных негра как раз одновременно овладели довольно взвизгнувшей блондинкой и хором заявили:
— О-ля-ля! Дас ист гут, дас ист фантастиш!
Назаров швырнул Геннадия Петровича на диванчик и выключил телевизор. Ващанов что-то протестующе замычал, но Аркадий Сергеевич тут же отвесил ему пощечину:
— Очухивайся, скотина! Ты с чего запил?… Гена! Ты меня слышишь?! Когда ты начал бухать? Ты делал что-нибудь с грузом? Мерзота ты паскудная… Гена! Контейнеры с «Абсолютом»… Ты забирал их?!
В душе у Назарова еще теплилась сумасшедшая надежда, что, может быть, это все-таки Ващанов сумел провернуть всю операцию, а потом, на радостях, так сказать, решил расслабиться…
При слове «Абсолют», Ващанов кивнул и предпринял попытку заглянуть куда-то за диван, но Аркадий Сергеевич не дал ему этого сделать — майор схватил Геннадия Петровича за грудки и начал трясти так, что голова страдальца безвольно закачалась в разные стороны:
— Гена!… Сволочь какая! Трезвей, уебок, очухивайся!
Возвратиться на грешную землю из своего далекого алкогольного «астрала» Ващанов упорно не желал, тогда Назаров, преодолевая брезгливость, приступил к операции по очистке организма Геннадия Петровича — пометавшись по гаражу, Аркадий Петрович обнаружил канистру с водой и начал поливать ею бывшего «руоповца». Водные процедуры майор перемежал пощечинами и надавливанием пальцами на заплывшие глазки экс-полковника:
— Трезвей, сволочь, трезвей!…
Справедливо говорят, что терпение и труд в конце концов все перетрут — минут через сорок интенсивной «терапии» Геннадий Петрович начал что-то соображать. Он узнал Назарова и удивленно поинтересовался:
— С-С-Сергеич?! А ты откуда?
— От верблюда! — зло ответил ему Назаров и в изнеможении опустился в «гостевое» кресло, поставив его предварительно на ножки. — Очухался?
— П-почти, — честно ответил Ващанов и тут же начал деловито оглядываться.
Заметив на полу у стенки недопитую бутылку красного вина, Геннадий Петрович дернулся было к ней, чтобы снова уйти в мир сладких грез, но Назаров среагировал раньше — он пнул бывшего «руоповца» ногой в животик, вернув тело в первоначальное положение.
— Т-ты что, Сер… ик… геич?
Майор встал и наклонился к Ващанову:
— Ты сколько дней пьешь, скотина? Давай, вспоминай, вспоминай!… Ты по тем контейнерам, о которых мы с тобой говорили, что-нибудь делал? Ну, вспоминай!
— К-к-какие… ик… контейнеры?
— С «Абсолютом»! Ты что, всю память уже пропил?! Ну, вспоминай!
Геннадий Петрович посмотрел на Назарова горестно, потом сморщил лоб и спросил:
— А… Арка… ик… дий, как… какое сейчас число?
— Третье!… С праздниками тебя прошедшими!
— Т-третье?! Ой-е… Ба-ля… Че-то меня как сильно с-снесло… Ч-че-го я… П-прости, Серг… ик… ич!…
Из дальнейшего полувнятного бормотания Назаров, внутренне холодея, уяснил более-менее следующее: когда они расстались вечером 27 апреля, на Ващанова что-то, как он выразился, «нашло», он крепко забухал и отправился к своей любовнице, некой Светочке, «твари неблагодарной»… Эта Светочка, видимо, терпела художества Геннадия Петровича дня два, а потом выставила своего «кавалера» за дверь… Ващанов с горя запил еще шибче, заявился домой, но там тоже не сложилось, потому что супруга оказалась такой же «тварью». В результате Геннадий Петрович, всеми брошенный и покинутый, оказался в гараже, откуда два раза совершил героические партизанские вылазки за кончавшимся очень быстро «горючим»… Никаким «Абсолютом» он, естественно, не занимался, потому что чувствовал себя «т-так плохо, С-Серг-геич, так п-плохо…». Назарову и самому стало очень плохо — хоть и слабой была надежда на то, что исчезновение водки со склада «ТКК» дело рук Ващанова, но все-таки… А теперь эта надежда умерла окончательно и бесповоротно… Но кто же тогда схитил груз? Причем схитил практически по его, Назарова, схеме… Кто?!
