<p>
Старушня нахмурилась, поджала губы, видимо, вопрос ей не понравился.</p>
<p>
– Расскажу все, если обещаешь не подыхать в ближайшую неделю.</p>
<p>
Я лишь кивнула, и, видя недоверчивую гримасу приземистой и стройной, как шарик, хозяйки, для верности прохрипела «клянусь». Она же, ухмыльнувшись, развернулась и … ушла.</p>
<p>
– А как же… –</p>
<p>
Я почувствовала, что меня надули. Наглым образом обманули, когда из–за занавески донеслось:</p>
<p>
– Так я же не обещала, что прямо сейчас. Мне недосуг пока с тобой калякать. Скоро придут на ужин, а кормить нечем.</p>
<p>
Зато завозившиеся у стенки пацаны потянулись и сели.</p>
<p>
Как позже выяснилось, звали их, оказавшихся близнецами, Томом и Тимом. Семилетние, с голыми пятками и в драных штанах, чумазые. У первого только что выпали два передних зуба, второй щеголял фингалом. И оба были до жути горды этими отметинами. Им, в отличие от Фло (а именно так звали старуху) жуть как хотелось узнать что–то новое. А самым новым в этой каморке была пришедшая в себя я.</p>
<p>
Они наперебой закидали меня вопросами: кто я, откуда, почему решила умереть (отчего и эти двое решили, что случившееся – мой добровольный выбор), и правда ли, что в синематографе жуть как интересно?</p>
<p>
Признаться, последний вопрос поставил меня в тупик окончательно. И за него–то я и ухватилась, как за спасительную соломинку: остальные ответы заставляли бы вспомнить о предательстве и смерти.</p>
<p>
– А почему у меня спрашиваете про синематографический театр?</p>
<p>
Тим авторитетно шмыгнул носом:</p>
<p>
– Так когда тебя принесли только, сразу стало ясно, что ты из богатых… А они, знамо дело, по синематографам–то точно шляются… – а потом он почесал макушку и солидно добавил: – К тому же простые люди так не разговаривают.</p>
<p>
Видимо, под «простыми» пацан подразумевал себя.</p>
<p>
– А как надо? – просипела я, решив поддержать разговор. Смысл лежать, таращась в потолок и перебирая в голове воспоминания, от которых было легко сойти с ума, не хотелось. Уж лучше терзать свои связки и горло, чем душу.</p>
<p>
– Если уважаешь человека, зачем ему в лицо «вы» говорить? – недоуменно, словно я спросила сущую глупость, удивился малец. – Вон, я Тому, – тут он ткнул пальцем в молчавшего близнеца, – никогда не скажу «вы». И друзьям, и даже ба, всегда говорю «ты». А все потому, что я их у–ва–жа–ю, – протянул в заключение он.</p>
<p>
Его слова заставили меня задуматься: а ведь и вправду: светское лицемерное «вы» позволяет отгородиться, создает барьер. Сразу же вспомнились бесчисленные гувернантки и бонны, которые обращались ко мне, пятилетней, только на «вы». А если подумать, какое «вы» имеет отношение к сидящей на дереве и болтающей ногами в разодранных чулках пигалице?</p>
<p>
Вдруг вспомнилось, как меня, испачканную грязью с ног до головы, бонна стаскивала с хряка. На этом почтенном складе будущего бекона я решила прокатиться с ветерком, начитавшись историй о бесстрашных кочевниках ушедших эпох. Мне тогда исполнилось семь. Хряк, которому была отведена роль почетной скаковой свинки, я полагаю, оказался не намного младше.</p>
<p>
В загородном доме конюшни не было. А вот хлев, вернее, сарай, где квартировали куры, хозяйничали козы и до этого счастливо жил свин, был. Он скромно приютился за полосой малинника и вишневым садом, дабы не раздражать своим видом хозяйские взоры. Но что такое полоса препятствий из зарослей малины для пытливого детского ума?</p>
<p>
