<p>
– Стало быть, Шенни? – она усмехнулась.</p>
<p>
«Подслушивала», – догадалась я, испытывая робость, граничащую со страхом, перед этой невысокой грузной женщиной.</p>
<p>
– Значит, Шенни, – повторила она, перекатывая имя на языке, а потом добавила: – Это моим внукам ты можешь врать, сколько угодно, но меня не проведешь.</p>
<p>
Бряцанье ложек за шторой прекратилось, и я могла поспорить, что эти двое сейчас навострили уши. Но, видимо, бабуля знала внучков, как облупленных, потому, не повышая голоса, добавила:</p>
<p>
– А если сейчас же не доедите, не уберетесь отсюда и не сделаете того, что я поручила, то никаких бегов водомерок вам не видать, как своих ушей!</p>
<p>
За занавеской послышалось деловое и одновременно обиженное:</p>
<p>
– Больно надо слушать, как лясы точат, у нас тоже свое дело есть.</p>
<p>
– Да знаю я ваше «дело», – фыркнула бабушка. – Только и знаете, что перед подъездом новости стряпать. А мне потом перед соседками красней.</p>
<p>
Перепалка закончилась прозаически: вместе с кашей. О ликвидации подчистую последней сообщил лязг ложек о металлическое днище мисок. А потом озорное:</p>
<p>
–Ба, мы побежали, – и топот босых ног о половицы.</p>
<p>
Карга повернулась ко мне:</p>
<p>
– Так на чем это мы остановились? – и, глянув на притихшую меня, она присела рядом на край топчана. Ее руки сразу же потянулись к табуретке, что стояла рядом с моим изголовьем. Железная ложка и пузырек с мутной жидкостью гордо возвышались над облупившейся краской сиденья. Фло откупорила склянку и, накапав лекарства в ложку, поднесла ее к моим губам:</p>
<p>
– Пей и не сопротивляйся, – приказала она.</p>
<p>
Во рту разлилась горечь от микстуры и я, закашлявшись, спросила:</p>
<p>
– Что это?</p>
<p>
– Тебе должно быть хорошо известно, что это, – передразнив меня, начала старуха. – Ведь подобное лекарство, если верить целителю, ты принимала каждый день не менее трех лет. Оно гасило твою магию.</p>
<p>
– А зачем мне его сейчас?</p>
<p>
– А чтобы ты не рванула. Сказали постепенно, если оклемаешься, уменьшать дозу, а если помрешь – хоть не полыхнешь, – бесхитростно пояснила старуха.</p>
<p>
С каждым ее словом вопросов у меня становилось все больше, однако и у собеседницы их оказалось изрядно. Впрочем, задавала она их в столь интересной манере, что они звучали скорее как ультиматум:</p>
<p>
– Говоришь, что окромя имени ничего не помнишь? Ну–ну… Да и имечко явно не твое настоящее. Ты на него не откликаешься даже с первого раза. Рассказать то правду не хочешь?</p>
<p>
Я лишь упрямо сжала губы и мотнула головой, а потом в свою очередь задала встречный вопрос:</p>
<p>
– А зачем вы меня выхаживаете?</p>
<p>
– За платой, – искривила губы старуха. – Олаф, племянник мой, и заплатил. Не захотел грех на душу брать. Целитель ведь тебя напоил зельем, чтобы значится ты не рванула, когда помирать будешь… Олаф то мог бы тебя по–тихому и скинуть куда-нибудь так, чтобы тела не нашли. В канаву какую, где бы и окочурилась. А он нет же, заладил: если на то воля Престололикого, чтобы ты жила, пусть так и будет. Дал мне денег, чтобы тебя выходила, и за микстуру заплатил, на всякий случай: если бы ты все же помирать надумала, то дом мой не спалила…</p>
<p>
Ее бесхитростная речь была столь же цинична, сколь и правдива. И вот эта неприкрытая лестью и ложью правда отрезвила почище пощечины.</p>
<p>
А старуха внимательно смотрела на меня, выжидала:</p>
<p>
– Ну так как, не хочешь назвать настоящее имя?</p>
<p>
– Шенни, – упрямо повторила я.</p>
