Алракцитовое сердце. Том II
Глава первая. Братство раскаявшихся
– I –
Путь в пятьдесят верст до большака занял два дня, в которые не произошло, по счастью, ничего примечательного. До ближайшего городка со странным названием Нелов оставалось, согласно карте, еще чуть больше, но уже не звериными тропами, а разбитой, запруженной людьми и повозками широкой дорогой. Чародей посчитал нужным не выходить на нее сразу, а сперва понаблюдать с пригорка у обочины.
После лесной тишины открывшееся зрелище неприятно поражало. Люди шли в обе стороны, но к северу двигались в основном только солдаты в мундирах армии короля Вимила, сопровождавшие возы с продовольствием и сеном, а на юг тянулся, лишь изредка прерываясь, бесконечный человеческий ручеек. Тут были и пешеходы, тащившие свой скарб на себе или на волокушах, и крытые фургоны, сопровождаемые богато разодетыми всадниками, и одетые в крепкую кожу торговцы, командовавшие целыми процессиями из трех-четырех тяжело нагруженных телег под охраной разбойничьего вида мужчин с ружьями или палашами, притороченными к широким поясам. Беженцы двигались к переправе, в которую через тридцать верст к югу упирался большак.
– Сражения за эти земли еще не было, – одними губами произнес Голем. – Но никто не сомневается в скором поражении.
– С чего ты взял, что не было? – так же шепотом спросил Деян.
– Иначе не тащили бы столько груза, а бежали бы, теряя башмаки. Страху было бы поболее.
Деян недоверчиво покачал головой: на его неискушенный взгляд, все эти люди с серыми от усталости и пыли лицами и так были достаточно напуганы; каждый спешил поскорее добраться до переправы, отчего на дороге постоянно возникали стычки. Сразу после того, как Голем расположился на пригорке, перегруженная четырехколесная телега попыталась объехать плетущуюся пешком семью со множеством – от мала до велика – детей, но застряла в глубокой выбоине и тем самым преградила путь армейскому возу.
Хозяин телеги, неопрятный чернобородый мужик, принялся орать на тощую рыжую кобыленку и на всех подряд, требуя вытащить груз, и замолчал, лишь когда офицер ударил его кулаком по лицу. Четверо солдат споро распрягли кобылу и столкнули телегу в канаву. Опомнившийся мужик, лебезя и унижаясь, умолял «служивых господ» не губить добро и предлагал заплатить за помощь, но офицер, сухопарый и совсем еще молодой человек в чине капитана с аккуратно подстриженными усами и бородкой, только сильнее разозлился:
– Нам твоих денег не надо, трус! – Его красивое лицо исказилось от гнева. – Разбегаетесь, как тараканы… Я бы вас, подлецов, вешал! А ну, пшел!.. – Он замахнулся еще раз, и торговец, униженно бормоча извинения, бросился ловить напуганную лошадь, которую кто-то в суматохе огрел по крупу.
Не успел армейский воз отъехать на два десятка шагов, как стайка детей, с которой все началось, набросились на опрокинутую телегу. Капитан было вернулся – но маленькие воры уже разбегались во все стороны, прижимая к груди разноцветные тряпки, мешки и шкатулки, а взрослых давно и след простыл.
Все произошло столь быстро и слаженно, что вызывало сомнения в случайности происшествия. Несчастный торговец, наконец, поймавший свою кобылу, причитал и скулил. Капитан, не глядя больше на него, пошел догонять своих людей, устало подволакивая ноги.
– Кое-что в мире не меняется, – сказал Голем. Джибанд проворчал что-то неодобрительное.
«Вот ведь люди…»
Деян отвернулся. Ему вдруг остро захотелось домой.
Чародей говорил тихо, но стоял не таясь, и Джибанд возвышался над дорогой, как скала; однако никто не обращал на них внимания, хотя один из мальчишек пробежал совсем рядом.
– Простая штука, – охотно объяснил Джибанд на вопрос Деяна. – Сосредоточься, как мастер учил, и представь, что ты – камень. Маленький камень на земле. На земле много камней, но никто на них не смотрит. Никому не интересны камни под ногами.
– Пока о них не споткнешься, – сказал Голем. – Или пока они не заговорят о погоде и ценах на масло. Тише, Джеб: тебя за версту слышно.