Вот и я, вооружившись поясом от маминого пеньюара взамен уздечки и прихватив папин кашемировый шарф вместо седла, пошла объезжать хряка. Свин до моего появления блаженно нежился в луже и похрюкивал от удовольствия. Как закрепляла на нем импровизированное седло и упряжь – отдельная история, но спустя полчаса я лихо скакала на взбесившемся поросе, и мы горланили на всю округу в два голоса.</p>
<p>
Помнится, тогда пробороздили любимую мамину клумбу перед парадным входом в особняк, сорвали еще не досохшую простыню с веревок на заднем дворе и вспахали площадку для крикета, превратив ее в гольфовую.</p>
<p>
Когда же энтузиазм хряка иссяк, и он остановился, бонна стянула меня с хребта животины и начала отчитывать. Причем безо всяких «вы» и «ваша светлость». А матушка застала эту сцену. И родительницу больше поразило не то, что я испортила кучу всего, а то, что меня тянут за ухо, обращаясь при этом исключительно на «ты».</p>
<p>
Эсма получила расечёт в тот же вечер. Мне было безумно жаль ее. Ведь она оказалась одной из немногих бонн, которая была не просто бонной, а кем–то большим. Я тогда, помнится, плакала всю неделю, прося матушку вернуть Эсму. Но родительница осталась непреклонной. И гордое материнское «прислуга должна знать свое место» я запомнила.</p>
<p>
А вот сейчас, услышав иную версию, что «вы» – это обращение скорее лицемерное, чем уважительное, от Тима, подумала: а может, моя бонна просто была ко мне более человечной, душевной и искренней?</p>
<p>
– Вот я тебя, между прочим, никаким «вы» не обидел, – продолжал свои рассуждения близнец, а потом, сменив гнев на милость, вопросил: – А как тебя звать?</p>
<p>
И тут же, не дав вставить мне и слова, продолжил:</p>
<p>
– Меня вот Тим, а моего братца–молчуна – Том, – после чего получил тычок за «молчуна».</p>
<p>
Но острый локоть, встретившись с ребрами, оказал волшебный эффект: пацан замолчал и выжидательное уставился на меня, впрочем, как и его брат.</p>
<p>
Тишина, правда, длилась недолго, Тим не выдержал и повторил вопрос:</p>
<p>
– Так как тебя звать?</p>
<p>
А я отчетливо поняла, что не хочу! Не хочу возвращаться к своей прежней, пусть и обеспеченной, но фальшивой насквозь жизни. Туда, где меня обязательно вновь захотят убить. С губ сорвалось раньше, чем я успела подумать:</p>
<p>
– Шенни. И, кажется, больше я ничего о себе не помню.</p>
<p>
На лицах пацанов застыло разочарование. Глядя на их постные физиономии, я задала Тиму, как любителю поболтать, самый важный из мучивших меня вопросов:</p>
<p>
– А что там такое с магией и почему я должна была рвануть?</p>
<p>
Как оказалось, пацаны знали если не все, то многое, и если Тим трещал, сдабривая правду изрядной долей домыслов, то поправлявший его Том помог мне понять, что же со мною произошло на самом деле.</p>
<p>
</p>
<p>
</p>
<p>
ГЛАВА 2</p>
<p>
</p>
<p>
К моменту моего триумфального появления тут Тим и Том занимались очень важным и ответственным делом. Они пытались присоединить пропеллер от вентилятора, добытого на свалке, к спине пьянчуги Грока. Последний ничуть против такого бесчинства не возражал, пребывая сознанием в местах куда более приятных, нежели длинный, как кишка, и столь же широкий общественный коридор. А амбре дешевой сивухи свидетельствовало, что экскурс Грока по похмельным грезам будет еще долгим.</p>
<p>
Зато близнецы времени зря не теряли. Костяной клей, щедро пропитавший сукно телогрейки, никак не хотел помогать в нелегком деле сочленения столь чужеродных друг другу предметов, как засаленная ткань и проржавевшая железяка. Но нет такого дела, которое было бы не по силам пытливому детскому уму. На подмогу клею пришла веревка.</p>
