— Говорят, Семен, ты скупаешь долги завода?
— Про меня много что говорят.
— С отсрочкой — не выйдет, — сообщил Молодарчук. — Пятьдесят — сейчас. Пятьдесят — потом.
— Я не плачу за курицу, которую еще не ощипали, — ответил Колун.
Молодарчук снова срыгнул, озабоченно прислушался к внутреннему состоянию и полез из-за стола. Колун остался его ждать, равнодушно потягивая минералку. Бандит знал, что мент сейчас пойдет в туалет и там срыгнет большую часть дармового обеда. А потом вернется за новой порцией.
Мент появился через три минуты, довольно утирая рукой мокрый рот. На белоснежной скатерти его уже ждал изрядный десерт.
— Спиридон-то, знаешь, что вчера учудил? — спросил мент. — Барыгу собственного подстрелил. За белого медведя его принял.
Колун молчал.
— Брать я его должен, Семен Семеныч, — устало сказал мент. — А то он, неровен час, такое отмочит, что до самой Москвы пробьет…
— Я с ним сам побеседую, — мягко сказал Колун.
Они поглядели друг другу в глаза. Оба знали, что арест Спиридона мог стать для Колуна катастрофой. Слишком много грязных заказов Спиридон исполнял для крестного отца области, и слишком мало было шансов на то, что, попав за решетку, Спиридон не начнет петь, что твой Паваротти. В какую сторону повернутся мозги у Спиридона, если они у него еще остались, — не знал никто.
— Сам так сам, — согласился Молодарчук с неизбежным требованием. — Как наследство-то будем делить?
Колун достал из кармана ручку и нарисовал на салфетке два кружка. На одном он написал: «Хаменка», на другом — «Вагонзавод». Посереди волнистой линией провел речку Тару.
— Вот так, — сказал Колун.
Жирная черная линия, прочерченная им, пересекала Хаменку и Вагонзавод пополам. Районы, прилегающие к «Заре», оказывались во владении Колуна.
— Вот так, — возразил начальник облУВД. Линия, прочерченная им, оставляла «Зарю» в будущем владении ментовки.
— Так, как я нарисовал, — сказал Колун, — плюс тридцать процентов за векселя.
— По рукам, — отозвался Молодарчук.
***Весьегонское кладбище на окраине Тарска располагалось сразу за шоссе безо всякой ограды. На автобусной остановке стояла старушка с дешевыми пластиковыми цветами. День был будний, зарплаты у покупателей маленькие, и старушка была одна.
Могила Игоря оказалась в дальнем конце главной аллеи, позади роскошных обелисков, украшенных медальонами сравнительно молодых людей с характерным прищуром глаз и короткой стрижкой. Валерий замедлил шаг, вглядываясь в даты рождения и скупые посвящения товарищей по оружию. Обелисков было немало — года три-четыре назад в Тарске шли нешуточные бои, прежде чем Колун остался без соперников.
Цветов на могиле Игоря было явно меньше, чем вчера: видимо, их успели подрастащить, на месте будущего памятника стоял большой деревянный крест с венком и с эмалевым медальоном. С медальона на Валерия смотрел тот Игорь, которого он видел последний раз месяц назад: испуганный молодой паренек со взъерошенными волосами и удивленным взглядом.
Позавчера, когда на кладбище было шумно и людно, Валерию не хотелось оставаться на похороны. Сегодня он пришел проститься с Игорем. Его ребята деликатно рассылались в отдалении, шныряя между могилами и проверяя кладбище на благонадежность: а вдруг еще кто, помимо покойного Лесько, вздумает шмальнуть в назойливого московского гостя. Но все было тихо, только вегер шумел в верхушках розовых сосен да журчал под уклон ручеек из талого снега, пробивший себе руслице вдоль утоптанной в лед дорожки.
Валерий чувствовал, что Чердынский был прав: его слегка шатало, на свежем воздухе голова мгновенно наполнилась какой-то звенящей пустотой. То ли рану все-таки обработали некачественно, то ли он элементарно простыл, катаясь в мокром снегу под пулями незадачливого киллера.
Где— то у дороги хлопнула дверца, послышались возбужденные голоса, и, повернув голову, Сазан увидел, что к могиле идут двое: Виктория Львовна в черной дешевой шубке и поддерживающий ее под локоток Санычев.