– Да, мастер. – Великан виновато опустил голову.
– Уж извини, Деян, пришлось наложить чары и на тебя, – добавил Голем. – Пока нам не к спеху заводить новые знакомства.
Деян согласно кивнул. Вспомнилось, как в первый раз на глазах у всех чародей исчез в Орыжи, выйдя со двора Беона; тогда думалось – хорошо, если навсегда…
– Доберемся сперва до города.
Голем спустился с пригорка на дорогу.
– II –
Среди бредущих навстречу людей многие провели в пути десятки дней, тогда как другие покинули свои дома относительно недавно, судя по опрятному виду; в потоке беженцев шло и немало крепких мужчин. Солдаты смотрели на них кто с ненавистью, кто с завистью, но чаще вовсе не смотрели, глазея на проходящих мимо женщин или безучастно уставившись в землю; некоторые, казалось, спали на ходу.
Возможно, так оно и было.
Армейские возы сопровождали бывалого вида вояки, на облик которых многие тяготы военного времени наложили отпечаток. Но один раз пришлось обгонять большой, человек в сорок, отряд, в котором оказались сплошь безусые юнцы и седовласые старики: формы и оружия на всех не хватило, потому снаряжены они были кто как и вид имели неопрятный и напуганный. Глядя на них, Деян с горечью вспомнил, как, хорохорясь, уходили орыжские новобранцы; как неловко прощались с ним братья после последней пьяной ночи, всеми мыслями уже погрузившиеся в большой мир…
Много ли времени потребовалось, чтобы орыжцы превратились в такую же толпу оборванцев и один за другим встретили смерть?
Даже Петер Догжон, сильный, безукоризненно честный и храбрый Петер, которого на все лады проклинал Кенек, – не верилось, что теперь, после стольких дней, он все еще жив; а если и жив – что еще осталось хоть что-то от него прежнего. Нескончаемый людской поток размывал лица, а ведь это был только маленький, безобидный ручеек!
От его оглушающего многообразного многоголосья, от бесплодных попыток разглядеть и запомнить множество деталей уже болела голова. С начала дня Деян увидел больше людей, чем жило в Орыжи и Волковке вместе взятых. К четвертому часу пути все они – молодые и старые, худые и тучные, горбатые и рослые, старики и дети, мужчины и женщины – стали сливаться для него в одну уродливую фигуру. Ее злоба ужасала, ее страдание вызывало сочувствие, ее обезображенное гневом и страхом, отчаянием и лишениями лицо смотрело отовсюду, даже из глубины заполненной мутной водой лужи…
– Эй! – Голем, когда Деян споткнулся, в последний момент успел ухватить его за локоть. – Смотри под ноги.
– Ага… – Деян тряхнул головой, поправил сползшее с плеча ружье. Неведомым образом он и сам умудрился задремать на ходу или, скорее, впасть в ту странную отрешенность, полудрему, которую чародей, обучая Джибанда, называл «трансом»; вынужденный слушать его уроки каждый вечер много дней подряд, кое-что Деян волей-неволей усвоил.
– Надо бы остановиться перекусить. – Голем неторопливо пошел дальше, шаря взглядом по сторонам в поисках подходящего места.
Вскоре он перепрыгнул дренажную канаву и сошел на дочерна вытоптанную поляну на обочине, где, сидя на заплечных коробах или лежа прямо на голой земле, уже расположились несколько групп беженцев. Вряд ли бы они обрадовались новым соседям, но чары еще действовали – или же попросту все смотрели в другую сторону: на другом конце поляны двое угрюмых мужчин готовили что-то на маленьком костерке, и людские взгляды, в большинстве завистливые и злые, были направлены на них.
Голем, принюхавшись, поморщился:
– Дрянь! Лошадь у них пала, или еще у кого-то раздобыли конины… Что у нас съестного осталось?
Осталось немного, но на день должно было хватить; один день легко можно было обойтись и вовсе без еды. Многие из тех, кто собрался на поляне, с виду не ели досыта десятки дней.
