Олафсон, казалось, был даже немного тронут откровенностью Аркадия Сергеевича. Костя почесал затылок, задумчиво посмотрел в глаза Назарову и, наконец, ответил:
— Мои компаньоны… Точнее — компаньон… А еще точнее — компаньонша… Она у меня одна… Раньше еще один был — ее муж, но он помер… Да, так вот, компаньонша эта… Боюсь, что она вам и Дмитрию Максимовичу не очень понравится.
— Это почему же? — удивился Назаров. — Она что, по совместительству «полевой агент» Скандинавского бюро ЦРУ?
— Почти, — усмехнулся Олафсон. — Она, Аркадий Сергеевич, еврейка. И муж ее евреем был. Они из Союза, вроде как «отказники» уезжали…
— Ну, — сказал Аркадий Сергеевич. — А почему мадам должна мне не понравиться?
— Ну как же? — удивился теперь уже Костя. — Она же еврейка, «отказница». Почти что… изменница Родины.
— Ты даешь, Костя!… Мыслишь прошлыми категориями… Подумаешь, «отказница»… А что еврейка — так это, по-моему, даже хорошо: еврейские бабы, они головастые, но осторожные, в бизнесе должны хорошо разбираться… Мы теперь, Костя, на многое по-новому смотрим. Изживаем, так сказать, «синдром врага». У нас теперь, вон, Клин Блинтон… тьфу ты — Билл Клинтон — лучший друг, товарищ и брат. А уж наши родные советские евреи… А как ее зовут, «отказницу»-то эту? Откуда она сама? Как ты с ней познакомился-то, если не секрет?
Костя заерзал на стуле, забегал глазами:
— Понимаешь, Аркадий Сергеевич… Тут такое дело… Я ее до прошлого года вообще не знал.
— Это как?
— Ну, так вот получилось… Я, когда в Швецию-то уехал — у меня дела шли не так, чтобы уж совсем хорошо… На Западе без стартового капитала раскрутиться сложно… Ну, мыкался я, мыкался — и случайно, в общем-то, познакомился с этим мужиком, Аароном Даллетом… У него деньги были, и — ничего не скажу — голова варила будьте-нате… Он, по-моему, еще тем жучарой был — из серьезных «цеховиков», или что-то в этом роде… Я толком-то не знаю, просто по манере поведения так показалось. Лишние вопросы ему не с руки задавать было — этот Аарон мне деньги на раскрутку дал, мы с ним фирму совместную зарегистрировали… И все — потом он уехал, я его и не видел больше, а время от времени позванивал, интересовался, как дела… А в восемьдесят восьмом и звонить перестал — он предупреждал, что такое может быть… Ну, мне-то что — я его долю от прибыли в цюрихский банк перечислял, адвокат там один от его имени контроль осуществлял… Я про этого Даллета уже и забывать начал — что ему наша фирма, с его-то деньгами… Вот… А в прошлом году, в самом начале октября, вдруг заявляется жена Аарона, Рахиль Даллет, все такая из себя навороченная, «фик-фок на один бок» и все такое, а денег у нее, судя по всему — как у дуры фантиков… Аарон, оказывается, «ласты склеил», а эта Рахиль его наследницей стала… Ну, думаю, здрасьте, просрамшись! Сейчас эта коза как начнет всех строить… Мы с моей фру даже приуныли совсем… У нас ведь в фирме сложная система распределения акций — у Рахиль этой шестнадцать процентов и у меня — шестнадцать, а еще тридцать два процента как бы в совместном управлении и владении… Так что, если бы мадам Даллет начала во что-нибудь рогом упираться — мне бы с ней спорить было тяжело… Но она оказалась бабой абсолютно нормальной, безо всяких закидонов — ничего ломать не стала, к штурвалу не полезла… Я, вообще, думаю, что она к нам от скуки заявилась…
— Откуда, из Израиля? — переспросил Назаров.