Валерий неторопливо встал и отошел за соседний памятник
Виктория Львовна наклонила изящную головку с тяжелым пышным шиньоном, и Валерий заметил у нее на висках несколько седых волос. Наверное, еще неделю назад этих седых волос не было. Она поискала взглядом какую-то табуреточку, потом всхлипнула и буквально упала в руки директора. И разрыдалась в три ручья.
— Ну что вы, — забормотал Санычев, — Виктория Львовна… Вика… Нельзя же так… ну жизнь не кончилась… ты еще молодая, красивая…
Женщина плакала, закрыв глаза. Лицо ее вдруг стало совсем некрасивым и старым. Директор обнял ее за плечи.
— Вика, перестань… Господи, я клянусь тебе, мы найдем этих упырей… Я все сделаю, я обязательно…
Громко хрустнула ветка. Директор обернулся и увидел прохаживающегося за соседней оградой Лешку Муху. Валерий выматерился про себя и шагнул из-за памятника.
— А, это вы, — сказал Санычев.
— Валера, что с тобой? Ты плохо выглядишь, — озабоченно проговорила Виктория Львовна.
— А что вы, собственно, здесь делаете? — спросил Санычев.
— То же, что и вы. Кстати, вы где машину оставили, Демьян Михайлович?
— У церкви. А что?
— Просто не вижу с вами охраны. Для директора, у которого только что застрелили зама, это непозволительная роскошь.
Санычев пожал плечами.
— У меня есть охранник. Он остался в машине.
— Если он остался в машине, он не охранник, а хрен собачий. Между прочим, у вас тут в Тарске наблюдается любопытная закономерность — киллеры у вас не хуже, чем везде, а вот охранники определенно урюпинской сборки…
— Отойдем на минутку, — сказал директор.
Они отошли на середину аллеи, оставив Нетушкину у могилы сына. Директор тоскливо оглянулся, глаза его с теплым вниманием скользнули по стройной фигурке. Валерий с раздражением вспомнил слова Мирославы о том, что Демьян Санычев любил водить в заводскую гостиницу девиц. Как успел выяснить Муха, Санычев развелся еще на Урале, через пятнадцать лет весьма несчастливого, шумного и бездетного брака. С тех пор он успел наплодить двух деток, матери которых жили в подаренных им квартирах в центре Тарска и получали ежемесячную стипендию.
Нестеренко заметил, что его ребята вели себя очень грамотно: четыре человека рассредоточились по территории кладбища и, не мозоля глаза, в то же время перекрывали все подходы к могиле.
— Я слышал, вы говорили с губернатором? — спросил Санычев.
— Да. Поинтересовался, за что он взъелся на завод.
— И что он вам сказал?
Голос директора внезапно сорвался.
— Занимался любимым ремеслом губернаторов — словоблудием. Кстати, насчет таможни, евреев и Борщака — это правда?
— Вранье. Стопроцентное и абсолютное. Причем выдумано не три года, а месяц назад, когда Афанасий зарегистрировался как кандидат. Распространяется как бесплатное приложение с каждым сольным губернаторским выступлением.
Директор снова оглянулся на Викторию Львовну.
— Почему ты не сказал мне, что на завод претендует Колун?
— Я бы просил говорить мне «вы», Валерий Игоревич. Хотя бы потому, что я старше на четверть века.
— Почему вы не сказали, что на завод претендует Колун?
— На завод претендует не только он.
— А кто еще?
— Ваш добрый знакомый Молодарчук. Или господин губернатор… Вся губернская саранча… Вы не представляете, сколько появляется желающих отхватить от очень прибыльного, но не очень крупного предприятия.
— Но вряд ли Молодарчук заказывал Игоря.
— А вы не задумывались над тем, Валерий, почему в вас стрелял именно милиционер?
— Купленный Спиридоном.
— Да. Но тем не менее — милиционер. И заказ, насколько я понимаю, он мог получить, по крайней мере, от двух сторон. Во-первых, от Спиридона. А во-вторых, от своего официального начальства, которое, в случае выполнения заказа, гарантировало ему защиту от неминуемого ареста…
Валерия слегка качнуло, он шарахнулся плечом о высокую сосну и тут же грязно выругался.
— Что такое? — спросил Санычев.
— Да ничего, просто рану задело. Слушай, ты куда сейчас едешь?
— На завод Вику отвезу и на завод.
Валерий глянул на часы было восемь вечера.
— Я с тобой. Поговорить надо.