Деян, усевшись на плоский камень на краю поляну, тщательно пережевывал полоску сушеного мяса. От соли щипало растрескавшиеся губы. Дома желудок наверняка взбунтовался бы от такой пищи, но изнуряющая ходьба и ночевки в сырости и холоде приучили принимать любые крохи еды с благодарностью; или же дело было в колдовстве, с которым он так или иначе постоянно соприкасался с последней ночи в Орыжи? Смутные угрозы ранней смерти, озвученные чародеем, не слишком пугали его: он никогда и не надеялся прожить долго. И все же возможность жить лучше, не чувствовать постоянно своей слабости, бестолковости в сравнении с другими была заманчива… Если б только ради этого не надо было задерживаться в большом мире и заниматься чародейскими фокусами, если б эта вовлеченность в дела странные и отвратительные не грозила сделать его дома чужаком! Потерять дом, потерять самого себя, раствориться в несчетном множестве людей…
Если у него был все еще дом и если сам он остался все еще самим собой – в чем совсем не был уверен.
«Да и способностей у тебя, небось – тьфу! – Деян сплюнул попавшую в рот еловую иголку. – Не о чем тут раздумывать. Бесполезный ты человек. Хоть сейчас помри – невелика будет потеря».
Люди шли и шли мимо – еще недавно здоровые, сильные, ловкие – и растворялись среди таких же, как они, несчастных; если даже они не смогли защитить свои дома и самих себя, если этого не смог Голем, рыщущий теперь по земле в поисках бесполезных ответов, – на что было надеяться ему? На Голема, на Господа Великого Судию, на счастливый случай?
– Ты говорил – гнев и страх толкают человека под руку; и любовь. – Деян взглянул на чародея, со вкусом расправлявшегося со своей долей еды. – Но есть еще отчаяние. От него цепенеют мысли, чувства, оно убивает человека – кого быстро, кого медленно… Но как избежать его, если на самом деле нет никакого выхода?
Голем с набитым ртом хмыкнул что-то неопределенное и пожал плечами. Больше всего это походило на: «Никак».
– Не высовывайтесь. Я быстро. – Дожевав, Голем направился к сидящему чуть поодаль морщинистому безбородому старику.
Со стариком были еще две внучки, до боли чем-то напоминавшие дочерей Петера Догжона; только они не хныкали, а тихо сидели подле деда и грызли разломанный надвое сухарь, жадно вдыхая пахнущий мясом дым.
– Издалека идешь? – без приветствия заговорил Голем, присев на пятки перед сидящим на земле дедом. – Где раньше жил?
Деян было схватился за голову от такой вежливости, ожидая, что переполошится вся поляна, но старик только крякнул удивленно; девчонки тотчас юркнули ему за спину. Остальные же продолжали заниматься своими делами.
– Далече. – Старик, окинув чародея быстрым взглядом и не увидев угрозы, успокоился. – Из-под Вырбуна мы. Сына дорогой в рекруты увели, а там и снег повалил; невестка застудилась и померла. Под Жечьей солдаты нас на сено погреться пустили и похлебки овсяной дали две миски, тем и выжили… Что в пути не растеряли, то лиходеи отняли. Так втроем и идем. А правда, – глаза его вдруг жадно заблестели, – что на переправе каши всем голодным дадут? Что указ такой есть. Не слыхал?
– Не знаю, отец. – Голем покачал головой. – Я бы сильно на то не надеялся: людей видишь сколько идет, а одним указом не накормишь: зерно нужно. А где его взять, когда все на армию идет? Но, может, и дадут.
– Хорошо бы… Нам бы хоть по ложечке. – Старик причмокнул, облизнул сухие губы. Истощение еще не подорвало совсем его здоровье, но мысли о еде вытесняли все прочие. – По ложечке. Много нам и не надо.
– Что ж вы дом оставили? – с сочувствием в голосе спросил Голем. – Все ж лучше в родных стенах, чем вот так, на дороге помирать. Может, еще и не тронули: барону тоже люди простые служат, не звери какие; ладили ведь раньше, в одном строю ходили. А на тебе вон дети малые.
– Да скажешь еще: не тронут! Хуже зверей бесы! И вера у них бесовская, и сами они бесы! – Старик посуровел лицом. – До смерти девок забивают и с мертвыми сношаются, на колы сажают, руки-ноги отрезать и местами переменить могут, потрошат и соломой набивают, как пугала…. Позабавятся, а потом всех, кто живой еще, кто веру их бесовскую не примет, в святилища сгоняют, двери подпирают и живьем жгут!