Между тем Геннадий Петрович, вдруг осознавший свою вину, начал проявлять активное стремление эту вину загладить — он извлек из бокового кармана пиджака радиотелефон, зачем-то протер его рукавом, включил и начал набирать какой-то номер, бормоча при этом:
— П-прости, Сергеич, с-с-снесло меня, ик!… Я щас Сашке позвоню, он на с-складе в Сертолово… М-мы… Щас все в два-три дня п-провернем быстро. У меня ребята… Эт-ти к-контейнеры — легко!…
Было ясно, что Ващанов совершенно ничего не знает об исчезновении этих самых контейнеров… Знать не знает, но — может быть, он кому-то «слил» информацию, полученную от него, от Назарова?
Аркадий Сергеевич, долго смотревший на Ващанова невидящими глазами, вдруг заметил, что тот пытается кому-то позвонить. Майор выхватил из рук Геннадия Петровича телефон, в котором уже пошел гудок вызова, и нажал на кнопку отключения. Ващанов хотел было что-то сказать, но Назаров оборвал его:
— Заткнись, придурок!
Аркадий Сергеевич наклонился к бывшему «руоповцу» и тихо, но очень страшно спросил: — Гена… ТЫ кому-нибудь говорил о нашем разговоре, а? Ты кому-нибудь еще о контейнерах с «Абсолютом» рассказывал?
Геннадий Петрович преданно выкатил глаза и затряс головой:
— Т-ты что, Серге-еич? Я же… п-пони… ик… маю… Я же… ик… м-могила… Я — н-нико-ому…
Назаров снова опустился в кресло. Закурив, он устало прикрыл глаза и начал массировать себе надбровье большим и указательным пальцами левой руки. Судя по всему — Ващанов не врал… Не могли похитители получить информацию от него, просто физически не могли… Ващанов сам обо всем узнал вечером двадцать седьмого — меньше, чем за сорок восемь часов до кражи контейнеров… Даже если Геннадий Петрович и мог проболтаться кому-то в пьяном угаре об интересном грузе — у нового носителя информации не оставалось времени для подготовки операции… В два дня такую аферу не запустишь — при самом гениальном плане. Надо ведь все осмыслить, согласовать, изготовить подложные документы… Подумав о документах, Назаров открыл глаза и посмотрел на Ващанова в упор:
— Гена, я тебе образцы документов давал… Где они?
— А? — Геннадий Петрович начал оглядываться, словно надеялся увидеть спрашиваемые «комитетчиком» бумаги, развешанными по стенкам своего кабинетика. Аркадий Сергеевич сплюнул с досады, встал и быстро обшарил пиджак Ващанова. Образцы коносаментов и разнарядки на выдачу груза со склада обнаружились в сложенном виде в правом внутреннем кармане — судя по всему, отставной полковник и не вынимал их оттуда со времени предыдущей встречи с Назаровым. Так, хоть это — хорошо… А где листок, на котором Ващанов записывал инструкции Аркадия Сергеевича? Его нигде не было…
— Гена, листок, на котором ты пометки делал — где он?
— П-пометки?
— Да, пометки… Мы говорили — точнее, я говорил, а ты записывал… Ну?! Вспоминай!
— Н-не помню…
— Мудак!
Назаров скрипнул зубами — скорее всего, этот алкаш просто выронил где-то ту бумажку… Да и Бог с ней — ничего такого суперопасного Ващанов на ней не нацарапал — да, там значились телефоны двух людей Аркадия Сергеевича, да конспективно излагался план вывоза груза. Но, поскольку пометки были все-таки конспективными, понять оттуда что-либо человеку постороннему будет очень сложно, скорее — просто невозможно. И уж никак эту бумажку не привязать к самому Назарову… Если бы Аркадий Сергеевич знал, как использовал Ващанов этот листок — он и вовсе успокоился, но знать этого майор, естественно, не мог…
Геннадий Петрович вдруг подал голос:
— С-Сергеич… Ты п-прости… Мы эти к-контейнеры — мигом…
— Не надо! — сухо ответил майор. — Забудь про них, и лучше — навсегда.