— Нет, — покачал головой Олафсон. — Из Австрии… У нее особняк в Вене. А сама-то она, по-моему, питерская… Так вот — последние полгода Рахиль эта у нас в Стокгольме торчит, я все же думаю, что от скуки… Ну и — бизнесом интересуется… Голова у нее действительно варит, не так, как у Аарона покойного, но — тоже ничего… По «водочному контракту» я, естественно, обязан был ее в курс дела ввести… Ну, она… возражать не стала. И… я думаю, если все нормально пройдет — и дальше никаких препятствий с ее стороны не возникнет…
Аркадий Сергеевич как раз закуривал, поэтому не заметил, что на последней фразе Олафсон почему-то воровато стрельнул глазами. Выдохнув облако дыма, Назаров откинулся на спинку стула и, задумчиво побарабанив пальцами по столу, спросил:
— Слушай, Костя… Я так понял, что ты эту Рахиль не очень хорошо знаешь… А с чего ты тогда решил, что она — питерская?
Олафсон хмыкнул:
— Так что же я, питерский выговор не узнаю, что ли? Его же ни с каким другим не спутаешь, а потом — я ведь все-таки филолог, как-никак… Рахиль-то о себе действительно рассказывать особо не любит, да я ей в душу и не лезу, у нас это не принято… Но все равно, разговоры бывают — то там что-нибудь промелькнет, то здесь… Питерская она, это точно, хотя жизнь ее, конечно, покидала… И потом — я ее однажды у нас в Стокгольме с парнем питерским видел, с журналистом вашим известным, Андреем Серегиным… Они в ресторанчике «Капри» сидели — есть у нас такой на Нибругаттен. Меня не заметили, а сидели тесно очень, интимно, можно сказать — как старые и близкие знакомые…
— Серегин? — спросил Назаров удивленно. — Серегин, Серегин… Что-то знакомое… Ты говоришь, он журналист?
Олафсон вскинул брови:
— Ну, да… А я думал — у вас его все знают… У нас есть один швед знаменитый — Ларс Тингсон, он долго в Москве сидел, репортажи оттуда делал… Потом в Швецию вернулся, у него передача была типа «Международной программы». Короче говоря, этот Тингсон у нас телезвезда, его все знают… Ну и он тут — в прошлом, что ли, году — поехал снова в Россию, фильм делать про русскую мафию… А получилось так, что фильм этот они вместе с Серегиным и делали… В апреле у нас премьера была по телевидению — такой фурор, куда там… Всех шведов запугали… И Серегин этот приезжал, они вместе с Тингсоном кучу интервью надавали — и на телевидении, и на радио, и в газетах… Я, собственно, Серегина первый раз как раз по нашему первому каналу и увидел… А я думал — в Питере его все знают, раз он с нашей звездой работал… Звезды — они же, обычно, только со звездами… Да ну, Сергеич, должны вы его знать — он про бандитов все время пишет, даже мне давали что-то почитать, когда я приезжал как-то…
Аркадий Сергеевич не был большим поклонником современной прессы, а из питерских газет читал только консервативное и респектабельное издание «Санкт-Петербургские ведомости» — бывшую «Ленинградскую правду». Поэтому фамилия Серегин хоть и была откуда-то смутно знакома майору, но ничего такого особенного не говорила… Вроде, он, действительно, что-то такое об организованной преступности писал, кто-то из коллег даже рекомендовал Назарову почитать, но Аркадий Сергеевич отмахнулся — не верил он, что газеты способны напечатать на эту тему хоть что-то умное и честное… Потому что, если писать об оргпреступности умно и честно, то невозможно пройти мимо таких неприятных нынешним властям вопросов, как, например, что именно способствовало расцвету современной организованной преступности и почему государство никак не озаботилось выработкой адекватных мер противодействия? Серегин, Серегин…
— Ну, — сказал Назаров. — И что этот Серегин?
— Да ничего, — пожал плечами Олафсон. — Просто, когда я его с Рахиль увидел, то подумал, что они друг друга давно знают…
Аркадий Сергеевич лукаво прищурился:
— Да с чего ты решил, что давно? Может, этот журналюга ее в Стокгольме случайно «подклеил» где-то, и все? Она как, Рахиль эта — ничего из себя?
— Очень даже «ничего», — одобрительно чмокнул губами Костя. — Только ее знать надо, вариант «подклеил» здесь не прокатит. Рахиль — баба одинокая и замкнутая, ни с кем не общается, вся в себе… К ней так просто на кривой козе не подъедешь — она не блядовитая совсем.
— Понятно… — протянул майор. — А кроме нее ты с кем-нибудь еще по делам советуешься?
— Нет, — покачал головой Олафсон. — Разве что с моей фру иногда, с Риткой… И то — она бизнесом не очень интересуется, все больше домом.