Деян не сдержал недоверчивый возглас. Ему от Тероша Хадема доводилось слышать, что Бергичевское баронство еще и тем от остального королевства обособлено, что там Церковь Господина Великого Судии не в почете; но про подобные зверства – никогда. Хоть баронский бунт и перешел в настоящую войну, все равно в такое не верилось.
– Как к нам известие пришло, что идут бесы эти, как пушки за лесом загрохали, – так мы сразу и пошагали. Жаль земли, жаль добра, а только плакать некогда было, – продолжал тем временем старик. – Обещали, что погонят скоро бесов клятых наши чудодеи, да где там! Поговаривают люди знающие, в сговоре они. Мы идем, а бесы за нами. Всю землю зареченскую сапогами испоганили, леса выжгли, людей погубили… Дома-то, небось, и нету больше… А какие пироги жена сынова пекла, ох!
– Ты это сам видел? Как на колья сажали и живьем жгли? – с сомнением спросил чародей.
– Сам не видал, а люди говорят.
– Так, может, у страха глаза велики?
– Люди говорят, – с мрачной убежденностью повторил старик, подозрительно взглянув на чародея. – С чего б им брехать? Сам-то откуда будешь, такой недоверчивый? Говорок у тебя чудной. Не нашенский.
Несколько человек, подметив, очевидно, то же самое, обернулись в их сторону.
– Старожский я, – без заминки ответил Голем. – Ты о таких краях и не слыхал. Далековато отсюда будет.
– Не слыхал, – кивнул старик, глядя на него с еще большей подозрительностью.
– А что еще люди говорят – держится королевское войско? Будет бой?
– Мож чего и говорили, да я прослушал. Стар стал, ушами-глазами слаб, волосья все, вон, и то повылезли. – Старик тряхнул плешивой головой. – Шел бы ты, мил человек, кому другому свои вопросы задавать…
– Да уж извини, что побеспокоил, отец. – Голем, сообразив, что к чему, поспешно отошел и скрылся под защитой чар.
Старик завертел головой на тонкой шее, пытаясь понять, куда подевался странный незнакомец, но, конечно, ничего не увидел. Девчонки за его спиной, до того сидевшие тихо, как мыши, что-то забормотали. Младшая всхлипнула, но тут же утерла нос рукавом.
– Скверная история, – сказал, подойдя, Голем.
– Слушай, можно я?.. – Деян указал на узелок с отложенным на вечер мясом. Его оставалось совсем немного; но хоть что-то.
Голем покачал головой:
– Лучше не надо.
– Неужто тебе жалко?
– Да бесполезно это: мужики отберут, – вздохнул Голем. – Или дождутся, пока мы уйдем, и намнут бока в отместку, что не им перепало.
– Забоятся, – рявкнул вдруг Джибанд и, взяв узелок, за три шага оказался рядом со стариком. – Возьми, дед. Ешьте сейчас, пока не обидел никто. А если кто попробует… – он положил узелок старику на колени и огляделся по сторонам, угрожающе подняв кулак.
Появление великана произвело впечатление; даже двое мужчин у костра замолчали.
Разглядывали его украдкой, исподтишка, – уж больно силен и страшен он был с виду; изуродованное медведем лицо отнюдь не добавило ему красоты. Старик задрожал, не решаясь ни притронуться к подарку, ни отказаться, и только жадно поводил носом; сидя он не доставал Джибанду макушкой даже до пояса.
– Вот же!.. – Голем, выругавшись, сдернул с плеча оторопевшего Деяна ружье и тоже снова вышел к людям. – Не бойся, отец: это брат мой. Мы Его Величеству службу служим, а какую – кому ни попадя говорить не положено. Но кто не дурак, тот сам догадается. – Он с хитрой улыбкой подмигнул старику. – За нас не беспокойся, мы люди привычные… Так что внучек накорми и себя не забудь, а то как они без тебя будут?
По счастью, рядом не проходило ни одного солдата, чтобы усомниться в наспех изобретенной лжи, а старик был рад поводу выдумать какое-нибудь приемлемое объяснение поведению странных чужаков: соблазн принять угощение был слишком велик.