— П-почему?
— Потому! — невесело усмехнулся Аркадий Сергеевич. — Легенда меняется…
Ващанов юмора не понял, потому что анекдота, который вспомнил Назаров, никогда не слышал — но, на всякий случай, отставной полковник подхихикнул.[23]
Назаров снова закрыл глаза и попытался проанализировать сложившуюся ситуацию. А так ли все плохо? Ведь опасный груз все-таки ушел из порта — этого, собственно, и хотел Аркадий Сергеевич… Теперь хвосты обрублены, и коллегам из собственной безопасности «отдокументироваться» будет просто невозможно… Кто-то помог решить майору его проблему и сделал это, возможно, еще более грамотно, чем сумел бы Ващанов — если он, вообще, сумел бы что-то сделать.
«Нет, — сказал сам себе мысленно Назаров. — Не обманывай себя… Ты хочешь видеть только положительные моменты в очень хреновом раскладе… Все не так просто: кто вообще мог знать о грузе? С чего я занервничал, почему комбинацию с Геной решил выстроить? Потому что был звонок от анонима, который знал про поставку водки и про мою роль в этой поставке… Этот „кто-то“ либо сам похитил груз, либо зачем-то слил информацию похитителям… Возможно, здесь идет какая-то тонкая игра, о смысле которой мне ничего не известно… А раз неизвестно, то предположить можно, что угодно, и — самое главное невозможно предугадать, как события будут разворачиваться дальше… Ситуация вышла из-под контроля — значит я в „пассиве“… Значит, меня могут „трахнуть“, а я даже не знаю, с какого направления хреновина вылетит… И потом — одно дело, если бы груз взял Гена, мы бы потом вернули контейнеры „ТКК“, навели бы на них по-тихому, и все… А сейчас? Если груз пропадет — фирма развалится, и весь огород, стало быть, городился напрасно… Но Бурцев просто так лапки не сложит — он будет рыть… Стало быть, похитителям нужно придумать, как защититься… Поскольку груз был с самого начала „левым“, они могут в крайнем случае использовать это обстоятельство и скинуть эту „компру“ нашим… Могут начать шантажировать, в том числе и меня… За такие куски, как двадцать пять „сороковок“ водки — высококачественной водки! — драка может пойти серьезная, такая, что в ней сгорит кто угодно… И все же — зачем аноним предупредил меня?… Зачем? Ладно, с этим надо разбираться… С этим надо обязательно разбираться — если я не пойму мотивов действия этого человека, спокойной жизни все равно не будет… А для того, чтобы понять мотивы, нужно знать — кто этот аноним… Как на него выйти? Спокойно… Значит, что известно точно — он обладал информацией о контракте, причем информацией достаточно полной. Если предположить, что звонивший мне аноним действовал заодно с похитителями (а это, скорее всего, так и есть, иначе откуда бы у них взялась такая шикарная „наводка“?) — то у него имелась не просто информация, а суть „коммерческой тайны“… Он знал сроки, объем поставки — и, самое главное, номера контейнеров… Так… Уже теплее… В нашей цепочке где-то произошла утечка, в каком-то звене… И звено это надо высчитать… Итак, кто знал всю информацию в полном объеме — с номерами, деталями и прочими подробностями? Во-первых, Олафсон, это естественно… Может, с него утекло? Маловероятно… Костя сидит в Швеции, сам по себе он человек осторожный и крайне заинтересован в реализации контракта… Во-вторых, тему знал я, потому что специально интересовался и потому что Костя, подстраховываяеь, сливал мне лишнее… Но я — не в счет, это понятно… Кто остается? „ТКК“ — да, но сколько человек там имели доступ к информации? Как минимум, несколько… „Апрашечники“ могли знать. Хотя нет, номера контейнеров они как раз знать не могли — поставка же не им предназначалась, а узбекскому торговому дому „Абдулаев и К“… Значит, утечка шла из „ТКК“? Скорее всего… Блин… Надо срочно ее вычислять, срочно, иначе запалимся все! Можем запалиться… Найдем утечку — выйдем на моего анонима. Найдем анонима — поймем, чего ему надо… И, скорее всего — сможем отыскать груз… Если его не реализуют к тому времени…»