— Ясно, — Назаров погасил в пепельнице сигарету и задумчиво спросил, словно сам себя: — Рахиль Даллет… Имя-то какое-то странное для советской еврейки…
Костя махнул рукой:
— Так они же, евреи наши, когда в Израиль переезжают, как правило, меняют имена и фамилии… Вы разве не знали?
— Нет, — ответил Назаров. — Не знал…
Они просидели в кафе еще часок, болтая уже о разных пустяках, Аркадий Сергеевич при этом, однако, напряженно думал — не могла ли «утечка» информации о контейнерах с «Абсолютом» пойти через эту Рахиль Даллет… Вряд ли, конечно… Зачем ей это? Если только случайно… Но ведь Олафсон сказал, что мадам Даллет почти ни с кем не общается… Хорошо бы о ней справки навести, может, она и впрямь питерская… Но как их наведешь, если она в Израиле имя поменяла?… А, вдруг, не поменяла? Надо, все-таки, попробовать «пробить»… Серегин, Серегин… А что, если «прокачать» компаньонку Олафсона через Серегина?…
* * *Примерно в то же самое время, когда Назаров сидел в «Невском паласе» с Олафсоном, у руководителя фирмы «ТКК» Дмитрия Максимовича Бурцева также состоялась весьма важная и серьезная встреча… Пойти на нее Бурцева вынудила полученная еще утром информация об убийстве Гришина. Дмитрий Максимович не сомневался, что его заместитель погиб из-за где-то допущенной им ошибки в ходе отработки версии участия Плейшнера в похищении контейнеров с водкой. В случайное разбойное нападение Бурцев не верил — он считал, что какие-то гопники просто не смогли бы легко и просто зарезать хорошо подготовленного сотрудника у самого его дома… А раз так — значит Гришин шел в верном направлении, значит в этом раскладе действительно замешан Плейшнер.
Теперь дело уже было не только в похищении груза — погиб один из «своих». И не просто погиб, а был ликвидирован на заказ. Такое прощать было нельзя, люди бы не поняли… В результате, после недолгих размышлений, Дмитрий Максимович принял решение обратиться к руководителю одной охранной фирмы, в которой работали, в основном, бывшие сотрудники «комитета».
«Комитетчики» всегда стояли особняком от других охранных структур, где на работу принимали, кого попало. «Комитетчики» брали только своих — за редкими исключениями… Такая сложилась традиция. Свои-то были людьми проверенными, а стало быть надежными, а вот отставные менты, например, как правило тащили за собой целый шлейф нежелательных связей с криминальным душком… И молчать бывшие менты умели хуже, и купить их было легче… Чего там — если уж менты сплошь и рядом друг друга закладывают и в тот же «комитет» через одного «постукивают», то о чем, вообще, с ними говорить? «Комитетчики» же свою организацию строили как секту, как некий тайный орден, куда чужакам дорога была заказана…
Примерно по тем же соображениям Бурцев не стал «подтаскивать» к решению своих проблем ментовскую «крышу» с «Апрашки» — та крыша была хороша для мелких «терок-разборок», а коль скоро дела стали такими серьезными, что уже до трупов дошло, здесь надо идти к «своим». С охранной фирмой, руководителя которой Бурцев попросил о встрече, Дмитрий Максимович никогда не работал — надобность не возникала… Но, как говорится — все однажды случается в первый раз.
Шефа «комитетовской» охранной структуры Бурцев знал давно — когда-то даже работали вместе… Кстати, звали в это охранное предприятие и самого Дмитрия Максимовича, но тот отказался — посчитал, что в порту будет выгоднее и спокойнее. Никогда ведь не знаешь заранее, где найдешь, где потеряешь…
Бурцеву было известно, что у «комитетовской» охранной фирмы (свято чтящей Уголовный кодекс и работающей только с солидными клиентами) существовало особое и совсем не афишируемое подразделение, состоявшее в основном из ребят, работавших некогда в Управлении специальных операций… Эти ребята умели не только головой думать — они еще отлично действовали руками и ногами при необходимости. Многое умели эти ребята, а самое главное — они умели не оставлять следов после своей работы…
Встреча Дмитрия Максимовича с бывшим сослуживцем была не очень короткой и завершилась договоренностью: за «вписывание» в свои проблемы Бурцев гарантировал солидную сумму в валюте. Тут уж ничего не поделаешь: дружба дружбой, корпоративная солидарность солидарностью, но работать задарма — это вы извините… Работать за идею можно только при условии необходимого и достаточного финансового обеспечения со стороны государства. К слову сказать, Бурцев не «заказывал полностью» Плейшнера, то есть — речь о физическом устранении Некрасова не шла. По крайней мере на первом этапе. Дмитрию Максимовичу нужно было лишь, чтобы Плейшнера захватили, доставили в укромное место и там «поработали» с ним, если понадобиться — то и с «пристрастием». А дальнейшее уже зависело от информации, которую удалось бы из Плейшнера выжать…
Тянуть с осуществлением акции «комитетчики» не стали.