<p>
Довольные собой Тим и Том приволокли откуда–то пустую грязную банку из–под варенья. Соскребя со стенок посудины остатки конфитюра и обмазав ими лицо Грока, они уже хотели смыться, когда под ворчливые реплики Фло меня внесли в коридор перекинутой через плечо того самого Олафа. За бригадиром семенил целитель.</p>
<p>
Пацаны, несмотря на всю серьезность ситуации, тут же получили по затрещине за «измывательства» и сразу же были отправлены гулять.</p>
<p>
Но разве могут дети спокойно гулять на улице, когда в доме творится самое интересное? Вот и Тим с Томом никак не могли оставить столь серьезное дело, как появление новой «квартирантки» без своего пристального контроля. А посему, едва пацаны оказались на улице, они припустили к углу дома, взобрались по матерящейся протяжным скрипом на все лады водосточной трубе, прокрались на четвереньках по широкому карнизу и засели на подъездной крыше, аккурат под окном кухни.</p>
<p>
Шпионы из мальцов вышли преотличные, они почти дословно пересказали диалог.</p>
<p>
– Вот, значится, тебя принесли, свалили на топчан, а этот, который лекарь–то, и говорит: «Не знаю, отчего отвар, который магию блокирует, слабо подействовал. Видать, дамочка его уже давно пьет», – шмыгнул носом Тим.</p>
<p>
– А Олаф–то ему и отвечает: «А мне–то что с этого? Как тепереча самому быть–то?» – перебил брата Том, тоже осмелевший и активно включившийся в разговор. – Ну после этого целитель и выставил две здоровенные склянки с той микстурой, которой тебя бабушка Фло и поила эти две недели.</p>
<p>
– Ага, гад такой, еще за них десять пенсов содрал с дяди сверх уговоренного, – поддакнул близнец, возмущенно потрясая в воздухе кулаком.</p>
<p>
Но больше того открытия, что я, оказывается, принимала снадобье, блокирующее магию, уже давно, меня потрясло другое:</p>
<p>
–Две недели? – переспросила ошарашено.</p>
<p>
– Ну да, – солидно подтвердил Тим. Он хотел еще что–то добавить, как занавеска отдернулась, и на пороге вновь возникла Фло.</p>
<p>
– Ах вы, стервецы мелкие, – беззлобно начала она, для острастки потрясая внушительным половником. – Ишь чё удумали! Не успела эта малахольная в себя прийти, так вы ее до смерти заболтать решили.</p>
<p>
На ее гневную речь они лишь разулыбались, словно старуха их не ругала, а хвалила.</p>
<p>
– Давайте живо за стол, ужинать. А потом – отнести водомерок в кальмаровый переулок Щербатому Альку. У него сегодня ставки с утра принимают.</p>
<p>
Близнецы просияли так, словно Фло заговорила не о каких–то водомерках, а по меньшей мере о золотом прииске, доставшемся пацанам по наследству. Однако озвучил общую мальчишескую радость все же более говорливый Тим.</p>
<p>
– Сегодня будут бега? – его глаза сверкали азартом. – А можно нам будет до ночи остаться там?</p>
<p>
Том же лишь предвкушающе потер ладони, тоже ожидая вердикта Фло.</p>
<p>
Старуха усмехнулась и, нарочито пригрозив пальцем, все же дала разрешение, сопроводив его емким напутствием: «Смотрите там у меня!» – и, благословив родственным подзатыльником, спровадила близнецов на кухню.</p>
<p>
Едва они успели скрыться за занавеской, как из–за занавески донеслись звуки возни и звякающих ложек.</p>
<p>
Фло же подошла ко мне и внимательно посмотрела сверху вниз. Она пристально разглядывала меня с минуту, которая показалась мне вечностью. Я даже сглотнула. Тишина давила на виски, и я уже была готова наплевать на страх и разорвать ее чем угодно: словом ли, всхлипом, когда Фло заговорила:</p>