<p>
– Ну Шенни, так Шенни. Только учти, Шени, – она хмыкнула, – я в своем доме дармоедов не терплю. Пока отлеживайся, а если хочешь остаться, то придется отрабатывать свой кусок хлеба.</p>
<p>
– Хорошо, – сипло согласилась я.</p>
<p>
Фло потерла кончик длинного крючковатого носа:</p>
<p>
– Мое дело предупредить. Ты же не из простых… по одёже было видно и по холеным ручкам… Так что смотри сама, сдюжишь ли? – провокационно закончила она.</p>
<p>
Я слабо кивнула, и старуха уплыла на кухню. Вскоре оттуда послышался бас, бренчание посуды, а потом и вовсе потянуло крепким табачным дымом.</p>
<p>
А я лежала, таращась в потолок и осмысливая услышанное. Выходило, что мой муж планомерно потчевал меня блокатором магии, который, надо полагать, помимо всего прочего, сказывается и на здоровье. Ведь болеть я начала как раз после нашей свадьбы. Правда, и на скромном венчании, состоявшемся через положенных полгода после смерти отца, я уже чувствовала себя неважно, но списывала это на боль утраты. А ведь будущий супруг каждый день приезжал к нам на послеобеденный чай и лично заваривал «тейнеширский сбор» для укрепления моего пошатнувшегося здоровья.</p>
<p>
Зато моя матушка была счастлива. Она промокала кружевным платочком невидимые слезинки и все причитала, что теперь у нашей семьи появился тот, кто сможет позаботиться о нас с ней. Родительница и тогда, наверняка, как и сейчас, не чаяла души в Греге. Как же, хороший юноша, из респектабельной, богатой семьи… На такого можно положиться. Как оказалось, на него не то что положиться, даже опираться не стоило.</p>
<p>
Так зачем, зачем ему было меня убивать? Неужели из–за любовницы? Слезы беззвучно потекли по моим щекам. Я плакала и еще не подозревала, что под «отлежишься» старуха подразумевала лишь эту ночь.</p>
<p>
А утро началось с ворчливого:</p>
<p>
– Подъем!</p>
<p>
Заспанный мозг не успел возмутиться такому произволу (кромешная же темень!), а тело уже начало принимать вертикальное положение. С кряхтением и стонами, но все же. И только сев на своей лежанке, проснулась окончательно и сообразила, что вроде как я больная и чуть ли не при смерти.</p>
<p>
– Вот то–то же! – назидательно приветствовала меня старушня. – Башка, она когда думает, дурит много. А тело, тело–то лучше знает, что ему уже можно, а что нет…</p>
<p>
Я с сомнением посмотрела на этого изверга в фартуке.</p>
<p>
– И нечего на меня зенки пялить. Вон, роженицы через час с постели встают и ходють, дитя трясут. Думаешь, это оттого, что все вокруг изверги? – не дождавшись моего ответа, карга продолжила, – А вот и нет… Работа посильная, она быстрее любого отлеживания боков хворь прогоняет.</p>
<p>
Выдав сию умную мысль, старушня вручила мне линялое, но крепкое (пятерка заплаток – ерунда, они только шарму придают, как заверила меня дарительница) платье и косынку.</p>
<p>
На мое несмелое: «А как же мое…», Фло лишь уничижительно фыркнула и заявила, что простирала, заштопала и продала все старьёвщику. «Тряпки дорогие, но бестолковые, а деньги на твой прокорм были нужны», – прошамкала она через плечо, уходя из каморки.</p>
<p>
Тима и Тома не было. То ли они уже удрали по своим «делам», то ли еще не вернулись с «водомерочьих бегов».</p>
<p>
Как я вставала с топчана – отдельная история. Сага. Я чувствовала себя воином прошедших эпох, облаченным в полный боевой доспех, с забралом, нагрудником, набедренником и латными перчатками. Причем этот доспех проржавел насквозь и еле проворачивался на шарнирных креплениях, так и норовя заклинить намертво.</p>