* * *Вечером 10 мая Некрасов решил посетить баньку на Садовой — с девочками, как положено, чтобы расслабиться полностью… Милка-Медалистка куда-то запропастилась, и Плейшнер взял с собой двух совсем молоденьких «посекух» — он и имена-то их толком не запомнил.
Расслабиться Некрасов не успел не то, что полностью — даже частично. Девки даже не заголились еще, когда в предбанник сауны быстро и тихо вошли три человека в масках — обычного, кстати, роста и телосложения. Плейшнер открыл было рот, но его коротко ткнул в шею один из «гостей», и Скрипник тихо выключился… Потом двое пришельцев быстро залепили Мишутке рот пластырем, сковали руки наручниками и засунули бесчувственное тело в грубый дерюжный мешок — в таких поросят на продажу возят… Так же тихо и молча, подхватив куль, двое вышли из предбанника, а третий произнес одно-единственное слово, обращаясь к запертым проституткам:
— Свободны.
Вся операция по захвату Скрипника заняла несколько минут… Плейшнер очнулся еще в багажнике автомобиля и мгновенно сопрел от ужаса — надо, надо было постоянной личной охраной обзаводиться, давно пора подошла! И говорили ведь умные люди, советовали… Вон, Антибиотик — никуда без охраны, хотя кто на него руку поднять осмелиться? Осмелился один в прошлом году, так его сами же мусора и взяли… Но он-то, Мишутка — не Виктор Палыч, не того калибра. Вот и доигрался хрен на скрипке — больно музыку любил…
Везли Плейшнера долго, потом наконец машина остановилась, Некрасова, словно скотину бессловесную, вынули из багажника, понесли куда-то… Наконец, мешок развязали и пленника вытряхнули на пол.
Плейшнер заморгал глазами от яркого, как ему казалось, света — а на самом-то деле подвал, в котором он оказался, избытком иллюминации не страдал. Некрасов замычал что-то, и человек в маске шагнул к нему, резко сорвал пластырь с губ — Мишутка только охнул… Впрочем, Плейшнер постарался сразу взять себя в руки — ему было очень страшно, но сказалась лагерная закалка, там хорошо учили скрывать страх и слабость, слабых и боязливых «опускали»… Скрипник подвигал губами, сплюнул и сказал, переходя из лежачего положения в сидячее:
— Фу, бля, чуть не задушили…
— Здороваться надо! — прозвучал приглушенный голос.
Плейшнер поднял глаза и увидел троих — лицо каждого было закрыто маской.
— Здрасьте, здрасьте, — закивал Плейшнер, стараясь унять противную дрожь вдоль хребта. — Встречались когда? Чегой-то я лиц ваших, уважаемые, не припомню… Старый стал, зрение падает… Кому это я понадобился так срочно? И чего машину зря гоняли — сказали бы, я сам пришел…
Люди с закрытыми лицами смотрели на него молча, потом один, стоявший в центре, ответил:
— Нужда возникла в разговоре — откровенном и конфиденциальном.
— Конфи… каком? Да я и слов-то таких не знаю, — заблажил Плейшнер, шныряя глазами по подвалу. — Слушайте, робяты — вы кто будете-то? На мусоров не похожи, на «братков» — тоже… Кто вы, а?
— Мы, может, судьба твоя, урод! — эти слова вылетели из-под крайней левой маски. — Ответишь на наши вопросы, и по-хорошему — отпустим. Покатишься на все четыре стороны…
— Ага, ага, — закивал Некрасов. — Конечно… Почему же не ответить — конечно, отвечу… Все, что знаю — пожалуйста.