И вот, на склоне лет – я здесь... Нет, довольно воспоминаний, надо идти, ведь Даша проснется, а она славная девочка, очень славная».
Орехов зашагал мимо шумящих деревьев, гаснущих витрин магазинов, мимо переполненных гремящих трамваев, туда, где его возможно ждали.
Он уже подходил к дому, окруженному садом и поприветствовал выходившую из калитки с корзинкой в руках Валерию Петровну, как в ту же минуту Дашу, почивавшую доселе на раскладушке, подбросило словно от удара током.
Она сидела, свесив ноги, изумлённо осматривая незнакомую комнату, протерла глаза, и обрывки воспоминаний вернулись к ней. Она вспомнила, что произошло, и заныло все ее существо, страдания переполнили чашу ее души.
Она встала, глядя в окно, стала медленно одеваться, как тут, тихо постучав, вошел Орехов.
Он улыбнулся ей ободряюще и протянул букет белой сирени.
- Вы уже проснулись? Как отдохнули? Вот это вам – срезал по пути несколько веточек.
- Спасибо, - произнесла Даша немного суховато, тут же погрузив лицо в обволакивающий аромат цветов, и ей стало намного легче.
Он положил руку на ее плечо.
- Сейчас будем завтракать...
Даша замотала головой.
- Мне надо домой – меня хватятся - всю ночь скиталась неизвестно где.
Орехов посмотрел с улыбкой.
- Не хватятся. Во всяком случае, лишние полчаса ничего не решают. В умывальнике найдете мыло, полотенце. А я сейчас...
Через двадцать минут они завтракали яичницей и пили ароматный чай.
Даша молча и ободрено смотрела на Орехова.
- Игорь Владимирович, большое спасибо вам. Но, почему вы помогаете мне?
Он пожал плечами в светлой бумажной паре.
- Просто увидел хорошего страдающего человека. И захотелось помочь. Вас бросил любимый? Может быть и я здесь частично виноват...
Даша расширила глаза.
- А вы-то тут причем?
Он опустил взгляд в тарелку.
- Да может и не причем. Но, всякое бывает... Бывает люди, казалось бы незнакомые, сцеплены тонкими, невидимыми нитями судьбы. Бывает, что и мысль, и слово написанное могут стать материальными... Но, впрочем, это все философия... Не это сейчас главное! Но вам я помогу. Запомните одно: «Все проходит. И это тоже пройдет». Это великая мудрость!
Даша хмыкнула и сказала:
- Слышала где-то. Небось какой-то философ изрек...
Орехов пояснил:
- Согласно библейской легенде, эти слова были начертаны на кольце царя Соломона.
- Я слышала что-то о его мудрости.
- Несмотря на мудрость, жизнь этого древнего царя не была спокойной. Был подвержен страстям, страдал от одиночества, непостоянства, необязательности, неразделенной любви. Вот ему один мудрец и подарил кольцо с утешительной надписью: «Все пройдет». С тех пор Соломон обрел спокойствие. Но настал момент, когда, взглянув, как обычно, на кольцо, он не успокоился, а наоборот — еще больше вышел из себя! Тогда он сорвал кольцо с пальца и хотел зашвырнуть его в реку, но вдруг заметил, что и на внутренней стороне кольца имеется еще какая-то надпись. Он пригляделся и прочел: «и это тоже пройдет…». Ему стало значительно легче на душе...
Даша вздохнула.
- Да, возможно это и так.
Орехов сказал:
- Дашенька, вам сейчас нужно развеяться и отдохнуть. Царю Соломону подарили кольцо с надписью, а я вам сказку напишу. А пока - езжайте – ка на юг, к морю. Вы же мечтали туда поехать...
Даша удивилась.
- А вы откуда знаете?
Орехов рассмеялся:
- Да уж знаю. Поверьте, там вам станет легче. Вы обретете новую жизнь!
Когда Даша собралась, он напомнил ей:
- Букет не забудьте! И помните, о чем я говорил.
Даша кивнула, глядя на него глазами, полными веры.
Орехов улыбнулся:
- А на прощание – хотите стих о сирени?
Она кивнула и, как завороженная, присела на стульчик.