***Вопреки ожиданиям Валерия, Санычев поехал в одной машине не с ним, а с матерью Игоря. Несмотря на раннее время, потихоньку смеркалось: на небо выползли тучи, из них повалил густой и мокрый не то дождь, не то снег, и дорога за городом моментально превратилась в каток.
У самого дома Игоря Санычев вылез из машины и долго прощался с Викторией Львовной, однако за калитку не зашел, а так и стоял на самом снегопаде минуты три, пока не оброс весь белыми пушистыми хлопьями. Виктория Львовна у порога еще раз обернулась, помахала узкой ладошкой обеим машинам и исчезла за дверью.
Дорога обратно в город была паршивой донельзя. Машины шли, включив противотуманные фары и катаясь из стороны в сторону. На одном из взгорков Валерий заметил тяжелогруженый фургон. Колеса фургона надсадно вращались, но он тем не менее неумолимо сползал вниз.
Въезд на завод был покрыт девственно-чистым снегом. Санычев вылез из машины и довольно сухо предложил московским гостям обождать снаружи. Когда Валерий, поднимаясь по лестнице, в последний раз оглянулся, он увидел, как санычевская «Волга» закатывается в глубь двора. Джип с ребятами Валерия остался на стоянке у проходной.
Дверь из директорского кабинета в комнату отдыха была распахнута. В комнате громко разговаривал телевизор, на диване развалился Чердынский. При виде Валерия, вошедшего в комнату отдыха вслед за Санычевым, он удивленно поднял брови.
Валерий поскорее, не дожидаясь приглашения, сел в широкое кожаное кресло. Ему показалось, что в здании очень жарко. Пронзительный писк телевизора штопором ввинчивался в уши. Чердьшский с Санычевым оживленно заговорили: Нестеренко с трудом понял, что тот грузовик, который застрял на взгорке, шел с сырьем на комбинат и что как бы он не попал в аварию. Чердынский спросил, с чем был грузовик, директор назвал какое-то шибко непонятное слово, и Чердьшский сказал:
— Совсем обалдели, да?
— Да ладно, не первый раз возим, — проговорил Санычев. И обернулся к Валерию:
— Так о чем вы хотели поговорить?
— Об Алихани, СПИДе и цикло… цисплантине.
Санычев слегка побледнел.
— Когда я спросил вас, Демьян Михайлович, кто мог заказать Игоря, вы назвали мне Спиридона, так? А ты, Алеша, рассказал мне трогательную историю о московских фармацевтических корпорациях. Я, конечно, понимаю, что я не тот человек, которого стоит посвящать в детали вашей хозяйственной деятельности, но все-таки есть единственные люди, которым было выгодно убрать Игоря. И я так понимаю, что именно они финансируют губернатора…
В кабинете наступило тяжелое молчание. Потом Санычев с усилием сказал:
— У вас не совсем верное представление о методах западных корпораций, Валерий Игоревич. Они переманили Игоря. Он уезжал. Зачем им в него стрелять?
— Вы оба утром встречались с доктором Гертцки. Что от вас хотела «Ланка-Гештальт»?
Санычев промолчал. Чердынский ответил:
— Допустим — купить нас.
У Валерия страшно кружилась голова, и он с трудом услышал свой собственный голос:
— Почему вы не сказали этого мне?
— Потому что «Ланку» трясет от нашего имени. Потому что, с точки зрения «Ланки», Россия — это страна, где украли ее лекарства. А если вы впридачу возьмете доктора Гертцки и подвесите его за ноги, по своему обыкновению, то «Ланка» перестанет трястись и начнет орать. И последствия этого для завода мне даже страшно представить…
Валерий закрыл глаза и вытер лоб, а когда он открыл их, над ним стоял Чердынский и смотрел на него укоризненным взором.
— Ты показался врачу? — спросил медик из органов.
— Не успел. Со мной все нормально
— Какое, к черту, нормально. Сними пиджак и рубашку. Демьян, ножик есть?
— Сейчас принесу.
Санычев вышел в кабинет, видимо, за ножом. Валерий потянулся левой рукой к рубашке. Пальцы почти не гнулись.
В предбаннике громко хлопнула дверь, так громко, что на столике перед Валерием подскочила бутылку с водой. Валерий, закрыв глаза, казалось, дремал в кресле.
Санычев задерживался — Чердынский, недовольно поморщившись, шагнул в кабинет, прикрыв за собор дверь.