<p>
Вот так вот, через силу я одевалась. Когда же облачение завершилось, то поняла, что надеть платье – еще не значит быть в нем. Обновка оказалась столь широка и с таким откровенным вырезом, что норовила миновать мое щуплое тело и улечься грудой на полу.</p>
<p>
Выход нашла: подпоясалась так, что тесемки обвивали мое тело, начиная от линии под грудью и заканчивая собственно талией. Косынку же использовала и вовсе не по назначению: накинув на плечи, чтобы прикрыть ту область, которую некоторые оптимистично настроенные в мой адрес мужчины именовали «декольте». Не то, чтобы груди у меня совсем не было, но … Маменька всегда вздыхала и просила модисток «поколдовать» над фасоном, чтобы оная часть дамского образа была более впечатляющей.</p>
<p>
В нынешней же ситуации, когда вырез превосходил самые смелые ожидания, грозя перейти в категорию кошмаров, косынка оказалась как нельзя кстати.</p>
<p>
Я тихонько вошла на кухню ровно в тот момент, когда Фло суетилась у плиты, повернувшись ко мне спиной, а за небольшим, но добротно сколоченным столом восседала шикарная блондинка в розовой комбинации.</p>
<p>
Красавица манерно сморщила носик, поднеся к лицу чашку с напитком, от которого исходил пар и, сложив губы трубочкой, протянула:</p>
<p>
– Ну ба, опять чай? А нет чего покрепче?</p>
<p>
– Могу дать орех, – не оборачиваясь, отбрила блондинку Фло.</p>
<p>
Я усмехнулась, и на этот звук обернулись и старуха, и красотка. И если карга ничего не сказала, то блондинка уничижительно хмыкнула, окинув меня взглядом из разряда: надоели эти нищенки на паперти.</p>
<p>
Сказать, что к такому презрению я не привыкла, значит, ничего не сказать. Да, я далеко не идеал, но я была любимой дочкой и, как мне до недавнего времени казалось, обожаемой женой.</p>
<p>
Под насмешливым взором девицы стушевалась. Захотелось ответить колкостью, но язык словно прилип к небу, а в голове, как назло, не было ни единой мысли, кроме как: «Не стоит дерзить перед теми, кто дал тебе кров». Зато старуха Фло рефлексией не страдала и назидательно произнесла:</p>
<p>
– Ничего страшного, когда над тобой смеются, главное, чтобы не плакали, – а потом с нажимом добавила: – Правда ведь, Марлен?</p>
<p>
Блондинка отчего–то потупила взор и поправила бретельку комбинации.</p>
<p>
– А ты чего встала столбом? – это уже старушня обратилась исключительно ко мне. – Живо за стол завтракать. Все уже в доки ушли, одни вы, бездельницы, – тут она еще раз зорко глянула на Марлен, – прохлаждаетесь.</p>
<p>
– Мне в кабаре раньше полудня и не надо. Репетиции никто в такую рань не назначает, – блондинка напоказ зевнула.</p>
<p>
– Репетиция у нее, вишь ли! – фыркнула Фло. – А у меня рынок!</p>
<p>
А после старушня загремела крышками. Садилась я с такой же черепашьей скоростью, что и одевалась, и опустилась на табурет ровно тогда, когда передо мною поставили тарелку с кашей. Горячий разварившийся овес в иные времена отбил бы у меня всякий зародыш аппетита (к слову последним я страдала крайне редко), но сейчас я поняла, что лучшая приправа к любому блюду – это голод. Мой желудок согласился с этой умной мыслью и поддержал ее руладой, а рот и вовсе наполнился слюной.</p>
<p>
Каша оказалась сытной и вкусной. Я сама не заметила, как выскребла ее до донца. Да и много ли ее там было?</p>
<p>
– Больше не дам, – ответила на незаданный вопрос Фло. – Тебе много сразу нельзя: кишки от счастья ополоумят, да и свернутся узлом.</p>