Он читал вдохновенно и негромко, не отрывая глаз от букета.
В раю кипенный свет сияет -
С сиренью я к тебе пришел!
И нежным духом освящая,
Светлейший ангел снизошел.
В белейший океан сирени
Ты прячешь смуглое лицо.
Играют скрипки и свирели,
И я дарю тебе кольцо.
Цветы хранят твою улыбку,
Их запах в комнате разлит.
Достоин Гебы, стан твой гибкий,
Но к сердцу ключик твой сокрыт.
Вот на окне букетик снежный.
Захлопнув розовый футляр,
Блеснув своей улыбкой нежной,
Ты возвращаешь мне мой дар.
И проходя у твоих окон,
Я будто вижу твой портрет.
Сквозь марево оконных стекол
Под ним сирени той букет.
Года бегут, и я седею,
Но также от любви горю.
Как юный бог мечту лелею
И вновь сирень тебе дарю.
***
Они вместе встречали утро после своей первой, очень нежной томной ночи.
Это было на даче друга в старинном, немного запущенном доме в два этажа с очень толстыми стенами и черным камином.
В окна лился розоватый утренний свет, после дождя пахло лилиями.
Временами порывы ветра били в оконные рамы, стучали ставнями, и земляничный аромат ее нагого тела смешивался с запахом цветов, влетающим в открытую форточку. Он нежно гладил ее дегтярные волосы, внимательно и ласково пробегал маленькими поцелуйчиками по великолепным черным ресницам, по крепкому, кофейно-молочного цвета, спелому телу, к роскошно раскинувшемуся широкому океану бедер, где в белой лунной воде плавал островок одинокой черной ладьи.
Лишь по тонкому и осторожному содроганию тела он определил ее слезы. Глаза были видны в утреннем полумраке блестящими алмазами.
Он спросил тогда, что с нею, она встала, набросив на себя легкое покрывало, подошла к окну и глядела на загорающийся день.
Он тогда подошел и, обняв ее за плечи, спросил о причине ее внезапных слез.
Слова о том, что у нее никогда не может быть детей, позвучали прямо и хлёстко, но он выдержал удар, еще крепче прижав ее к себе.
- Что ты, любимая, милая моя, не горюй, не плачь, я же с тобой, и всегда буду с тобой. И вместе мы найдем выход.
Она стояла, вздыхая, глядя на разгоравшееся утро, обнажавшее островерхий зеленый, колышущийся лес, и ей хотелось обнять и целовать всю вселенную и его, родного и любимого. Ей было легче на душе.
Глава десятая. Этюд с девушкой и художником на фоне моря
Пароход тяжело причалил к пристани поздним вечером, когда на угольном небе уже зажглись яркие звезды, отражающиеся синими фонариками в темно-зеленой воде.
Дашу окружал теплый, густо насыщенный звуками, южный мир. Мерно звучал прибой, вода музыкально плескалась о причал.
Пахло крабами и водорослями. В многолюдной толпе ловко шныряли носильщики, предлагая свои услуги. Одному из них Даша доверила чемодан, а сама несла клетку, в которой беспокойно прыгала птица.
В густой тени акации, расцвеченной гирляндой фонарей, она остановилась в ожидании автобуса. Море грохотало далеко у мола, скрипя гравием, месяц серповидной рыбкой отражался в темных волнах.
Освещенный автобус, похожий на стеклянный аквариум, вез Дашу по душным, сверкающим огнями улицам, на которых покачивались высокие деревья и густые кустарники. Из окна несло пряной духотой. Улицы и площади были заполнены праздными гуляющими людьми, мостовые были выложены старинными каменными плитами. Лилась звонкая музыка, сияли разноцветные фонари. Все это создавало у Даши ощущение праздника, смешанное с некоторой робостью и нерешительностью.
Утро застало ее в уютном пансионате. В открытое окно доносились свежие запахи моря и цветов. Ярко голубело раскинувшееся дугой небо.
Даша чувствовала себя отдохнувшей, полной сил. Сдерживая внезапно нахлынувшую, подбирающуюся к горлу радость, она набросила халат и кофту и выглянула в окно. Далеко за пирамидальными тополями и ольхой величественно дышало море. Она вспомнила, как волны шуршали о гальку всю ночь.
Даша вышла прогуляться по тропинкам возле белоснежного корпуса. Легко шумели под ветром эвкалипты и пальмы, волнами качался цветущий желтыми и белыми цветами кустарник, радовали глаз ирисы, гортензии и розы.
Даша погуляла по тисовой аллее, испытывая ни с чем не сравнимое наслаждение, а потом поспешала покормить птицу.
После завтрака она зашагала к густо-синему морю. Кричали у прибоя чайки. Миновав серебристую рощу, Даша, наконец-то, вышла на пляж. Вода здесь оказалась ярко-голубого цвета. Неподалеку расположился художник. Это был молодой парень в панаме, с небритым, загорелым лицом. Он рисовал масляными красками, и, казалось, был полностью погружен в свою работу. Когда Даша посмотрела на его картину, то увидела мрачное худое бородатое лицо человека в шляпе с печальными голубыми глазами на фоне моря.
- Интересно вы рисуете. А кто этот старик? – простодушно поинтересовалась Даша после приветственного кивка.
Тот кивнул в ответ и пояснил:
- Это Ван Гог. На фоне моря...
- Ван Гог? Голландский художник?
Парень кивнул, явно не желая отвлекаться, но посмотрел вслед Даше, когда та спускалась по камням к воде. Фигурка идущей девушки, колебание ее бедер привлекли его...
Даша ринулась в лазурные волны и ощутила себя наверху блаженства! Ей хотелось кричать от радости! Несколькими взмахами она преодолела расстояние, перевернулась на спину, ликуя от прилива чувств. Тело охватывала прохладная истома. Она нырнула в пузырчатые зеленоватые глубины, в гулкий морской мир и проплыла под водой, а потом, вынырнув, не могла надышаться и внезапно засмеялась легким, искристым смехом.
Несколько дней пролетели как один миг, и все эти дни были наполнены необыкновенным ощущением радости и покоя.
Ежедневно Даша ходила на море и быстро загорела. И там, на море, она всегда видела бородатого художника, глядевшего на нее льдистыми глазами. Даша познакомилась и подружилась с Людой, приехавшей в пансионат со своим сыном - молчаливым, полноватым увальнем, круглощеким Федькой. Вместе купались и загорали, вместе ходили в кино и на танцы, гуляли в зеленоватой полутьме парка, под липами.
Ночи стали душными, и жаркая синеватая тьма окутывала землю. Сон, зачастую, приходил лишь под утро.
Ездили на прогулки за город, к лиловатым скалам. Оливы и виноградники стали бледными, жухлыми, выжженными солнцем.
Как-то Люда повела Федьку в детский кукольный театр. Даша одна отправилась на прогулку и зашла на липовую аллею. Идя по дорожке, она сама не заметила, как вышла к древнему храму с пожелтевшими, обвитыми ползущими растениями, колоннами. Она пошла по гулкой холодной площадке, оглядывая колонны, распугивая птиц. Неподалеку бил источник – вода струилась из львиной головы в круглую каменную чашу. Даша хотела подойти и насладиться серебристо бьющей струйкой, но заметила недалеко мольберт и художника, склонившегося над ним. Он что-то осматривал, а затем, подойдя к источнику, склонившись, оголив по пояс тело, стал мыть руки. Его худощавое, но жилистое тело смутило Дашу. Она быстро и почти беззвучно прошла мимо, на мгновение лишь глянув на мольберт. На нем была девушка на фоне изумрудных волн, в цветастом легком платье. Волосы ее развевались, подставленные ветру, а шляпу она держала в руке.
Даша быстро прошла по аллее дальше. Только спустя время она осознала, что девушка с портрета была похожа на нее.
Вечером, гуляя с Людой и Федькой, Даша видела, как художник шел в толпе беспечных загорелых отдыхающих. Их взгляды встретились, художник на минуту задержал взгляд, кивнул, но Даша, ответив на приветствие, тут же отвела взгляд. Чувство чего-то хорошего и теплого появилось в ее душе, и горящие фонари на аллее, и порхающие у них мотыльки, стали казаться ей чем-то приятным и радостным. На смолистом небе уже рассыпались сиреневые звезды, Люда что-то ей говорила о Федьке, который идет будущей осенью в школу, и ему нужен костюмчик, но Даша слушала вполуха. Ее мысли захватил этот человек с мольбертом - что-то было в нем привлекательное и загадочное. И в последующие дни Даша, выходя с Людой и Федькой на пляж, видела, как художник выходил далеко на косу и там, устроившись, орудовал кистью.
Когда Даша с Федькой проплывали на надувном матрасе, она мельком цепляла его заинтересованный взгляд.
Спустя два дня Люда с Федькой уехали. Перед отъездом Люда обещала звонить, дала свой адрес в Интернете.
Даша осталась одна, сидела грустно на скамейке со щеглом в клетке, читала электронную книгу с романом Симмонса и скучала, поглядывая на липовую аллею. Изредка там мелькал силуэт художника. Но на море его не было!
Следующим днем дождь умыл сад, а порывистый ветер играл с волнами. Тем не менее Даша пошла на пляж: вообще она очень любила кататься, нырять на пенистых гребнях волн. Беспокойно пахло водорослями. Она шла по серому влажному песку, переступая через гладкие камни, выброшенную на берег рыбу; иную, трепещущую, она подбирала и бросала в море...
Даша с удивлением заметила, что, несмотря на непогоду, художник появился на берегу. Он выпил чего-то на площадке бара, который нависал над серым пляжем. На площадке стояли столики под зонтиками. Ветер рвал крыши канареечных зонтиков, шатал пластмассовые столы и стулья, унес он и панаму художника. Художник догнал ее, подобрал и, вооружившись своим обычным инструментом, пошел на косу, о которую разбивались пенистые шаровидные валы. Видимо он решил рисовать шторм, несмотря на то, что ветер рвал из его рук бумагу...
Даша с удовольствием каталась на волнах, иногда поглядывая на одинокую фигуру на косе. Она приблизилась к бурунам, и вдруг высокий вал подхватил ее и ударил о берег. Сознание Даши помутилось, ее тело безвольно обвисло, его уносила волна.
Тут художник бесстрашно прыгнул в воду...
Очнулась Даша на песке, усыпанном галькой. Перед нею было серо-стальное небо и небритое лицо с тревожными глазами.
- Вам лучше? Как вы себя чувствуете? Может вызвать доктора? – настойчиво спрашивал художник.
Даша покачала головой, приподнимаясь, садясь на песке. Купальный костюм тесно охватывал ее тело. Голова кружилась, во рту было гадко.
Художника звали Игнатием.
Он помог ей добраться до пляжа, найти ее вещи и дойти до пансионата.
- Больше так далеко не заплывайте, - сказал Игнатий на пороге корпуса и улыбнулся. – В такую погоду опасно плавать!
- Я плаваю хорошо, это была просто случайность, - угрюмо сказала Даша, улыбнувшись уголками рта. – Вы виноваты, это я на вас засмотрелась...
И добавила:
- Огромное вам спасибо.
- За что? - смутился Игнатий.
- Ну как? Можно сказать, вы мне жизнь спасли.
Он, махнув рукой, повернулся, чтобы уходить, а потом, будто набравшись смелости, попросил:
- А можно к вам завтра зайти, Даша?
Она кивнула, окидывая взглядом его худощавую, но крепкую фигуру в парусиновой светлой куртке.
На следующий день у Даши начался жар, и врач велела ей лежать и принимать лекарства.
Днем ее навестил Игнатий. Он появился – высокий, смущенный слегка, с букетом ирисов и длинным пакетом, который тут же развернул. На листе бумаги стояла Даша на фоне моря. С необыкновенным волнением она приняла рисунок в дар и улыбнулась. Угнетённое состояние последних дней и болезнь унеслись прочь.
Вечером она уже нашла в себе силы пройтись с Игнатием по тисовой аллее. Издалека нарядно светилось винно-красное море. Они шли, говорили о море, о картинах и о Ван-Гоге и не могли остановиться... Даше казалось, что она знает Игнатия всю жизнь!
Часть 2. Осень и снова весна
Глава одиннадцатая. Призраки осени