Пока Назаров сидел с закрытыми глазами и думал, напрягая уставшие, измученные мозги, Геннадий Петрович неотрывно смотрел на недопитую бутылку вина у стены. Ващанова снова стало поколачивать, потому что при таком долгом запое синдром похмелья приходит очень быстро — человек еще и протрезветь-то не успел, а его уже прихватывает вовсю, и надо срочно выпить, иначе кажется, что сердце откажет… Геннадий Петрович покосился на Назарова — «комитетчик», казалось, впал в транс, чуть ли не уснул… Ващанов плавно-плавно встал (с осторожностью, на которую способны только стимулируемые «синдромом тревоги» алкоголики) и, шагнув к стенке, сцапал бутылку с вином — жидкость только булькнула в горле бывшего «руоповца», как вода в раковине…
— Уф! — сказал Геннадий Петрович, мгновенно добрея лицом. — Ой, хорошо…
Ващанов погладил животик и оглядел свои владения уже более внимательно и спокойно. Неужели выпивки больше не осталось? Сердце страдальца на мгновение сбилось с ритма от ужаса, но под столом Геннадий Петрович обнаружил лишь чуть початую бутылку армянского коньяка. Воровато оглянувшись на по-прежнему грезившего о чем-то с закрытыми глазами «комитетчика», Ващанов на цыпочках подобрался к столу, неслышно взял бутылку, сделал два глотка из горлышка… И стало тут Геннадию Петровичу совсем хорошо. Душевно так стало — любовь к жизни проснулась, к людям. Поговорить с кем-нибудь захотелось, пообщаться — о хорошем о чем-то поговорить, о светлом… Вон, с Сергеичем хотя бы, надо ему только выпить дать, а то мужик чего-то совсем засмурнел — сидит, аж черный весь… Проблемы у него какие-то… Так у всех — проблемы… Нет, надо ему стаканчик накатить, чтобы полегчало сразу…
Движимый такими добрыми мыслями, Геннадий Петрович набулькал почти на две трети коньяку в несвежий, многократно использованный стакан, бережно взял его и направился к «комитетчику». А там идти-то было — всего ничего, три шага.
— Сергеич! — голосом доброй бабушки из популярной радиопередачи позвал Назарова экс-полковник. — Сергеич, прими, как говорится, в рот, чтобы из головы дурное все вышло. Гы-гы…
— Что? — Аркадий Сергеевич встрепенулся, открыл глаза, увидел склонившегося к нему Ващанова со стаканом в руке.
— Прими, друг, — убедительно сказал Геннадий Петрович и дыхнул на «комитетчика», словно Змей Горыныч. Назаров дернулся — бывшего «руоповца» качнуло, и коньяк из стакана пролился Аркадию Сергеевичу на плащ.
— Да пошел ты, тварь пропойная! — Назаров, у которого нервы были совсем на пределе, сорвался на крик и, не вставая из кресла, пнул Ващанова ногой в брюшко.
Геннадий Петрович ойкнул и, пукнув на ходу, отлетел к верстаку, приделанному к противоположной стене. Голова Ващанова с сухим бильярдным стуком ударилась о железные тиски, и Геннадий Петрович упал на пол. Ноги его несколько раз дернулись, а потом полковник в отставке замер.
Аркадий Сергеевич встал из кресла и отряхнул с плаща капли коньяка:
— Скотина…
Геннадий Петрович на это определение никак не прореагировал — он лежал неподвижно, продолжая сжимать в правой руке стакан, из которого, как ни странно, даже не весь коньяк вылился… Назаров некоторое время молча смотрел на замершее тело, а потом забеспокоился: